Рассказы
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 74, 2021
Пятна
Давным-давно, на дискотеке в пионер-лагере мальчик пригласил меня на танец. Это был мой первый медленный танец. Мы топтались на октябрятском расстоянии, держась друг за друга прямыми руками.
— У тебя пятно на рубашке, — сказала я, чтоб как-то поддержать интимность.
— У тебя у самой пятно, — показал мальчик пальцем.
— Это шоколад, он не отстирывается, — гордо парировала я. — А у тебя грязь какая-то.
— У тебя тоже грязь, — сказал мальчик.
— У меня шоколад! — Платье чистое!
— Ага, рассказывай, — нахально улыбаясь, ответил мальчик.
Мы дотанцевали в тихой ненависти и разошлись навсегда.
Котик
Вчера опаздывала на встречу. Очень сильно опаздывала.
Вбегаю в метро и вижу бабку с котиком на руках. Сто лет никто котиков не отдавал — и нате. Котенок один, эдакий нахальный львенок белый с рыжим. Из той породы, что подарят тебе три недели счастья и превратят в кошмар всю оставшуюся жизнь. И вообще — я же опаздываю!
Но ноги уже сами тормозят и тащат меня в сторону бабки.
— Кот?
— Кот!
— Хорошенький какой.
— Берите!
— Я не домой, по делам еду.
— А когда вернетесь?
— Часа через два.
— Номер свой оставьте.
«Боже, что я делаю?!» — внутренне восклицаю я и царапаю свой номер на бумажке.
— Цифры разборчивее пиши! — командует бабка, считая, что мы уже породнились по линии кота. — А домашнего нет, что ли? У вас съемная квартира?
— Почему съемная? Своя!
— Тогда домашний лучше пиши!
— Домашним я почти не пользуюсь, — я начинаю давать заднего.
У котика противная вялая морда с маленькими тупыми глазками.
— Тогда «мой» пиши! — командует бабка.
Делаю вид, что записала, и бегу на встречу, благодаря провидение за то, что технически не могла взять кота.
Обратно еду спустя четыре часа, выхожу осторожно, воровато оглядываюсь и, убедившись, что бабка с котиком свалила, иду домой.
Сегодня котик позвонил. Он говорил голосом бабки:
— Здрасьте, — сказал котик. — Это Лера?
— Да.
— Вы котика вчера взять хотели. Помните?
— Да. А вы его еще не отдали?
— Нет. Вас дожидается.
— Спасибо.
Повисает трудная пауза.
— Так что — передумала уже? — презрительно спрашивает бабка.
— Нет.
Внутренне напрягаюсь и говорю первую позорную фразу, которая приходит в голову:
— Мне мама не разрешает.
Бабка замолкает. Трагически и понимающе. Перед ее взором встает сорокалетняя женщина с неразборчивым почерком, которая живет на съемной квартире с мамой и не может позволить себе даже бесплатного котика.
Мама, прости. Я трус и подонок.
Гудбай, Америка
На паспортном контроле пограничник спросил меня, надолго ли я в Америку. Я не расслышала (английский у меня еще тот) и, решив, что он спрашивает про возраст, ответила:
— Сорок два.
— Дня? — удивился пограничник.
— Года! — уточнила я.
Видели бы вы его лицо.
В самолете сподобилась посмотреть оскароносную «Формулу воды». Глухая уборщица, похожая на Амели на пенсии, болотная рептилия-мужик, заговор Красной армии, серьезная научная лаборатория, выглядящая как большой советский сортир, проблемы гомосексуализма и расизма до кучи. А, еще еврейский доктор, который погиб за правду, но уборщиц слить успел.
Работник магазина впустил нас уже после закрытия, когда мы ему сказали, что только с самолета и у нас вообще нет еды. Правда, потом этот парень получил пиздюлей от старшего по рангу. Я по-английски не очень понимаю, но пиздюли различаю.
А что за гадкий сахар в местных магазинах: очень белый, мелкий, как мука, и отвратительно сладкий. Они его что — из кокаина делают?
Попила кофе с последней сахарозаначкой из самолета, и как дальше — не знаю.
Купила коричневый сахар. Жизнь налаживается.
Вчера были в музее индейцев. Грустно там как-то. Настоящие индейские вещи перемешаны с китайским фуфлом.
Хотела поесть салата из крабов, который купили вчера. Стала накладывать и наткнулась на нехилый волос. Cудя по толщине и цвету — волос негритянский. Есть сразу перехотелось. Наверное, я — расист.
Cегодня — предпредпоследний день моего cказочного пребывания в Поконо. Деревья здесь — до самого неба, бабочки — с ладонь, олени и лисы перебегают дорогу, рыбы большие и такие доверчивые, что их может ловить младенец. Маленькие бурундуки выходят утром и просят поделиться завтраком, на гаражных распродажах продают такие сокровища, что хочется купить себе чемодан размером с дом и утащить всё. Отдельную восторженную оду я бы посвятила старой американской мебели. Тут такие стулья, что их хочется обнять и прожить с ними всю жизнь.
Очень душно.
Ушла сидеть у озера, но там темно — хоть глаз выколи, и кто-то ползает в траве. Так и ждешь, что тяпнет за ногу.
А вообще, чувство пространства и свободы для меня во многом связано с речью. И без языка ты как будто сидишь в киношных декорациях. Вот соседи что-то орут, а что — непонятно. А так можно было бы записать и в рассказ вставить.
