О шорт-листе премии «НОС»
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 76, 2021
В нынешнем сезоне короткий список премии «Новая словесность», более известной как просто «НОС», сформирован, на мой взгляд, ровнее и адекватнее, чем год назад. В нем почти нет — как бывало — маловразумительных опытов, написанных то ли нейросетью, то ли пятиклассником средней школы. (При том, что главный приз всегда получала все же качественная вещь, а прочие выставлялись напоказ, как видно, в образовательных целях — мол, есть и такие диковины, «новая словесность» она такая). Некоторые книги из нынешнего шорт-листа «НОСа» побывали и в коротких списках иных, как бы более «консервативных» премий. Не то, чтобы это было признаком качества, но, по крайней мере, эти сочинения любопытно читать нормальной (а не специально обученной) публике. Вот таким, на мой взгляд, небезынтересным широкому читателю книгам, посвящен обзор.
Бодрое бесчувствие
Оксана Васякина. Рана
М.: Новое литературное обозрение, 2021
Книга Васякиной, на мой взгляд, фаворит нынешнего «НОСа». Дело не только в издательстве, где выпушена эта вещь (кто ж не знает, как близки НЛО и «НОС»). Дело в резонансности «Раны», которая любой премии всегда на пользу. Васякинский труд побывал в коротком списке «Большой книги», на него обрушились (пусть и в умеренных количествах) читательский гнев и читательская любовь. При том, и «пострадала», и «обласкана» книга, на мой взгляд, не вполне за то, чем на самом деле интересна. Так бывает часто. Плюшки и тумаки достались «Ране» за активную, я бы сказал, наступательную жизненную позицию авторки-героини — активистки ЛГБТ. (Так что феминитив «авторка» вполне уместен). Действительно, достаточно провокационных по российским меркам заявлений здесь хватает, как и обширных рассуждений о «гомосексуальных людях», нервно встречаемых российской публикой. Но интересна книга совсем не этим.
«Рана» только формально является единым текстом; на деле это собрание заметок на самые разные темы, критических зарисовок российского быта, эссе о поэтах, стихов самого автора и т. п. Ну и, конечно, рассуждений о жизни и смерти. Потому что «наклеено» все это на историю о смерти матери героини-рассказчицы и путешествии с ее прахом через всю страну. Болезнь и смерть даны в максимально физиологичных подробностях, например, повествуется о запахе и цвете материнской мочи. Куски посмертного путешествия, а заодно и истории жизни матери и самой рассказчицы, то начинаются, то вдруг заканчиваются, внезапно прерываясь, например, размышлениями о поэте Айги или весьма откровенными сексуальными мемуарами.
Из осторожности знак равенства между автором и рассказчиком не ставлю, тут перед на-ми модная штука — автофикшн, это когда не-понятно, где проходит водораздел между творцом и его героем.
Книга интересна прежде всего тотальной декларацией важности собственного «я» и тотальным же презрением ко всему остальному. Что к российской действительности, что к собственной матери.
Смерть близкого человека используется как повод для обширного самоанализа и бодрых рассказов о собственном сексуальном развитии и соответствующих приключениях. Рассказчица, кстати, непринужденно признается, что начала писать стихотворный цикл на смерть матери еще при ее жизни.
Перед нами, конечно, литература травмы (данная направленность представлена тут четко и выпукло даже по сравнению со схожими сочинениями, например рассказами Натальи Мещаниновой). Все эти пестрые заметки, помимо нарратива, связанного со смертью матери и захоронением ее праха в другой части страны, соединяет в цельный текст исчисление страшных вин других перед рассказчицей/авторкой. Об этом говорит и название, и его автоинтерпретация: «как будто нарочно оттягиваю момент, когда смогу сказать, что дописала книгу. Я боюсь этого потому, что у меня есть четкое ощущение: после того как я допишу эту книгу, во мне запечатается рана. Рана, которую я долго не хотела залечивать, рана, которая долго была частью моего сознания, моей художественной практики».
