Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 77, 2022
Юз Алешковский. Поздравление Хазанова с восьмидесятилетием
Мог ли подумать шесть десятков лет тому назад славный наш юбиляр, что худо-бедно, но доконает он до этих дней, да еще не с Альцгеймером, Фейхтвангером и Оппенгеймером в обнимку, а, как говорится, рука об руку с подругой жизни Лорой, без которой, точно так же, как и я без своей любимой Иры, давно бы уже погиб смертью храбрых под одним из отечественных наших заборов?
Разумеется, подумать об этом было невозможно. Ведь подсел он, кажется, на восемь лет по 58-й, то есть, если выражаться точно и в стиле тех лет, подсел ни за хер. И стукнуло ему тогда лет двадцать, и сам он был не чумоватым матросом вроде меня, тоже огрёбшим четыре года за угон „эмки“ секретаря крайкома и драку с патрулями, а был он уже эрудитом выше крыши, студентом МГУ, изучавшим западную филологию, молодым интеллигентом, успевшим прочитать горы книг, что-то самостоятельно кропавшим, знавшим языки, великую музыку, пиликавшим то ли на скрипке, то ли на арфе, то ли на органе и т. д. и т. п.
И вдруг — это он-то, Геня Файбусович, собственно, ни в чем не повинный юноша, всегда чуждавшийся дворовых игрищ и делишек, еще не дошедший до утверждения физическим трудом мускулов телесных и испытавший всенародную беду недоедания лишь во время войны, — вдруг оказался Геня в гестапо родного Отечества, в ежовых рукавицах Органов. Потом, как и все сотни тысяч совершенно невинных граждан самой — с понтом — демократической страны в мире, прошёл он через такие муки допросов, через такое безумие непонимания происходящих вокруг ужасов унижения и оскорбления человека и человечности, через холодрыгу, голодуху, беспредел ВОХРы и урок, через жестокость, уродующую самые святые основания идеи Труда, которые вообразить бы был не в силах ни известный зек Аввакум, ни герои Кафки, ни борцы за народное дело — узники Петропавловки, Бутырок и прочих вполне цивилизованных казематов Отечества, истекавшего, как учили нас в школе, слезами и кровью под игом чудовищного самодержавия.
Я уверен, что у многих счастливцев, отволокших в те годы срока, выживших и вышедших на свободу, неимоверно возмужало в душе чувство человеческого достоинства, сполна оплаченное всеми страданиями, унижениями и оскорблениями, которым человеческое достоинство подвергалось палачами, до сих пор остающимися исторически безнаказанными в слепых умах отечественных коммуняк. Словом, как бы то ни было, сегодняшний юбиляр не только выжил в застенках и лагерях, но вышел на свободу с аттестатом, верней, с дипломом такой интеллектуальной и душевной зрелости, какой не дали бы никакие иные школы и вузы.
Уверен также, что все испытания не могли не сделать юбиляра истинно замечательным писателем, прозаиком, эссеистом, мыслителем, хотя на свободе — поначалу поднадзорной — был и отличным врачом, кандидатом, между прочим-то, наук, затем одним из самых опытных редакторов журнала, весьма заслуженно популярного в годы застоя. Затем… стоп…
Увлекшись биографией юбиляра, я как-то позабыл, что её, биографию одного из лучших русскоязычных писателей нашего времени, непременно когда-нибудь напишут, если, разумеется, будет кому писать, — раз; если не деградирует наш родной, великий и могучий, а с ним и отечественная словесность, — два; если благородный дух великой русской литературы сохранит свое классическое достоинство, не то чтобы противоборствуя со СМИ, с ТВ, с кино, с попсовым шоу-бизнесом и, бог весть, с еще какими-то делами, — но всегда будет оставаться тем, чем всегда он был для личности и культуры народа даже в самые страшные для страны и всего мира исторические времена: могущественной поддержкой Человека в Божественном Деле преображения его из животного, зверя в высокоподобное Существо, представить которое, к сожалению, невозможно, — это три.
Биография — биографией, а все написанное Геннадием Моисеевичем Файбусовичем, он же Борис Хазанов, тянет на весах Добра и Зла так, что Злу не найти противовеса ни художественным образам юбиляра, ни занятности его всегда высоконравственных и в высшей же степени эстетичных романических миров, ни обаятельным новеллам, ни многочисленным эссе — поверьте, всех литзаслуг писателя тут не перечислишь. Ну а о том, что он, наш юбиляр, за человек, — и говорить не стоит, потому что жене его Лоре, а также моей жене Ире, мне, всем друзьям Гени — совершенно ясно, что где-где, а на Страшном Суде у него, у юбиляра, всё уже в полном порядке, не то что шесть десятков лет назад на Лубянке…
Господи, годы эти так быстро промелькнули, что хочется напомнить юбиляру, если он позабыл, лагерную мудрость, незнакомую, полагаю, самому Эйнштейну: день тянется долго, червонец — еще медленней, а четвертак проходит мгновенно. Вот и замечательно, дорогой друг, что дожил ты до восьми червонцев, что вот-вот разменяешь девятый, что пашешь с утра до вечера на многотерпеливой ниве литературы. Поздравляем тебя и Музу твою – подругу всей твоей жизни Лору, сына и мать ваших внуков да и их самих. Спасибо тебе за многолетнюю дружбу. ЦЮИ, что означает на птичьем клекоте певчих наших горлышек: целуем Юз Ира».