Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 83, 2023
Александр Дюма и его соавтор Огюст Маке
I. Психология литературных персонажей
В 1981 г. вышел перевод на русской язык монографии немецкого психиатра Карла Леонгарда под названием «Акцентуированные личности». В ней автор едва ли не впервые подверг довольно тщательному психологическому анализу литературных героев великих писателей — Шекспира, Флобера, Томаса Манна, Достоевского, Толстого, Чехова и др. Так некоторые психологические синдромы или аффекты получили свои названия в честь литературных персонажей.
Насколько такая попытка была удачной или корректной, судить не возьмусь. Однако читать это было интересно, хотя с предложенной трактовкой психологии персонажей согласны были не все. С тех пор психоанализ литературных героев стал довольно обычным явлением, как и в российском, так и в зарубежном литературоведении.
Но начало было положено. Так, к примеру, синдром мадам Бовари (ожидание идеального рыцаря в сияющих доспехах) был назван Леонгардом «голод по переживаниям». В дальнейшем появились синдром Гекльберри Финна (отсутствие ответственности за какие-либо поступки), синдром Мартина Идена (болезненное ощущение успеха и никчемность этого успеха), «синдром Пиноккио» (патологическое состояние неловкости и ощущение насмешки над собой), «синдром Петрушки, или синдром Ангельмана» (задержка психического развития, нарушение координации движений рук и ног, напоминающих движения марионетки), синдром «спящей красавицы» (чрезмерная сонливость и агрессивность в случае насильственного пробуждения) и т. д.
Вспоминается, конечно, и введенное Зигмундом Фрейдом понятие «эдипов комплекс», характеризующийся аномальным поведением сына по отношению к матери, а также предложенный Карлом Юнгом, но отвергнутый Фрейдом комплекс Электры (неосознанное влечение девочек к собственному отцу и враждебности к матери).
Из «Графа Монте-Кристо» психологами выделены только два синдрома: синдром мщения, относящийся к самому графу, и синдром «запертого тела», относящийся к старому Нуартье де Вильфору, который, потеряв подвижность тела, мог только опускать и поднимать веки в знак согласия или несогласия. Хотя можно было воспользоваться определенными синдромами и других персонажей. В романе что ни герой, то синдром.
II. «Хочешь отомстить, готовь две могилы»
Задуманный в 1840 г. роман «Граф Монте-Кристо» написан двумя писателями, а не одним Александром Дюма. Его соавтором был профессиональный историк и прозаик Огюст Маке, известный также совместным авторством еще как минимум десяти романов, включая «Трёх мушкетеров», «Королеву Марго» «Сорок пять», «Графиню де Монсоро» и прочие. При этом довольно сложно указать, какая часть была написана Дюма, а какая Маке.
Читателям также известно, что основой для «Графа Монте-Кристо» послужила отмеченная в судебных хрониках реальная и кровавая история сапожника Франсуа Пико из города Нима. По ложному доносу «друзей» Пико был брошен в крепость Фенестрелле, где просидел семь лет. Там он прорыл подземный ход в соседнюю камеру. Узником ее оказался итальянский священник, который через год, перед смертью, открыл своему молодому другу тайну клада. В 1814 г. Пико, выйдя на свободу, бросился на поиски сокровищ и убедился, что священник не обманул его. Под другим именем он приехал в Париж, где посвятил десять лет мести.
Читатель, увлеченный романом, может побывать и в самом замке Иф, как в реальном на акватории Марселя, так и в построенном по эскизам самого Дюма. Он находится под Парижем в районе Сан-Жермен-ан-Лэ, посмотреть на сады Гайде и пережить эту волшебную историю еще раз.
Однако речь не о деталях создания романа, которые сами по себе, разумеется, чрезвычайно увлекательны и могли бы составить большой очерк. Речь идет о психологии персонажей. О ней и побеседуем. Все дальнейшее является изложением только моего собственного мнения, поэтому за возможные ошибки ответственность несу только я один.
Думается, что «Граф Монте-Кристо» — один из очень немногих романов, в которых смысл и идея содержания на несколько порядков выше, чем сам колоссальный интеллект обоих авторов. Этот глубоко философский и психологический роман можно читать и перечитывать c юности до старости и всякий раз находить в нем множество ранее непонятых граней.
