Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 74, 2021
В едком сатирическом романе Кристофера Бакли «Господь — мой брокер» говорилось о проигравшемся брокере Запе, решившем уйти в монастырь. Дела у братии шли из рук вон плохо. Они пытались сводить концы с концами, продавая монастырское вино, но откровенный кисляк никто не хотел брать. Аббат, понимая, что монастырю грозит разорение, решился на последнюю авантюру — купить хорошее вино в магазине и выдать его за свое. Зап был послан на закупку вина. И тут, слушая радиопередачу о финансовом благополучии, он понял, что советы экономического гуру самым удивительным образом совпадают с наставлениями в молитвеннике. Зап воспринял это как «знак свыше». Он вернулся к биржевой игре, делая ставки в соответствии с «божественными указаниями». И в скором времени монастырь сказочно разбогател.
Финал повествования оказался печальным. Солидные финансовые потоки, хлынувшие на счета монастыря, не могли остаться незамеченными. Кроме того, аббат не отказался от своей старой идеи с продажей чужого вина. Он нанял профессионального лоббиста, закупил партию превосходного чилийского напитка и профинансировал производство рекламного ролика, обыгрывавшего сюжет о превращении Иисусом воды на свадьбе в Кане Галилейской.
В итоге, растущая популярность монастыря привлекла внимание светских властей, включая фискальные органы. А одновременно с их проверкой, в монастырь нагрянул ревизор из Ватикана. Словом, все тайное стало явным.
Жизнь нередко ворует сюжеты из книг. Бакли понятия не имел, что пока он писал свой роман, другой — реальный — аббат, настоятель цистерцианского1 монастыря Пресвятой Богородицы Сприн Бэнкс в штате Висконсин оказался перед той же дилеммой. Как выжить на скудном пастбище. Насельников в аббатстве оставалось меньше десяти, но и им требовались ежедневная пища, вода и кров. Аббата звали Бернард Маккой. Поначалу он привлек братьев к выращиванию грибов. Затем создал риэлтерское агентство, которое, впрочем, пришлось вскоре закрыть под угрозой судебного иска со стороны влиятельных воротил местного рынка недвижимости.
Цистерцианцы приуныли. Хватаясь за последнюю надежду, отец Бернард предложил… заправлять картриджи лазерных принтеров. Первыми клиентами оказались церковные приходы, муниципальные организации и представители федерального правительства на местах. Немного позже к ним присоединились частные фирмы и простые обыватели. Монахи злостно демпинговали, однако выполняли свою работу на совесть. Помимо низкой цены заказчикам понравилась сама идея отправлять братьям картриджи для заправки и при этом участвовать в богоугодном деле, во-первых, поддерживая аббатство, а во-вторых, отдавая деньги на благотворительность.
За семь лет ежедневных трудов и мудрой маркетинговой политики прибыль от заправки достигла уровня в четыре с половиной миллиона долларов. Отец Бернард прославился настолько, что стал завсегдатаем телевизионных шоу, посвященных предпринимательской инициативе и личностному росту. Поклонники подарили ему самолет. Аббат выступал с лекциями и однажды даже сошелся на одной сцене с создателем корпорации «Google». Он фонтанировал идеями и новыми планами. Собирался расширить аббатство, построить новую церковь, увеличить отчисления на предпринимательское образование молодежи, в том числе за границей.
Затем наступил 2008-й. Год всемирного финансового кризиса. Рынок высох, заказы на заправку картриджей упали в разы. Маккой, успевший оформить миллионные кредиты на реализацию своих коммерческих проектов, в том числе и под гарантию монастырской недвижимости, оказался в трудном положении. Он продержался еще три года. Под напором кредиторов бренд «Лазерные монахи» вместе со всей клиентской базой был продан одной частной компании в Калифорнии. Перед тем как разбрестись, цистерцианцы распродали имущество монастыря, и в конце 2011 года аббатство прекратило свое существование.
Хуан Мария ди Перейро не читал книгу Бакли и об отце Бернарде никогда не слыхал. Ветеринар по своей первой, гражданской, специальности, Хуан Мария пришел трудником в монастырь Святого Духа, когда ему исполнилось двадцать два. К пятидесяти годам он принял пост настоятеля.
Расположенная на одном из крупных, принадлежавших Испании Балеарских островов, обитель исконно жила с выпаса собственного скота, возделывания монастырского сада и ловли рыбы. Благо, море находилось у подножия горы, на котором возвышалось аббатство. Пойманную рыбу, сыр, фрукты и кое-какие овощи монахи продавали на местном рынке. За несколько лет до своей кончины предыдущий аббат учредил столярное производство, если так можно назвать пару станков для изготовления иконных окладов и профилирования планок под распятия.