Героиня в конце концов объявляет о своей любви к матери, но тут же поправляется, что говорить об этом может только на языке, который самой матери был бы непонятен. То есть все эти эмоции для себя и разговоры о себе. Авторка/рассказчица не проявляет ни малейшего желания увидеть другого не как насильника и источник всяческих помех, но как кого-то необходимого для полноценной человеческой коммуникации. Она в такой ерунде не нуждается.
В мире Васякиной не существует раскаяния и прощения, потому это страшный, отвратительный мир. Мир не только без Бога, но и без человеческого субъекта. Только жертва. Только объект насилия и притеснения ненавидимых сил. Одна радость — такой мир существует исключительно в сознании авторки и ее поклонников.
Жюль Верн и жулики
Алексей Поляринов. Риф.
М.: Inspiria, 2020
Поразительная вещь произошла с этой книгой — неведомые боги или всемогущий маркетинг продвинули сочинение всюду, куда было можно, в том числе в короткие списки известных премий. Той же «Большой книги». При том, что «Риф» написан не просто плохо, но и откровенно неумело.
Как будто писал подросток, прочитавший дюжину книжек типа Жюль Верна (ну или комиксов) с одной стороны, с другой — несколько научно-популярных изданий об ужасных тоталитарных сектах. Плюс, конечно, кабельные каналы, сериалы и самый дешевый Голливуд. Прочитал, посмотрел — и воплотил нахватанное по верхам в рахитичный текст, размазал его по своему (никакому) жизненному опыту и своему тинейджерскому представлению о жизни. Автор простодушно признается, что история его книжки началась во время поездки к бабушке в Калужскую область… Это очень мило. Но текста никак не улучшает.
Наивное сочинение демонстрирует, кажется, все пороки начинающих прозаиков. Стилистически оно плывет и распадается, то впадая в канцеляризмы, то застревая на сбивчивой интонации пересказа прочитанного научпопа. А то, копируя прочитанную классику приключенческого жанра или сериальные скрипты. Действие то бежит вприпрыжку, то застывает на месте.
Что до фактической стороны (если не брать пересказанный научпоп), то достаточно сказать, что один из второстепенных героев в СССР 1982 года получает грант на исследование тюремных татуировок! Все остальное достоверно примерно в той же степени.
Пересказывать сюжет — это отдельная радость для рецензента. Читаешь и сам себе, что называется, не веришь. Итак, американский профессор-маньяк русского происхождения, антрополог Гарин походя истребляет целый микронезийский народ (само название «Риф» — это оттуда, объяснять не буду, поверьте, ничего не потеряете). Потом создает тоталитарную секту на Юге США, потом бежит в Россию и создает секту здесь. Ему бросают вызов две храбрых женщины, американка и русская. Подвергнувшись не раз опасностям, они добиваются своего. Оказывается, у злобного профессора есть тайна детства — такая же, впрочем, нелепая и неправдоподобная, как и все остальное. Перечитываю, и мне кажется, что это я еще приукрасил. Потому, что обошелся парой строк. Поляринов умудрился растянуть историю на несколько сот страниц.
А ведь такого рода книжек в данном издательстве выходит много. Они имеют успех у читателя, нередко добираются до вершин литпремий. К примеру, не менее курьезная, хотя и в другом роде, книга Валерия Печейкина «Злой мальчик» соседствует с «Рифом» в этом же шорт-листе «НОСа». Молодежь пишет для молодежи. (Тому же Поляринову 34 года, Печейкину — 37). Ну, трэш, конечно, но нишу молодежного pulp’а (прочел да выкинул или другу отдал) издатели занимают уверенно. Тут есть описание психологических сложностей входящего в жизнь человека. Тут есть про отношения с родителями и просто, как говорят сейчас, «отношения». «Риф» — типично нишевая вещь, для подростков, читать которую в возрасте после двадцати пяти все равно, что смотреть подростковые сериалы, кажущиеся людям постарше идиотскими.