По классификации Юнга, юноша Дантес — архетип искателя, путешественника и героя. «Граф Монте-Кристо» — роман масок, и в маске главного героя скрывается Дантес — философ, психолог и неумолимый мститель, свершающий не месть, а возмездие. Месть — это не синоним возмездия. Месть — это сознательное действие, а иногда и сознательное бездействие мстителя. Возмездие — последствия неблаговидного поступка без участия того, в отношении кого была совершена несправедливость. Возмездием принято считать деяния Бога, неотвратимость судьбы.
Психоанализ литературного героя — это не то же самое, что анализ реального пациента в кабинете психоаналитика. Его не положишь на кушетку. Приходится опираться на текст, доказывая некие мысли, которые порою непосредственно к тексту как будто определенного отношения не имеют. Психолог скрыт как для реального, так и для литературного персонажа.
Я сделал попытку понять психотип Дантеса, анализируя и размышляя, о чем он думал, на что опирался, какие у него были основания для тех или иных поступков. И были ли основания для других. И что получалось, когда он их совершал. Лечить человека или освобождать его от какого-либо креста здесь не нужно. Я взглянул на Дантеса-юношу. Взглянул на взрослого человека. Дело в том, что месть в романе совершает один человек. Один — и никто больше.
Тем не менее не марсельский моряк Эдмон Дантес, а граф Монте-Кристо в процессе мщения все больше отрешается от обычной человеческой сущности и все более становится похож на ангела мщения: он необычно бледен, практически не ест и не пьет, никому не известно, спит ли он вообще и как он отдыхает. Принимает гашиш, который, похоже, для него совершенно безвреден. Он незаурядно умен, просчитывает свои психологические экскурсы на много шагов вперед, делает заключения, в которых почти всегда оказывается прав, может быть, ошибаясь только в отношении семьи прокурора де Вильфора. Его знания намного превосходят познания обычного человека, даже получившего блестящее образование (к этому же относится и его владение многими иностранными языками). Он знаком с любыми видами оружия, одним словом — его навыкам и умениям несть конца. Зачастую создается впечатление, что он владеет тайнами жизни и смерти. Но это литература. А что говорит по этому поводу психоанализ?
Первый компонент психоанализа включает в себя интерпретативный элемент. Иными словами, поскольку психоанализ — это инвазия в сферу эмоций, требуется вслушиваться в то, что герой говорит, и интерпретировать так, как подсказывает либо твоя психологическая школа, либо опыт. Либо и то и другое.
Однако, как пишет Юнг: «В психологии бессознательного существует положение, согласно которому любая относительно самостоятельная часть души имеет личностный характер, то есть она сразу же персонифицируется, как только ей предоставляется возможность для самовыражения». Именно такая возможность и была предоставлена Дантесу. «Там, где она проецируется, — продолжает Юнг, — возникает невидимая персона… Если значительная часть души проецируется на человека, то он становится… человеком, обладающим необычайной силой воздействия». Не это ли произошло с Дантесом?
Известно, что психоаналитик всегда интересуется детством пациента. А о детстве Дантеса нам ничего не известно. Никто не знает, как и когда он потерял мать, где учился, чем интересовался в детском и пубертатном возрасте, а это все солидные компоненты, обусловившие его характер. Но о них в романе ни слова.
III. И сказал Господь: «Мне отмщение и аз воздам»
В психологическом понимании слово «месть» — это восстановление равновесия и справедливости. Справедливость же — попытка возмещения, восстановления упорядоченного, утраченного или отнятого насильственно прежнего привычного статуса равновесия. Это то, что было утеряно, отнято, забрано и то, без чего в душе («душа» — термин не психологический, но довольно точный) образуется невосстановимая лакуна. Попросту говоря — пустота. В народе говорят: свято место пусто не бывает. Его следует восполнить. Этим и занимаются персонажи книг о мщении. Однако каждый по-своему. Иными словами, месть — это физиологическая программа, которая при наличии оной не ощущается, но отсутствие которой, не восполненное или не восстановленное, чувствуется не иносказательной, а буквальной и непереносимой физической болью.
