Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 79, 2022
1
Крыши облезают каплями.
Все что ни делается, то к лужам.
Ткани растут после смерти.
Ткани растут после смерти —
шерсть, например, овечья
лезет от Кая к Герде
по небольшой дощечке.
Крыши облезшие,
видя чулочную эту стрелку,
видя свидание детское,
видя, что в лужах мелко,
думают: ткани растут по жизни —
это нательное мироздание,
это белье этажей чуть ли не нижних
рвется в месте свидания.
Эта метель, приближающаяся к городу
со своей счастливой обладательницей,
носит хрустальную бороду,
как пепельницу для лица.
Все это рвется, изнашивается.
Все подвержено тлению,
кроме того закута, где от нашего лица
отделяются дыхательные ступени.
2
Скольких вывезти зб город, скольких
заморозить еще предстоит.
Белый цвет — самый скользкий,
хоть и самый надежный на вид.
Это теннисных линий отскоки
подтвердят вам, лишь снег, на осколки
разлетевшийся, мир убелит…
3
А если подумать — у мальчика зеркало
не до конца растворилось в крови,
и он на коньках, словно в комнате смеха,
скользит не снаружи себя, а внутри.
И видит, как мимо на длинных полозьях
проносится то, что по венам течет,
и нет никакого резона поврозь их
держать — и закидывает крючок,
который природой был загнут задолго
до этого — в низкие сани садясь,
он знает, что женщины белая волга
умчит его в чистое поле сейчас.
Он знает, что вены, как стекловолокна,
проводят все то, что отражено
от стенок сосудов, в соседские окна,
где видится Герда законной женой.
А хочется мощности той, что по кругу
его кровеносной системы толчет
стеклянную крошку, как зимнюю вьюгу
над вечным покоем. И снега дичок.
5
Что узоров на стеклах не стало,
то не окон вина ПВХ.
Дело в том, что стесняться себя перестала
и оделась Венера в меха.
Этот мальчик — в интимной
обстановке не бывший
никогда — ее бывший…
6
Материнским инстинктом арктической смерти
объясняется то, как заботлива Снежная Ко,
как пренебрежительна к Герде,
заходящей в расследовании далеко,
докопавшейся и до Лапландских аппарт-отелей
(по бумагам Шпицбергену принадлежащих) и до
заполярных оленей,
отпущенных по УДО.
От Полярного круга до Полюса — вечность.
Смерть, желая стать матерью в третий раз,
проявляет беспечность,
размагничивая компас.
7
Обледеневшие ступени «Ладьи»,
работающей на аппаратах
с газированным прошлым,
украли меня из этого мира
в Столешников переулок,
где я и поныне выкладываю
из кружечных осколков
надпись «Пива нет»…
10
Где с королевой королевич
катался, мерзлый, как кочан,
санями управлял Козлевич —
эх, прокачал!
А мальчик лазал на салазках,
не понимая по губам
еще ни слова в женских ласках,
и от незнанья погибал.
11
Женщина. Женщина взрослая.
В память, как ноготь, вросшая.
Автору — года четыре.
Помню ее роскошные
волосы или — шире —
вижу, как по подушке разбросанные
длятся лучи раскосые
где-то в далеком космосе,
если не в лучшем мире…
12
После мальчик узнает, что винный пух
не растопишь на печке,
что на самом-то деле зарплата у ней копеечная,
и спасает лишь абсолютный слух,
вырабатывающий, как печень,
фермент, расщепляющий алкоголь
на до-диез и на ре-бемоль…
14
Не заколдованные дрожки,
не окольцованные тени —
везет карета неотложки
души и тела совпаденье.
И все, кто едет в коробчонке —
водитель, врач, сестра, болезный —
всё время думают о чем-то,
об отвлеченном,
бесполезном.
И создается впечатленье,
что жизнь — обычная рутина,
что в рай въезжают на оленях,
на пуфиках из дерматина.
И как-то делается проще,
спокойней, по большому счету,
пророщеннее, доморощенней,
и что еще там…
15
Малыша увезут на лечение,
постепенно прокапают льдом,
но осколков звукоизвлечение
займет целый месяц потом.
Это как алкоголь и глюкоза:
на межклеточном уровне нам
всё равно, что тепло, что морозы,
что одеяло, что саван…
16
Герда, Герда! Теперь — к тебе!
Герда, Герда! Почто печешься
о безумном, как о гостях
почетных?
О пичужках, как об ученых,
о спортсменах, как о гвоздях,
о «крестах» их рваных, как о гостях
почетных?
Герда-Герда — и этот вздорный
мальчик, выбравший торный путь,
этот смертный — окон узорных
наблюдатель — проворный дудь.
Это лед и его изводы.
И пока еще изо льда
состоят мировые воды,
все застывшие в нём — вода.
Повзрослеет и возвратится.
Только знаешь, в его глазах
будет жидкий азот дымиться
алфавитом больших амбиций —
как бы в вечность себя вписать.
Звать тебя он не станет в жены.
Будет сказки точать и жить
столь протяжно и протяженно,
что ты сможешь его забыть.
Возвращайся к датским заливам
к этим тихим жилым местам.
Так безумец будет счастливым.
Кто ты им? Как ты там?