Монастырь Святого Духа находился за пределами исхоженных паломничьих троп. Местное население старело, а молодежь все меньше задавалась вопросами веры. Правда, в середине семидесятых, когда молодой послушник Хуан Мария осознал в себе дар служения Господу, на остров прибыло племя, бросившее вызов потребительству. Пришельцы разбивали лагеря прямо на побережье. Носили длинные волосы, как саддукеи. Проповедовали нестяжательство и всепоглощающую любовь, непротивление злу насилием. Они собирались вокруг костров, чтобы бренчать на своих гитарах и петь английские песни. Обменивались девушками, дружно курили марихуану. Пришельцев изредка можно было увидеть в городе, куда они отряжали купцов за провизией. В остальном, колонии на побережье жили своей собственной жизнью, не досаждая местным. Их интерес к монастырю тоже ограничивался закупками провианта. Чтобы не смущать братию, аббат запретил доставку еды на берег. Покупателям следовало являться самим, без своих полуголых подруг, и не занимать насельников пустыми разговорами.
К присутствию чужаков привыкли. В восьмидесятых местная администрация сделала ставку на развитие туризма. К тому времени толерантность по отношению к другим, терпимость к инаковости, ранее не свойственные традиционно замкнутой психологии островитян, уже прижились. На острове появились первые клубы — сообщества людей, объединенных атмосферой.
В отличие от старых баров и забегаловок всех мастей, в клубы приходили не для того, чтобы поесть, а для того, чтобы отдохнуть в любимой обстановке. Компания была не главным. Люди могли меняться до бесконечности, но дух места оставался одним и тем же. Культура клубных вечеринок постепенно завоевывала сердца европейской молодежи. На остров потекли инвестиции. Международные капиталы вкладывались в строительство пятизвездочных отелей и ночных дискотек, которые по своим площадям превосходили стадионы.
Увы, клубные туристы не интересовались церковными сувенирами. Они приезжали на остров, чтобы развлекаться. Молодежь со всего мира и отпетые тусовщики постарше наводнили окрестности, изменив обычный уклад жизни. В их среде модно было отсыпаться днем, а затем гудеть всю ночь напролет под мощные децибелы техно и рейва, потягивая коктейли и время от времени совокупляясь в состоянии транса.
Монахов потеснили. Бесхозную прибрежную полосу отобрали под частный пляж свежевыстроенного отеля. Дощатую пристань, принадлежавшую аббатству, пришлось перенести ближе к скалам. Братья были вынуждены рубить дикие заросли на крутом спуске и заново облагораживать тропу, дабы обходить стороной щедро натертые кремом для загара силиконовые соблазны. Соседство стало обременительным. Юные души слетались, как мотыльки, на неоновый свет дискотек, отдавая свои тела мощным ритмам преисподней. Никто больше не желал думать о вечности. Все искали земных наслаждений, здесь и сейчас. На фоне сверкающего стекла и хрома царских апартаментов обшарпанные стены аббатства выглядели убогим анахронизмом. Слабые голоса монахов терялись под куполом. Монастырский колокол, звонивший вечерню, одиноко плыл над оливковой рощей и ложился на землю, как вишневый цвет, задавленный низким битом проснувшейся Гоморры. Так повторялось ежедневно.
Робкая марихуана, привезенная полвека назад в карманах первых хиппи, уже давно уступила место кокаину, ЛСД, экстази и героину. Трансатлантические картели резво взяли остров в оборот, построив разветвленную сеть. Товар завозили всеми возможными способами — по морю и воздуху. Погоня за удовольствиями больше не могла ограничиваться элитным спиртным. Мозг жаждал большего.
Средств на этот бесконечный праздник хватало у всех, кроме испанской полиции. Востребованная богема, дети миллионеров и миллиардеров, люди из наркомафии щедро сорили деньгами, а рядовые полицейские отказывались переводиться с материка на новое место, где их месячного жалования едва хватало бы на оплату недорогого жилья, а проблем с организованной преступностью и безбашенными тусовщиками было хоть отбавляй. На весь остров приходилось всего двести семьдесят пять человек личного состава. Достаточно, чтобы худо-бедно наладить профилактическую работу с грабежами и держать на коротком поводке частные службы безопасности отелей и дискотек. Наркодилеров либо не замечали, либо стыдливо отводили глаза. Разумеется, некоторым полицейским за это приплачивали.
Наблюдая за набережной, переливающейся пестрыми огнями и извивающейся под техно десятками тысяч потных тел, кое-кто из братии в тайне мечтал, чтобы все эти «party animals» однажды бросились в море, как свиньи, и утонули. Но отец Хуан Мария был ветеринаром, он не мог желать худого животным. Тем более людям, пусть даже до костей изглоданным пороком. И тогда, следуя совету Иисуса, он решил стать «ловцом человеков». Слабая система муниципальных больниц не могла справиться с таким потоком туристов, тем более в сезон. Ее возможности были рассчитаны, главным образом, на местное население. Даже очень богатых травмированных приезжих следовало доставлять на материк, а это требовало времени и персонала. Очень часто, в пиковые моменты, не оказывалось ни того, ни другого. Здесь аббат ди Перейро увидел нишу, в которой его глубоко христианская душа могла безболезненно сродниться с обязанностями материальной заботы об аббатстве.