Отчего же Господь словами апостола Павла сказал именно так? Да потому, что потерянное нельзя точно соразмерить с тем, что возмещено. Прежде всего, не возвращаются погибшие люди, невозможно исправить или вернуть к начальным потерянные чувства и даже кратковременные эмоции.
Меняются и сами враги, которые прочно связаны с совершенно ни в чем не повинными людьми. Проще говоря, возвратиться к изначальному порядку невозможно, но, даже и осознавая это, «униженные и оскорбленные» отказаться от своего замысла отомстить не могут. Кому-то это удается, и в литературе, и в жизни. Но таких мало. От физиологии не уйдешь. В любом случае в душе пустота.
Вспомним «Выстрел» — из «Повестей Белкина» Пушкина. Это тоже месть, пусть выросшая из пустяка, из гордыни, но все-таки месть. К счастью, бескровная. У главного героя Сильвио хватило мужества и выдержки не довести дело до трагического конца. Но, и получив некоторое удовлетворение от того, что он видел, как дрожит его враг, все равно Сильвио ощущает в душе зияющую пустоту. Не зря позже Сильвио сознательно ищет гибели, уезжая на войну. Его жизнь потеряла для него ценность.
Кстати, любопытно отметить, что литературоведы дают Сильвио взаимоисключающие характеристики — от революционера и бунтаря против сословных привилегий до обывателя, от мстителя до человека, вспомнившего о заповеди «не убий».
Можно здесь упомянуть и роман французского писателя Альфонса Карра «Под липами» (1832), связанный с аналогичными событиями в «Графе Монте-Кристо» (цветущая юность, наивность, предательство друзей и возлюбленной, исчезновение на много лет, богатство и мщение), с удовольствием прочитанный и Пушкиным, и Лермонтовым и написанный за двенадцать лет до «Графа…» (1844–1846). Роман оканчивается гибелью практически всех персонажей, подтверждая изречение Конфуция о двух могилах. По всей вероятности, по мысли А. Карра, герою, завершившему главное дело своей жизни, более жить не для чего. Да и не для кого. (Соприкасается ли здесь мысль Карра с замыслом Пушкина?)
Краеугольные камни (если дозволено употреблять это словосочетание во множественном числе) романа Дюма и Маке совсем иные — это образование, воспитание и как один из инструментов будущего торжества над врагами — богатство. Причем, на всякий случай, богатство сказочное, дабы его хватило. Не мной подсчитано, что это состояние могло равняться 113 миллионам тогдашних франков, то есть годовому бюджету, скажем, такого не слишком маленького государства, как Бельгия. Следует учесть, что, находясь на Востоке, граф едва ли не удвоил имевшиеся у него средства, хотя и тратил не считая. Проведя в темнице четырнадцать лет, он десять лет провел в обществе калифов и шейхов, постепенно погружаясь в их ценности и перенимая их взгляды на жизнь: хитроумие, расчет и хладнокровие, переходящее в жестокость. Кое-какие детали напоминают гомеровскую «Одиссею», где древнегреческий герой, отсутствовавший двадцать лет (а потому и неузнанный!) безжалостно мстит женихам Пенелопы. Но опять-таки такое мщение кроваво, и, как таковое, оно претит Монте-Кристо. Ему необходимы другие методы. Возмездие, по его мысли, должно быть совершенно и качественно иное. Вспомним слова графа прокурору де Вильфору:
«Поймите меня: я буду драться за безделицу, за оскорбление, за попытку уличить меня во лжи, за пощечину и сделаю это тем более с легким сердцем, что благодаря приобретенному мною искусству во всем, что касается физических упражнений, и долголетней привычке к опасности я мог бы не сомневаться, что убью своего противника. Разумеется, за все это я стал бы драться; но за глубокое, долгое, беспредельное, вечное страдание я отплатил бы точно такими же муками — око за око, зуб за зуб».
IV. Память, философия и рок
«Есть те, кто обладает знанием, и те, кто обладает пониманием. Для первого нужна память, а для второго — философия», — говорит Дантесу аббат Фария, к слову, реальное историческое лицо. Он родился в семье священника в 1756 г. в индийском городе Гоа, где много лет спустя ему был поставлен памятник. Жил и умер во Франции и, по утверждению некоторых историков, никогда не сидел в тюрьме. Наряду с немецким врачом Францем Месмером был основоположником научного гипноза, что и принесло ему известность. Но, конечно, мировую известность принес ему роман «Граф Монте-Кристо».
