Поток памяти
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 84, 2024
Кеше
«…футболист, годами подававший надежды, но не умевший подать угловой», — писал за утлым столом многотиражки сухой старик с сильно трясущимися руками, в своё время тоже подававший надежды, правда, совсем другого рода, а оканчивающий свой век за редакционным столом над заметками о спорте, к которому ни малейшего отношения не имел ни в те, ни в иные годы, а именно те и были причиной иных с таким столом и текстом, но они принадлежат большой истории, которую полнее и достовернее изложили бы многие — имя им легион — кто легионами той историей и были уничтожены и уже не расскажут, как надо было привыкать к тому, что за тобой непременно придут, чтобы увести навсегда, просто поднимутся в лифте, который ты и построил в своём петербургском доме без всякой надобности, просто следуя техническому прогрессу, — ещё до них и уж никак не для них, — но поднимутся на лифте именно они, и надо понять, что это та смерть, которую ты всегда встречал грудью на фронтах мировой войны, в память о чём и носил два Георгия, – солдатский и офицерский – хотя придёт она в ином унизительном обличии, но разве не менее унизительно встречать её разбитым и немощным в собственной постели, и думать об этом надо именно так, чтобы легче перенести ночью остановку лифта на твоём этаже, а соседей на нём уже не осталось, как и знакомых во всём достроенном на этажи доме, за ними уже приходил лифт, а теперь он придёт за тобой, и бежать от этого постыдно, но надо думать о другом, потому что всё, что с тобой происходило и происходить будет, это удел сознания, а сейчас ты просто смотришь в окно, за которым мальчик катается на качелях, там блестит солнце и тебя уже заносит выше скамейки, ты уже не видишь маму и никого не видишь, от чего захватывает дух, совсем как от щелчка остановившегося лифта, и тебе уже четыре года, ты живёшь в своём сельском доме старой усадебной постройки, достойной твоих родителей, а значит, и тебя, а вокруг сад с качелями, и надо думать о том, как соврать маме о сломанной матрёшке, и тогда никакому лифту не останется места там, в сознании, где всё и происходит, где слепо ворочается время, давно потерявшее тебя с собою вместе, где уже твой сын, мальчик, который обещает стать сочинителем и уже почти написал рассказ о сломанной матрёшке, а почему нет, в роду и такие бывали, один даже известный, хотя и подписывавшийся псевдонимом, дабы оградить от публичности имя предков, так вот мальчик, который тоже услыхал этот лифт, потому что обладал странной способностью слышать всё, что слышал отец, где бы тот ни находился, услышал и последнее, правда, уже не донёсшееся до отца, а именно, ружейный залп, поскольку звук его волочится за вспышкой выстрелов, как разбитые похоронные дроги, а расстреливали отца не индивидуально, но в приличной компании, которую без оговорок можно принять в петербургском доме и даже пригласить погостить в усадьбе, но это вряд ли, поскольку все они люди государственные и недосуг им прохлаждаться по усадьбам бездельников, которым, без сомнения, был отец, хотя и собрал недюжинное собрание книг и выстроил для него отдельное здание, надеясь приобщить к чтению своих пейзан, для чего, конечно, их прежде надо было обучить грамоте, а для того выписать на лето в усадьбу премиленькую курсистку, одного взгляда на которую хватило маман, чтобы положить конец пейзанской эмансипации, пока ею не занялись куда менее привлекательные особы, обозвав здание избой-читальней, в целях, оказавшихся для них весьма плачевными, но это в итоге, отодвинутом на поколения и оставшемся неизвестным не только отцу, дождавшемуся своего лифта, но и мальчику-сочинителю, автору неоконченного рассказа о сломанной матрёшке, хотя он и сплющился до имени Кеша, до полной неприметности и ничтожества, чтобы дожить до описания футболиста, подававшего надежды, как и он сам, но так и не сумевшего подать угловой…