Плохо только, что вкус молодежи портят, да начинающих авторов в соблазн вводят. Разговаривал недавно с одним из них, во время писательского семинара. Он признал, что написано из рук вон (как тут не признать), но, сказал, что не это главное. А главное — успех у ауди-тории и жюри. И здесь Поляринов ему пример. Грустно это как-то.
В море слов
Роман Шмараков. Алкиной
М.: Объединенное гуманитарное издательство, 2021
На фоне скрежета и завываний большинства произведений из шорт-листа «НОСа» (если использовать музыкальную метафору, это то ли панк, то ли индастриал, то ли ЖЭКовский духовой кружок «Унылые губы»), книга Шмаракова звучит, как соло на тростниковой дудочке. Конечно, Моцарта на таком инструменте не сыграть, но, «флейты греческой тета и йота» (выражение Мандельштама), звучит хотя бы необычно и как-то умиротворяющее.
Итак, перед нами история из IV века нашей эры. Заглавный герой-рассказчик учится риторике, путешествует по окраинным городам и весям римского мира, выслушивая великое количество разнообразных историй, забавных, поучительных и невероятных. Умело стилизованный роман обрывается на полуслове — как мы видели во многих повествованиях того ли времени, стилизованных ли под них.
Строго говоря, эллинистический период истории закончился задолго до времени действия «Алкиноя». Однако «духовным эллинизмом», «греческим духом» пропитано в книге всё. Тут, конечно, на ум приходит весь громадный эллинистический пласт русской культуры, начиная с Державина и Батюшкова. Вплоть до гениальной «Козлиной песни» Константина Вагинова. И прежде всего, разумеется, Михаил Кузмин — и как автор псевдогреческих повестей (напри-мер, «Повести об Елевсиппе»), и как переводчик «Метаморфоз» Апулея.
Шмараков как писатель умный — и остроумный — все эти, и множество других «претекстов» активно использует. Причем вплетает в историю приметы и реалии современной культуры. И, как обычно в таких случаях, можно просто следить за авантюрным сюжетом, а можно искать «референсы» (вот кстати, не является ли упоминаемый в книге «благодарный мертвец» отсылкой к группе «Grateful Dead» или даже одноименной песне Дюши Романова? Мертвецов, всяких разных, в том числе вполне активных, в книге много).
Тут, возможно, стоит сказать, что Шмараков — питерский профессор-латинист. Важно ли это для понимания романа? В той же мере, что и знание о ЛГБТ-активизме автора «Раны» Оксаны Васякиной. То есть — важность неочевидна. В конце концов, у Кузмина и Вагинова даже высшего образования не было. Важнее, пожалуй, что 50-летний Шмараков ранее написал «Автопортрет с устрицей в кармане», эстетскую вещь, постмодернистский детектив.
Не раз говорилось, что конец римской эпохи, «предсредневековье» — это время своеобразного «постмодерна». Много слов! Много религий. Много мистических историй, в которых на равных действуют герои «Илиады» и архангелы. А в «Алкиное» это еще и мир риторики, ораторского мастерства. Как и положено, реальность сдается под натиском вымысла. Впрочем, при желании можно увидеть здесь и дискуссию о «больших вопросах» (том же христианстве).
Видно, что автор книги прямо купается в материале, играет с ним, тасует его по-разному. Увлекает этим и склонного к подобным играм читателя. Возможно, этот читатель отметил уже сборник историй Шмаракова «Книжица наших забав» («ОГИ», 2020), имеющий текстуальные связи с «Алкиноем». Надо полагать, один из руководителей «ОГИ» Максим Амелин, сам имеющий большой вкус к античности, Шмаракову в его начинаниях благоволит.
В общем, понятно, что такого рода книги сегодня уже «слабая доля», ибо эпоха постмодерна в известном смысле от нас так же далека, как и эпоха эллинизма. И «Алкиной» есть лишь игра, причем игра «для своих». А все равно иной раз увлекаешься.