Эдмон Дантес — это tabula rasа, то есть, чистая доска, на которой можно писать все, что угодно. Человек разносторонних и глубоких знаний, Фария и занимается просвещением Дантеса. Конечно, будь Дантес не такой личностью, каковой был (то есть, не будь он скрытым, потенциальным гением), вряд ли бы из такого замысла вышло что-нибудь дельное. Но молодой человек случайно оказался гением. Вспомним, что Дантес был назначен капитаном судна, то есть худо-бедно в морском инженерном деле он разбирался, с математикой был знаком, равно как и с определенными принципами физики, также мог прокладывать маршрут, следовательно, ладил с морским картами-лоциями, умел пользоваться законами астрономии, а также разговаривал (или мог общаться) с представителями разных стран, по крайней мере Средиземноморья. И что очень важно, еще до заключения, понимал диалекты и говоры этих народов. Это сыграло огромную роль в его дальнейшем выборе друзей или, как бы сейчас сказали, агентов влияния.
Фария рыл подкоп, к чему позже присоединился и Дантес. Следовательно, требовались знания геометрии, общей математики, химии (тогда более похожей на алхимию). Но аббат преподавал Дантесу эти науки, очевидно, глубоко и расширенно, знакомя его не только с необходимыми знаниями для рытья подкопа, но во всей их полноте. После естественных наук учитель перешел к гуманитарным: географии, философии, юриспруденции, классической и современной литературе, иностранным языкам, включая латынь и греческий, которыми в дальнейшем Дантес с успехом будет пользоваться в светских беседах. Это было глубокое изучение «Божественной комедии» Данте (в частности, картин ада), Петрарки, Боккаччо, Шекспира, Байрона, друга и врача Байрона Джона Полидори, автора романа «Вампир», главный герой которого аристократ и вампир Рутвен — предшественник «Дракулы» Брэма Стокера.
В определенной мере программа Фарии все более и более расширялась, включая в себя изучение светских манер, знание этикета и искусства риторики. Возможно, Дантес также получил некоторые сведения и о поэзии и философии ислама, ибо, почему бы его тянуло именно на Восток, которым он так восхищался? Тем не менее католичеству Дантес остался верен, постоянно соразмеряя свои поступки с тем, чего, по его убеждению, хотел бы от него Бог.
Получив образование, трудно, если вообще возможно, остаться на прежнем уровне сознания. Психология утверждает, что полученное образование — есть видоизмененное и обогащенное сознание, допускающее принятие новых понятий, толкований и в конечном итоге — обновленную мораль. Удачно, хотя и спорно об этом сказал Аристотель: «Воспитание ума без воспитания души — не воспитание вовсе». Так что, если читателю угодно, можно использовать перефразированную ленинскую формулу так называемой «теории отражения»: от познания к практике, а от него к изменению сознания.
В самом деле, разве смог бы 18-летний Эдмон Дантес, даже зная все обстоятельства своего заключения, начертать такую точную схему мести? Разве 30-летний Дантес смог бы претворить в реальность свой отчаянно дерзкий побег из крепости Иф? И если говорить о том огне, который все же сохранился в нем от юного Дантеса, смог бы уже 40-летний Монте-Кристо, полный мстительных планов, чье сердце, по его собственному мнению, превратилось в камень, спасти Валентину де Вильфор, дочь врага?
Принципиально говоря, Дантес совершил невозможное: он болезненно, но полностью перешел из одного социального класса в совершенно иной, и его очередная маска стала его настоящим лицом. Основная ошибка этого во всех отношениях, казалось бы, безупречного образчика ума и мужественности в том, что личностные характеристики четырех негодяев он перенес на все человечество, полностью в нем разуверившись. Вот цитата, которая доказывает эту мысль:
«Превыше всех, — проговорил Монте-Кристо так проникновенно, что Вильфор невольно вздрогнул, — моя гордость — для людей, этих гадов, всегда готовых подняться против того, кто выше их и кто не попирает их ногами. Но я повергаю свою гордость перед богом, который вывел меня из ничтожества и сделал тем, что я теперь».
