Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 83, 2023
СВИДЕТЕЛЬСТВА ПАМЯТИ И ЛЮБВИ
Открывая эту рубрику, редакция даёт возможность авторам и читателям «Нового Берега» поделиться памятью и любовью к людям, покинувшим этот мир и оставившим неизгладимый след в их жизни.
20 сентября 2020 г.
Это очень длинный и трудный для меня текст, на который я не могла собраться с силами уже много лет. Потому что боль не проходит и каждый раз, говоря о папе, я не могу не плакать. Сегодня ему исполнилось бы 75 лет — совсем немного. А в марте будет 25 лет, как его нет — и я вплотную подошла к тому возрасту, в котором он умер. И, наверное, пришло время не просто молча вешать в этот день его фотографию, а все же сказать о нем и о любви. Одно из первых моих воспоминаний-ощущений: я лежу, свернувшись у папы на коленях; с одной стороны от меня его вечная сигарета, а с другой — не менее вечная в его руках книга. И мне хорошо, тепло и безопасно там, между книгой и сигаретой. Потом, много лет спустя, когда на меня нападали ночные страхи, сковывая до паралича, я знала, что надо только дойти до кухни, где в клубах сигаретного дыма папа сидит и пишет очередную лекцию, — и снова станет тепло и безопасно. И уже взрослой, поздно возвращаясь домой, я вдруг видела у эскалатора папу — с вечной книгой, — поджидающего меня, чтобы я не шла одна в ночи. Я все еще чувствую сильную, надежную нежность его рук (он шутил — «крестьянские лапы» — а как мощно под его руками звучал наш «Красный октябрь», когда он играл Рахманинова…), слышу его голос. С ним всегда было интересно. Когда он вел нас по очередной выставке в Эрмитаже, за нами увязывалась толпа — как за экскурсией (сейчас бы этого, наверное, не позволили), слушая, что он рассказывает. С ним было интересно бродить по плану Флоренции и по карте звездного неба, разговаривать о музыке и об истории науки. Детское чувство, что папа знает все, не покидало меня и тогда, когда уже надо бы понимать, что так быть не может. Папа был смел. Физически смел — в горах, на порогах — но, главное, смел интеллектуально. Он не боялся додумывать до конца там, где хочется остановиться, отвлечься, поддаться удобным шаблонам — он себе этого не позволял. Наверное, сейчас, в эпоху готовых решений и общественной цензуры, ему было бы особенно тяжело. Он мог бросить внезапно неожиданную фразу, от которой становилось не по себе и которую потом было не забыть. Так раз, когда разговор почему-то зашел об обычае завешивать зеркала в доме умершего, папа походя бросил: «чтобы не любоваться своим горем». Может, потому мне так трудно и страшно писать в этот день… Так много хочется сказать — но гораздо больше не о нем, а ему. Так не хватает до сих пор его оценки, его всегда особенного взгляда. Так несправедливо, что Женька вырос без него, что он никогда не поговорит с Аськой о музыке, что не возьмет на руки Колькину малышку Софи и не прочтет ей «Тараканище». Пытаюсь, как могу передать детям хоть крупицы того, что он мне дал, — знаю, что и Колька передаст это Софику, — и все равно меня не покидает ощущение сиротства наших детей без нашего папы. Это уже навсегда — как тепло его рук и чувство безопасности от запаха сигаретного дыма. Папа, с днем рождения. Я так скучаю…