Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 76, 2021
***
Жареная рыба в забегаловке
с видом на Эдинбургский замок
умирающий проулок Буэнос-Айреса
жилые корабли пригородной Сены
банду мальчишек на автостоянке в Макае
равнодушный гамбургский автовокзал
босоногих тележных торговцев в Абу-Даби
горестно потемневшую миланскую церквушку
причесанный берег Кьеркегора в Гиллелайе
с чипсами, майонезом и колой
***
Топчешь себе, топаешь тропкою горной
или пусть равнинной, через поля, —
всюду это облачко, темное, бесформенное
ходит за тобою, чуть траву шевеля.
Кустики дорожные, садики дачные —
стоит лишь расслабиться и взгляд отвести —
потускнеют, скроются за полупрозрачное
стекло — потом очнутся и продолжат цвести.
Неба ведь не вырезать и корней не вырвать.
Что же так темнеет и мертвеет в груди?
Вынь большой смартфон, попробуй сфотографировать
это… только близко лучше не подходи.
***
Жизнь моя, разговоры в дверях,
сто историй, и все напоследок.
Вот занятие для растерях,
тонких юношей, полных соседок —
выговариваться до конца,
заговариваться бестолково —
ради красного, в общем, словца,
ради синего и золотого.
***
Были когда-то близки.
Фоткались в контровом свете.
Вспомнишь ли ту
Птицу, чьи крылья — силки.
Рыбу, плетущую сети.
Розу в цвету.
В стеклах дрожала, звеня,
Вся отдавалась дрожанью
Колкая брошь.
Так и поймала меня.
Так и пропала за гранью.
И не вернешь.
***
Она мне скажет: спи, и я проснусь.
Разбуженного хаоса коснусь.
Мутнеет лампа, вздрагивают стекла
как лошади, луна плывет в зенит,
рассвет сквозит, но тьма еще не сдохла,
и ветер баритонами бубнит.
Непросто просыпаться на ветру.
Потру тяжелый лоб, но не сотру
ни сна, ни следа теплого запястья,
прижатого как будто изнутри,
из темноты променянного счастья
на золотые часики зари.
Кто я такой? Тот, кто уже спешит
умыться, хлебец утренний крошит
в машинный кофе, горький как водица,
ребенка тормошит, как заводной,
вдыхает снег, роняет проездной —
и здесь она совсем освободится
и, как со сном, расстанется со мной.
***
Церковь, сделанная из молекул,
накренилась в сторону горы.
Геотехники вздыхали: грунт поехал.
Камни под фундаментом мокры.
Мы стояли перед пастором и пели,
под углом, как майклы джексоны, держась,
и молитвы улетали мимо цели,
отражались, спутывались в джаз.
Вот и пастор замолчал и смотрит в сторону.
Прихожанам хочется домой.
Бабочка летает над затихшим хором.
Ну зачем нам насекомые зимой.
***
Азбука мороси — точка, тире.
Город, впадающий в сон или кому.
О вдохновенье, любви и добре
Я бы сейчас написал по-другому.
В доме завелся слоновий дантист:
Топают, сверлят, орут, как от боли.
Дом подлатают и сделают, что ли,
вечным… но как бы сегодня спастись.
Глядя во мглу из своей конуры,
Кутаясь в сумраке, словно в постели,
Я размышляю, как наши дворы
нам изменили и осиротели,
как полиняла банальность добра.
Средства качанья детей и верченья
ни для кого не имеют значенья —
разве немного, и всё же вчера.
Капли, как голуби, дремлют на раме.
Сзади колотят, а им всё равно.
Лучше б и впрямь прорубили окно
между мирами.
***
Мы поссорились снова. Я пошлость сказал.
О привязчивый юмор вокзальный.
В центре мира находится автовокзал.
Называется просто Центральный.
Что я делаю здесь? Без очков, бестолков,
Средь ночных огоньков и пузатых мешков,
Запашков парфюмерных, навозных?
Объявляют последний автобус в Серов.
Пассажиры выходят на воздух.
Я приткнулся в углу. Рядом сны о былом
видит грязный бродяга, укрытый крылом.
Открываются двери наружу.
Потускневший таджик и туристка с веслом
ввечеру отплывают на Рузу.
Мне за ними нельзя, мне еще не пора.
Гаснет знак, закрывается выход.
За окном пляшет лиственная детвора
под басовую музыку Тихо.
Значит, ночь кантоваться и спать без белья.
Отправляемся в путь спозаранку.
Под затылком сума, под спиною скамья.
И давно укатила обида моя
через пампу на Бхаия-Бланку.
***
Начальство решило, что все мы умрем.
Мы сваримся заживо все.
Чтоб выжить, огонь потуши к четырем,
и воздух спусти в колесе.
Мы только устроились на островах,
дым вился, цвели все цветки —
но ветер у них бушевал в головах,
раскручивались ветряки.
Готовы разрушить чужие труды,
доходы свои сохраня,
и требуют землю спасти от воды
и воздух спасти от огня.
И вот мы стоим посреди пустыря,
который от жизни спасен,
пугается воздух, и плачет земля,
и мы виноваты во всём.
***
Закатные лучи скользят поверх голов
удачливых ловцов искусственных жемчужин.
Ад есть, но он пустой, — сказал отец Круглов.
Наверное, пустой. Как место, он не нужен.
Зато нам нужен рай, мы так его хотим,
мы без него пусты, как совокупность точек,
хотя бы полурай, домашний карантин,
куда нельзя войти, но можно, если хочешь.
Я вымою окно, цветам воды налью,
ты выгладишь белье и приберешь по дому,
и если это рай, то страшно жить в раю
тебе полусвятой и мне полусвятому.
***
Когда она лежала легка,
легка, потом тяжела,
казалось: медленная река
через нее текла.
Ей нравилось отдавать взаймы
реке, возлюбя врага,
свои пещеры, свои холмы,
покатые берега.
Тогда, приливами черноты
исследуя каждый штрих,
река смывала ее черты.
Или промывала их.