Более того, Монте-Кристо часто цитирует слова Карла Моора из трагедии Шиллера «Разбойники»: «О люди, порождение крокодилов!». Исключением из этой максимы является семья Моррелей, которым граф воздает должное и платит добром за добро. Но эта семья одна. Всех остальных граф презирает.
Конечно, как и всякий большой труд, роман не обошелся без странностей. Например, ни один из обидчиков Дантеса, часто называвшимися в романе его друзьями, даже приблизительно таковым не был: Гаспар Кадрусс — просто сосед, одолживший некогда деньги отцу Дантеса, Данглар (фигурирующий в романе только под фамилией) попросту коллега Дантеса, работавший на том же корабле суперкарго. (Ошибка, и не единственная в русском переводе, где он назван бухгалтером; каким образом бухгалтер мог претендовать на должность капитана? Вот суперкарго, второй помощник капитана, вполне мог, хотя и с некоторыми оговорками.)
В качестве психологического теста, любопытно было бы выяснить вопрос из так называемой альтернативной реальности, на который, естественно, нет ответа. Ведь в сущности, что ждало Дантеса в случае благоприятного для него стечения заданных условий? Женитьба на рыбачке Мерседес Эррера, соединение двух любящих сердец, парочка милых сердцу малышей, возможно, какая-нибудь более высокая должность в управлении судовой компании, свой домик побольше или поменьше предыдущего. Дантес не стал бы богат, не ожесточил бы свое сердце и всю остальную жизнь не ведал бы о своих гениальных способностях и сверхъестественных возможностях, при этом, возможно, не прочитал бы ни одной книги, кроме нескольких страниц Библии. Обычная жизнь обычного человека. Одним словом — рутина. Вряд ли Мерседес сколько-нибудь подталкивала бы мужа к какой-нибудь честолюбивой задаче.
Но судьба, а точнее, рок уже начал свою работу.
А ведь если подумать… Практически именно его недругам, как это ни парадоксально, он обязан своим вторым рождением, ибо, погрузившись в море, Эдмон Дантес, как говорили некоторые исследователи, умер. Вынырнул он уже совсем другой личностью, готовой к своей второй маске — маске графа Монте-Кристо. (Первая была им примерена в роли неразговорчивого матроса-мальтийца на спасшем его контрабандистском судне «Юная Амелия».) Недруги этого человека уничтожили его жизнь, не подозревая о том, что дали ему другую. Но, будучи свободным, имея возможность удовлетворять любые свои желания, каковы бы они ни были, был ли Эдмон Дантес счастлив?
Несмотря на невозможность получить ответ, с уверенностью отвечу: нет, не был. Ни секунды. Иначе, зачем бы Дюма и Маке предложили бы ему прелестную Гайде? Не в качестве ли паллиатива? Думаю, дело не только и, может быть, даже не столько в мучительных четырнадцати годах заключения в полной темноте, и даже не в ощущении предательства ничего дурного не сделавшего молодого человека (хотя и с оговоркой: не мог Дантес совсем уж не понимать опасности письма от Бонапарта, особенно в то время). А ведь он уже не был ребенком. Видимо, просто по юности и наивности недооценил эту опасность, опять-таки наивно полагая, что приказ капитана перед смертью — это нечто святое, чем можно оправдать все что угодно.
Дело, думаю, во-первых, в том, что нет на свете мужчины, которому понравилось бы чувствовать себя униженным глупцом, что и случилось, а главное, и прежде всего, в попранной и растоптанной любви. Любви отданной, несмотря на все клятвы девушки и веру в них как девушки, так и Эдмона, мало того, что другому мужчине, так еще и тому, кто и явился его губителем… Любви, увенчанной сыном, своего рода свидетельством верной и сильной супружеской страсти. Вот что нельзя забыть и вот чего нельзя простить.
