Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 75, 2021
На остановке холодно, в пакете — убитые куры. Под кожей бисер мурашек, — у Люды. Зато красиво, кожаные ноги в капроне. Автобус сломался, и другой тоже. Маршрутки туда-сюда, сюда-туда, всегда не те, не туда. Швыряются жижей.
Иван пьяно гудел: «Куда ты денешься, сука!» А Люда — училка, с чемоданом и сыном, без поэзии. Хлопнула дверью. Чухух-тудух, сюда-сюда, остановка Москва. Насупленная, не подступишься, столица Родины нашей. Где свободная комната? Дорого!
Теперь у нее есть один только Петя, для него и старается. Прижался носом к стеклу в съемной каморке, волосики — птенчиков пух. Не надышаться макушкой. Теплый мальчик, иногда похож на отца. На лице червоточинка — смешная родимая метка.
Все у них будет с каемочками, с салфеточками, как у людей, чтобы для счастья. Полная чаша, любовь и достаток. Выжить бы. Трудно на работу устроилась, заплатили коробкой сгущенки. Пете сахар и молочку нельзя, пришлось другое место искать. Далеко!
За окружной, через пропасть от остановки, ждет Люду ее желторотик. К нему на холодном троллейбусе, потом на метро, а после еще на маршрутке. Как Петя в каморке без садика?
Подъезжает маршрутка. Ох! Пенсионерка оступилась на жиже, съехала между колес. Люда бросилась в талую кашу, подхватила, усадила старушку на свободное место. А сама посередке на полусогнутых, в промокших единственных сапогах.
Разговорились. Слово за слово. Заходи, чай с бальзамчиком, у меня сынок, приглядись… Съехались!
Свадебное платье у Люды в беленьких пёрышках, Петя растерянный, и пятно его — точно третий глаз на щеке. Так из одного городка — прыг в другой, а там все тоже коробочками. В одной такой прописались, Пете садик, потом первый раз в первый класс.
А в Москве — усталые люди, волосатые шапки, на газетках товар. Туда-сюда, сюда-туда. Люда торговать нанялась. Хорошо зажили, — да с бочком.
Новый муж два зуба выбил. Лицо Люды замазано гримом, покупатели косятся. Синяк проступает, расползается правдой. Петя плачет, боится возвращаться с уроков.
Ушла Люда, продавщица, с парой клетчатых сумок и сыном. Снова без дома.
Сняли угол, где раньше наркоман жил. Дружки его дверь поломали, визжали под окнами. А где?! А нету! Петя начал писать в постель.
Значит, опять переезд. «Из рук в руки». Объявление в рамке.
Тут удача: взлетела торговля! Сначала ларек. Потом, вместе со золотозубой Любкой, второй. Любка да Людка, смешно. Почему?! Не присесть, обе летают, мотаются. У Люды теперь тоже золотые зубы, первое богатство, подъем.
А потом — Роман. И его баклажановая «пятерка». На торпеде собачка была, вот такая: туда-сюда голова. Он улыбался в усы, лихо шутил. Руку с перстнем клал на колено. И бежал бисер мурашек, уже не от холода… Увы, Пете Роман не понравился.
С учебой Петя тоже не шибко сошелся: пришлось тянуть, оплачивать репетиторов. И учителя тенниса. Школу блатную Люда нашла, самую лучшую, потом лицей, — говорят: оттуда рельсы в МГИМО. И куртку Пете надо канадскую. И еще кроссовки те самые. И санатории, и на морюшко летом.
Тяжело? Привыкла…
Люда рыдала, когда Любку почикали, да на девятый день позабыла. Сама ездила на разборки. Там лица сырые, как мясо. Когда бьют, удары глухие, кошмарные, о живое тело кастетом.
Между тем, купила права и баклажановую «пятерку». Возила Петю на теннис, на музыку. Петя стеснялся, чернел пятном, которое расползлось на всю щеку. У одноклассников иномарки. Пришлось занимать и менять.
Замоталась. Хочется лечь, распластаться, пока не защиплет в лопатках. Но разве можно? Тем более, сына не принимают! Она, мать, виновата: больше надо молотить, обустраивать.
Петя ругается: мол, зачем меня уродом родила? Пятно непонятное пухнет, не выведешь, кожу не пересадишь. Девчонки над Петей с пятном потешаются.
Теперь в Балашихе ателье. Вечером Люда возле плиты, все в одни руки. Супчика бы покушал, котлеток, а то кафе да кафе…
Купили квартиру, трехкомнатную. Свою трехкомнатную в центре Москвы! В чванливом доме, где с новоселами не здороваются. Начхать! Посуда с каемочками, спальня царицына, люстра вальяжная, электрические свечки торчат… Только горько: Петя не на своем месте.
Его макушка пахнет пивом и сигаретами, волосы точно колючки. На лицо почернел. Ядовитый, с претензией, к себе не пускает. МГИМО провалил, а уж сколько Люда старалась…
От безысходности Люда скулит.
Теперь у нее сеть магазинов. Приличные, называются «бутики», в каждом евроремонт. Люда тоже приличная, зубы сделала белые, как итальянская раковина. Но замоталась, устало лицо.
Петя душу терзает. Помогла сыну с дипломом, пора на работу устраивать. Между прочим, не в последнюю фирму. Только Пете там не понравилось. Машину подарила — не статусная. Пришлось из бизнеса занимать и менять.
Туда-сюда, чучух-тудух, снова годы мелькают. Голова кружится, все тяжелое, возраст.
Петя вдруг говорит:
— Ты мне кровь выпила, мама. Проклевала макушку. Нужен был этот теннис! А музыкалка на кой?! Институт этот дебильный?! Дай мне дышать, наконец!
В клочья от каждого слова.
Он впервые кажется Люде противным. С этим его всегда грязным лицом.
— Дай мне решать самому за себя!
Так Петя снова уволился.
А как отдышался, пришлось за него попросить.
Потом он задохся вконец. Потребовал жить с панорамными окнами.
Собственность Петя подписывал пухленькими черными ручками. Сам двухметровый, вороний-вороной, аж лоснится. А ладошки — точно у второклашки остались.
Хотела как-то у Пети прибраться — не открыл. Через дверь слышно: гогочут! Петя и молодая бездельница.
Заболело в груди неприласканной… Отяжелела Люда. Словно из цемента подмокшего слеплена. Решила показаться врачам. Кабинет за кабинетом, потрепали в очередях. Не посочувствовали. Отослали в хмурую башню: там безнадега и лысые.
Дзиньк! Поднялась Люда на двадцатый этаж онкоцентра, вышла на открытый балкон. Москва перед ней вся раскрылась, лежит, кверху брюхом пластается. Ветер колет снегом лицо.
Люда наклонилась и, крякнув, стащила сапожки. Ее кожаные ноги снова в мурашках, — узловатые теперь, варикозные.
Царапнув когтями, Люда взгромоздилась на парапет. Расправила плешивые крылья, покачнулась, рухнула вниз. Кувыркнулась. Тяжело сделала взмах, другой, третий — и полетела.
Шух-шух, сюда-сюда. К Пете, на лобовое насерить.
