Стихи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 81, 2023
***
Неисправима питерская фарца —
полуулыбка скользкая на лице.
Даром клиенту воду не пить с лица,
лишь за обновку — сто пятьдесят в конце.
Песни на рёбрах, импортное шмотьё.
На Обводном — товара невпроворот —
после отсидки сызнова за своё
бодро берётся береговой народ.
Мягок песочный на пиджаках вельвет.
В комиссионках с этим добром беда,
но непоняток с благополучьем нет —
бабки решают всё и почти всегда.
Там «Телефункен» трудится по ночам,
пишет вовсю гитарную блатату.
И за начало чокаются начал
капиталисты оттепели в бреду.
Рядом сирот ахматовских беготня
и прозябанье Зощенки в полный рост.
И неуёмней жажда день ото дня
взять и поймать злодейку-судьбу за хвост.
Там рестораны зыблются, поплавки,
за бесконечной радугой пьяных слёз.
И кореша, решительны и легки,
солью времён считают себя всерьёз.
Только про то не ведают времена —
на «Золотую» вешают всех собак.
И наплывает лютая тишина —
улица, ночь, фонарь — и опять кабак.
Но не выходит выдохнуть и забыть
шашни, облавы, шмаровский бэк-вокал,
полузнакомых лабухов стать и прыть
и коммунальных свар гробовой оскал.
И в сестрорецком пакостник спит гробу,
ладит блудница «Реквием» с давних пор.
Сколько ни мучай гриф, ни терзай трубу —
с Хроносом не срастается разговор.
Он презирает знаки удач и бед
и не щадит ни нотных, ни водяных…
И у него на всё лишь один ответ —
очередной ментовский удар под дых.
Пьёт Белкострелка звёздное молоко,
лает о том, что нет в небесах души…
И атеист в погонах глядит легко
и предлагает ласково: «Подпиши».
***
Нисколько не — что пел в развалку,
ни грамма не — что пил врастяг
и не включался в перепалку
на запредельных скоростях.
Земля прикидывалась вешней,
и с нарастающим теплом
кормили женщины черешней
за нескончаемым столом.
Но ни слезы о самобранке,
о вкусе ягод-ягодиц
там, где братания, и драки,
и вопли падающих ниц.
Где за последние объятья
у надвигающейся тьмы
полупридуманные братья
безумье жалуют взаймы.
Взаимодействие с тенями
развоплощению сродни —
мерцают в сумеречной яме
обворожительные дни.
И застывает на сетчатке
крутая линия груди.
И проступает в отпечатке,
что полыхало позади.
Горазд выкидывать коленца
огонь на всех семи ветрах —
но хорошо на хордах сердца
ни пух не держится, ни прах.
В осклизлых камерах кромешных
нет ни подзола, ни золы —
лишь колгота живых и грешных
да крови острые углы.
Любовь пуста, как стеклотара,
вино пленительно, как смерть —
её сквозного перегара
завесу сроду не стереть.
Но из обрывочного пенья
и прободного пития
опровержение успенья
в десятку бьёт через края.
***
Свет квадратный в недрах двора-колодца,
тяжкие балтийские облака.
Главное, в отделе не расколоться
от причуд сержантского кулака.
Понятые, тёлки, менты, соседи.
Шепоток на лавочке угловой.
Дерева в роскошной сентябрьской меди —
щедрый шум над шалою головой.
У парадного воронок с водилой
и портрет водилы всея страны.
И толчок под спину с весёлой силой —
все без исключения тут равны.
Где припев сражал матерком и жаром
и двадцатый памятовался партсъезд,
уголовный розыск поводит жалом
и уводит радость из этих мест.
Клён калёный в летнем окне качался,
не кончался хмель в штормовой крови…
Иней лёг в течение получаса
от вопросов ушлого визави.
Что за осень приволоклась в погонах?
Что за песня отчая завелась?
И законов пасынки заоконных
коммуналку всю прошмонали всласть.
Имена и даты — теперь улики,
а коробки с записями — вещдок…
И сума с тюрьмою равновелики,
и колюч под ложечкой холодок.
«Где надыбал бабки под это дело?
И куда бобины по почте шли?
И с чего это всякая шваль запела
про снега на хмуром краю земли?»
Главное, на выходе глянуть косо
и швырнуть насмешливое «Пока»…
Если ставит музыка знак вопроса,
то слеза ответчика велика.
***
Трубочист возвещает народу, что
не ищите дым, если нет огня —
тормозит, что в нашенском шапито
всё возможно — и прямо средь бела дня.
И огонь без дыма — само собой.
А из жерла — запросто конфетти.
Ты на то, что блазнится над трубой,
с придыханьем, право же, не гляди.
Веселись по глупости и любви.
Дым отечества всуе производи.
А момент циркачества не лови —
кто расчислит фокусы впереди?
Дым возьмёт и перерастёт во тьму.
И угомонится огонь, речист…
И не будет ведомо никому,
где растаял призрачный трубочист.
***
Где полоумный дед вдохновенно врал
о подростковых шалостях с Лилей Брик
вечно у сочинителей был аврал —
споры о славе, и мордобой, и крик.
Руководитель градус как мог снижал,
но ни черта он, старый ходок, не мог —
каждый до блеска гневный точил кинжал,
непоправимо сам себе царь и бог.
Ярое общество, слабое головой —
кровопролитный фарс, роковой словарь,
связанный с небом линией силовой,
что бы какая ни говорила тварь.
Строки сливались в будущую беду.
Наглое время дуло в свою дуду.
И футуристы с песнями шли в расход,
чтоб и на небе изобретать слова
в честь перспективы родины, что права,
даже когда бросает в холодный пот.
Переливался уличный свет в окне.
Передавался будничный страх извне.
И растворялись всуе обрывки фраз,
не оправдавших свой боевой раскрас.
Ясное дело, есть поважней дела
и на ином сражения рубеже.
Речь не случайно выгорела дотла —
спорщикам нечего больше сказать уже.
Да и с успеньем в бурный нырнуть роман
прежнему предводителю повезло.
Старые рифмы типа «обман — туман»
слышатся из грядущего как назло.
Жизнь по созвучьям — это игра в лото.
То ли случилось в молодости лито?
Числа совпали, звёзды сошлись навзрыд.
Та ли в охотку выиграна война,
где чумовая участь предрешена
пеньем ополоумевших аонид?
***
Свитер. Питер. Пинчер. Снег.
Хорошо у разводных.
Время было да прошло.
Явь купается во сне.
Ветер целится под дых.
Божье зыблется крыло.
Бег собачий. Дым речной.
Все печали позади.
Отражений не сберечь.
Ночь проходит стороной
с хриплой чайкою в груди,
хлопья стряхивает с плеч.
Сырость. Кашель. Склизь. Озноб.
Лай клубится надо льдом.
Эхо трётся о гранит.
Толкование основ
берег в олове литом
до рассвета не хранит.
По морфеевым садам
блещет стылая вода.
Что нарушилось в крови?
Что разгуливалось там,
да смутилось навсегда
с гиблым светом визави?
Назови сквозь пелену
прежних страхов имена,
не забудь ни одного —
пробужденье на кону,
запоздалая волна,
световое торжество.
Пух небесный. Прах земной.
День у бога на мази —
люди, звери, острова.
Если спросишь: «Что со мной?» —
скажет: «Всё уже вблизи.
Но порадуйся сперва».