Монте-Кристо прекрасно понимает, что его невеста должна была жить дальше, что о нем не было вестей много лет, что она женщина и должна иметь семью. Мстить женщине мужская этика не позволяет. Кроме того, именно женщина обладает правом выбора мужчины, но не наоборот. Мерседес свой выбор сделала. Дантес и не мстит ей. Как выясняется, он не может найти в себе душевные силы отомстить и ее сыну. Ибо где-то в глубине души, он все равно остается тем, кто когда-то любил шестнадцатилетнюю рыбачку Мерседес. И этот психологический оборот совершенно точно выверен, как выверена и несостоявшаяся дуэль графа с Альбером де Морсером. Отсюда же возникает и второй вопрос: а была ли счастлива Мерседес? Не хотела бы и она сказать то же, что говорит совсем другая женщина из другого романа по приблизительно такому же поводу:
А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера,
Что в них? Сейчас отдать я рада
Весь этот блеск, и шум, и чад
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
За наше бедное жилище.
Мерседес, конечно, став графиней, долго и упорно училась. Но ее образование качественно и количественно вовсе не то, которое получил Дантес. И все же… все же… могла бы она рассчитывать на возвращение к ней ее моряка? Ведь в конечном счете она осталась одинока. И, кажется, продолжала любить своего Эдмона. В некоторых фильмах, снятых по сюжету «Графа Монте-Кристо», сценаристы и режиссер допускают такую возможность. Считаю, что эта концепция, равно как и еще один вариант их общего сына, совершенно психологически не оправдана. Вернуться к своей бывшей невесте, мог только Эдмон Дантес, а он погиб. Перед ней совершенно другой человек, с совершенно чуждой ей и непонятной душой, тревожащими сомнениями и не могущими быть разделенными желаниями. Так что мой ответ: нет, не могла.
Мне также не слишком ясна мысль о соединении Гайде и графа. Впрочем, Гайде, будучи недолюбленной погибшим отцом, в отце нуждалась, и нуждалась остро. Возможно, что девушка видела в графе не только любимого мужчину, но и отца. Скорее всего, и граф нуждался в ней как в существе чистом, незапятнанном преступными страстями, уже не говоря о том, что юная албанка была красавицей и для одинокого мужчины присутствие красивой женщины, глядящей на него влюбленными глазами, всегда лестно.
Но был ли Монте-Кристо в нее влюблен? Был ли он все еще способен на такое мощное чувство? Смогла бы она ему дать то, в чем он так отчаянно нуждался? Ведь не зря же ее зовут Гайде, что переводится с греческого как «надежда»? И не зря одна из основных мыслей романа заключена в словах «ждать и надеяться». Кстати, ждать чего? Ждать проблеска света, когда вокруг темно и будущее так же беспросветно? Быть уверенным в том, что свет придет и вместе с ним вспыхнет надежда? В Китае любят мудрую пословицу: «Не следует бояться тени. Просто нужно помнить, что если есть тень, то где-то неподалеку горит свет».
Историки говорят, что Василики, мать Гайде, была не женой, а наложницей паши Янины, Али-Тебелина, жестокого и талантливого стратега и военачальника, так что называть девушку принцессой, видимо, некоторое преувеличение. Но зато это звучит в романе красиво. Однако все эти соображения относятся к области гипотетической. Получить точный ответ не у кого.
По всей видимости, тандем Дюма – Маке многое почерпнул у Данте, ибо наказание грешников в дантовском аду весьма подобно наказанию врагов графа. Обратил ли внимание читатель, что каждый из них получает наказание согласно своим же психологическим характеристикам? Кадрусса и Данглара убивает алчность, Морсера и Вильфора — честолюбие, причем как алчность, так и честолюбие допускают подлость в качестве основополагающего понятия собственной этики. Им не стыдно. Их не мучит раскаяние, даже когда все становится ясным. Хотя в минимальной степени оно все же проявляется у самого ничтожного из них в социальной иерархии — у убийцы и грабителя Кадрусса.
Разве Фернан пускает себе пулю в висок из раскаяния?
Разве Вильфор сходит с ума, потому что ему стыдно?
Разве Данглар, уяснив, с кем он имеет дело, чувствует хотя бы малейшие угрызения совести?
Просто столь почитаемый ими высший свет, не признает их более своими, вычеркивает, превращает в ничто. В ноль. Вот этого ни один из них перенести не может.
Но надлом настигает не только их. Надлом ощущается и в самом мстителе, который уже не может себя ощущать карающей десницей Бога. Закономерная смерть ребенка — сына Вильфора — случайной жертвы кипящих страстей взрослых, тяжким грузом ложится на плечи графа, который уже не смеет назвать себя рукой Провидения.