Первый страждущий сам — в буквальном смысле головой — постучался в ворота монастыря глубокой ночью. Когда ему наконец отворили, он лежал на земле мертвецки бледный. Всполошившаяся братия разбудила аббата. Отец ди Перейро плохо разбирался в тонкостях интоксикации, однако по наитию заставил парня проблеваться и промыл ему желудок. Больной долго отходил. На третьи сутки в монастырь нагрянула полиция. Пострадавший оказался сыном министра аграрной политики Швеции, поэтому после звонка из Мадрида все местные админресурсы были брошены на его поиск. Протрезвевший и проспавшийся юнец потребовал вина. Аббат передал его полицейским — из рук в руки — и рад был избавиться от такого постояльца. Через две недели, совершенно неожиданно, курьер доставил конверт, в котором лежала визитная карточка министра, прикрепленная скрепкой к банковскому чеку на три тысячи долларов. За хлопоты.
Если бы ночной паломник ошибся тропой, он мог бы захлебнуться собственной блевотой. Смотреть за перебравшими юнцами, по сути, было некому. Службы охраны отелей отвечали только за свою территорию, а то, что происходило за ее пределами, охранников не волновало. Полиция тоже не могла уследить за всеми. Понимая ограниченность своих возможностей, отец ди Перейро запустил ночной патруль. В задачу монахов входило обнаружение упившихся, унюхавшихся до беспамятства тел и доставка их к трассе. Из одного конца города в другой циркулировал старенький монастырский минивэн, за рулем которого сидел сам аббат. Пострадавших он отвозил в обитель. Там ими занимались братья под руководством бывшей профессиональной медсестры, синьоры Торес. К двум лодкам, доселе служившим для рыбной ловли, добавились еще три, снабженные фонарями, спасательными кругами, жилетами. В каждой сидел монах и кто-то из волонтеров, обученных хорошо плавать и оказывать помощь на воде. Как известно, пьяному море по колено. А наркоману — вообще по щиколотку. Монастырские лодки отныне занимались духовным промыслом. Выходя в рейд вдоль побережья, возле самых оживленных мест, они вытаскивали потенциальных утопленников из ласковой пасти безразличного ночного моря.
Несколько помещений монастыря переоборудовали под примитивный приемный покой и стационар. Местные благодетели помогли с приобретением кушеток, постельного белья, необходимых медикаментов для оказания первой помощи и реабилитации. Докупили новые машинки для прачечной. Зал побольше отвели для мужчин, меньший — для женщин. Когда трезвеющие тела переставали требовать интенсивного внимания, каталки перевозили в сад. Открывшим глаза под цветущими деревьями пациентам первой приходила мысль, что они умерли и находятся в раю. Среди птиц, весенних ароматов, бездонного неба. Не будь пристегнутого к руке штатива с капельницей — они бы подольше верили не столько в свою святость, сколько во всепрощение Господне.
Отец ди Перейро никого не торопил. Он давал им время прийти в себя. Поправлял их силы куриным бульоном, беседовал с теми, кто знал испанский или английский, наставляя, как пастырь, на стезю истины. При этом без малейшего морализаторства. Просто и по-отечески. А потом отпускал на все четыре стороны. За много лет он ни разу не заикнулся не только о возмещении потраченных на уход средств, но даже об элементарной благодарности. И тем не менее при нем обитель расширилась и расцвела.
***
Эту историю мне рассказал некто Константин, младший отпрыск одного уральского золотодобытчика. Среди русских тусовщиков отца ди Перейро называли «собирателем отрубей». Очевидно, от выражения «отрубиться» или «быть в отрубе». Хотя и хлебная коннотация не лишена смысла. В конце концов, все самое полезное, что может дать зерно, находится именно в отрубях.
Костя, сносно болтающий на английском, поведал аббату про книгу американца и «лазерных монахов». Отец ди Перейро рассмеялся, узнав, что у настоятеля Маккоя был личный самолет, подаренный поклонниками. Хотя сам он не преминул бы взглянуть на обитель с высоты птичьего полета. Константин пожертвовал аббатству всю наличность, что имел при себе — что-то около восьмисот евро. Образ седого старца, который, словно статуя в Рио и одновременно персонаж Брэдбери, открыл свои объятья, чтобы ловить в них нерадивый молодняк, развлекавшийся над пропастью во ржи, — покорил его сердце.
Некоторое время спустя Костя купил в онлайне хороший дрон с доставкой в монастырь Святого Духа. Он так и не узнал, смог ли аббат поднять дрон в небо. Справился ли с управлением и настройкой камер. Или просто отдал железную птицу с премудростями обалдевшей от неожиданного счастья местной детворе.