Чтобы понять перемену в Дантесе, можно привести слова Юнга, который в следующем заявлении дает объяснение отличия чувств от эмоций. «Когда вы испытываете чувство, то сохраняете контроль. Вы вполне владеете ситуацией и можете сказать: „У меня замечательное чувство“ или же: „…отвратительное чувство по этому поводу“. Все спокойно, ничего не происходит. Например, вы можете совершенно спокойно и вполне вежливо сообщить кому-то, что ненавидите его… Но если вы говорите об этом со злобой, значит, вы во власти эмоции».
Что же в результате владело Монте-Кристо? Чувство или эмоции?
V. Итоги
Отомстил ли граф? Конечно. Испытал ли удовлетворение от своей мести? Нет, не испытал. Стоит ли мстить, если этого требуют душа и сердце, а закон далеко не всегда гарантирует справедливое наказание для обидчиков? На этот вопрос у меня ответа нет.
Однако любопытно кратко пересказать мнения психоаналитиков по поводу такого феномена, как месть. Иными словами, все-таки попытаться уложить Эдмонда Дантеса на «кушетку психоанализа».
Фрейд в работе «Тотем и табу» считал мстительность «врожденной, независимой, инстинктивной предрасположенностью человека». Из этого следует, что Дантес, как бы ни сложилась его судьба, зачатки мстительности носил уже в себе. Обстоятельства лишь благоприятствовали высвобождению и формированию этого чувства.
Современный немецкий психоаналитик Петер Куттер пишет: «Месть — это особая форма враждебности, для которой характерна задержка в проявлении непосредственной агрессии». Это как раз случай Монте-Кристо.
Социолог, философ и психоаналитик Эрих Фромм писал, что чувству мести способствуют психическая незрелость и нарциссизм в ситуации, когда мститель не имеет возможности для созидательной деятельности. Но Монте-Кристо и не помышляет о подобной деятельности.
Кроме того, Фромм полагает, что если месть становится главной целью и человек одержим ею, можно говорить о неврозах, а месть оказывает деструктивное влияние на личность и не способствует продуктивной, полноценной жизни. Это заключение также не противоречит поведению Монте-Кристо, чью жизнь составляет только идея мести.
Наконец, представители эволюционной психологии, возникшей на стыке антропологии, социобиологии, этологии, психологии и генетики, полагают, что «инстинкт мести» эволюционно «вмонтирован» в человеческую природу. Одним из аргументов в пользу данного постулата они считают склонность к кровной мести, известную во всех культурах.
Вырисовывается довольно страшная картина. Однако вряд ли она имеет прямое отношение к роману Дюма. Писатель в данном случае побеждает ученых. Как бы ни рассматривали психоаналитики «пациента» Эдмунда Дантеса, он остается и останется навсегда любимейшим героем читателей. Ангелом мщения. Благородным рыцарем справедливости.
Одно из доказательств этому — не менее двух сотен приквелов, сиквелов и пастишей. Скажете — в насмешку? В насмешку пишут пародии.
Согласно данным самого крупного сайта в мире, посвященного Дюма, его романы востребованы миллионами людей в самых разных странах. Сайт принадлежит французу Патрику де Жакло. С этим сайтом сотрудничаю и я, отслеживая в России, странах Восточной Европы, Азии и на территориях обеих Америк разные имитации «Графа Монте-Кристо», «Трех мушкетеров» и других романов прославленного француза.
Роман породил множество подражаний и интерпретаций. Психология мщения рассматривалась и рассматривается разными авторами по-своему. Но это уже предмет другой статьи. А эту статью мне хочется закончить коротким воспоминанием.
Я прочитал «Графа Монте-Кристо» еще мальчиком в сельской глуши, в доме за сеновалом. Роман был в выпусках, так что читал я его одну книжечку за другой. За небольшим окошком мерно капал дождь, и до сих пор, хотя мне уже много лет и детство постепенно стирается из памяти, но, когда мне хочется перечитать этот шедевр, я открываю прекрасно изданную современную книгу с иллюстрациями художников XIX в., и мне слышится звук дождевых капель и кружит голову одуряющий запах свежескошенной травы.