Cамолетной соседкой оказалась дама из Кишинева, летавшая в Нью-Йорк к внучке. Внучка живет на Брайтон-Бич. Дама сообщила, что все американские президенты прокляты каким-то индейским вождем, имя которого она никак не могла вспомнить. А также, что на Брайтон-Бич есть вполне сносные помидоры, не хуже молдавских. А на английском там никто не говорит. Когда самолет трясло, дама менялась в лице и принималась исступленно креститься.
Уходя, она аккуратно свернула аэрофлотовский синий плед и засунула в сумку, сообщив, что это точно входит в стоимость полета. Подумав, она взяла и подушечку.
Курица
Мимо проходит парочка. Она в зябком пальто и на каблуках, он — в пуховике, с пузцом и сигареткой. Спрашивает:
— От мужа или от меня залетела?
И, наверное, раньше я бы написала рассказ, где эту реплику сделала бы центральной. А всё остальное — декорацией.
А сейчас скучно. Как будто курица прокудахтала.
Про смерть
Во дворе бабка гуляет со старой трехногой овчаркой. Овчарка, устав ковылять, просто ложится под дерево и жадно слушает ворон, следит за перемещениями голубей, машин, нюхает листья. Прощается.
Бабка стоит рядом. Понимает. Не тянет за поводок. Тоже смотрит на деревья, листья. Cпокойно, без жадности. Рано.
Трехногая собака еще разделяет их.
Сначала собака.
Спать
За жизнь так и не накопила сил выходить с утра в эту обжигающую зимнюю черноту. Провожаю Варьку в школу и думаю: как же хорошо, что нет у меня ни собачки, ни работы, ни детсадовца какого мелкого или школьника, и не надо мне в черноте этой никуда идти. Даже учась в школе, не говоря уже об университете, не ходила я зимой к первой паре. И наша классная меня прощала, потому что я уже в сентябре могла решить любую задачу из учебника по алгебре. И в универе еврейские преподаватели закрывали глаза. И вот, Варька уходит, а я забираюсь в кровать и тоже закрываю глаза. Хотя спать еще нельзя. Надо дождаться, пока Варька дойдет до школы. И я жду-жду, а потом вдруг просыпаюсь, когда уже светает, с красной вмятиной через всю морду, и в ужасе думаю: дошла или не дошла. В смс написано, что дошла. И я снова проваливаюсь в нору сна, и последняя мысль капает вдруг, как ледяная вода за шиворот: а ведь однажды тебя погрузят в обжигающую черноту насовсем… НАСОВСЕМ…
Но не так-то легко напугать человека, спящего в удобной кровати, у которого ничего не болит, и сквозь сон я отмахиваюсь от этой мысли и бормочу: летом, значит, помирать надо. В июле. В июле тепло.
И, успокоившись, засыпаю.
Леденец
Cовершенно точно помню момент, когда почувствовала себя писателем. В пять лет я шла из магазина, куда мне уже разрешалось ходить одной.
Был солнечный субботний день. Косые тени от огромных тополей лежали на тротуаре. На мне было платье в горошек, волосы заплетены в две крысиные косички с идеальными бантиками на концах, я шла и сосала леденец на палочке.
И вдруг увидела эту картинку со стороны: забор, тени, девочку в платье в горох с конопушками на носу и леденцом на палочке. И я засмеялась, как будто сама была совсем взрослая и увидела вот такую смешную девочку, идущую навстречу. Подтверждая эту мысль, идущий навстречу дяденька улыбнулся, посмотрев на меня. И я увидела себя глазами дяденьки.
Надо сказать, что вот это расщепление сознания, случившееся со мной субботним днем на улице Пирогова, принесло потом много неприятностей.
.
Ананасы
На душе необъяснимо противно, как, впрочем, часто бывает в преддверии гендерного праздника.
Зашла в «Пятерочку». Встретила слепого, но веселого старика. Старик искал консервированные ананасы для своей старухи. Нашла ему ананасы и один красный перец, довела до кассы.
— Как мне с вами повезло! — восхищенно глядя на меня, сказал старик.
Вот так сидишь, грызешь себя, думая, что не выполняешь своего предназначения, полагаешь, что оно состоит в чем-то непременно высоком: написать роман, сценарий гениальный… А твое предназначение в том, чтоб найти ананасы для слепого старика.
Провансаль
В кабинете биологии Варька видела человеческий зародыш. Потемневший и грустный, в банке из-под майонеза «Провансаль». Одна женщина сделала аборт, другая — салат. Теперь то, что было задумано как человек, проводило время в компании заспиртованной гадюки.
— Мам, ты понимаешь, нашей школе примерно шестнадцать лет, — говорит Варя.
— И что?
— Так он же наш ровесник был! У него сейчас был бы выпускной вечер!
Cидим, сраженные скорбностью этой мысли.
— Ну, так возьми его на выпускной, — выдаю я совет в духе Чака Паланика, чтоб как-то разрядить эту упавшую на нас черноту.
Варя показывает, что я совсем «того», и уходит в свою комнату. Сидим, разделенные стеной, и думаем о человеке в баночке из-под майонеза.
Президент
Наткнулись в ютьюбе на пьяного Ельцина.
— Кто это? — спросила Варька.
— Борис Николаевич Ельцин, наш бывший президент.
— Этот дядька?! Да ладно, хорош врать, — засмеялась Варька.
Школьные годы
Когда Варька поступила в лингвистическую гимназию и начала учить английский, я подумала — отлично. Начну вместе с ней с самого начала и тоже, наконец, выучу. Но долго я не протянула, и дальше Варька пошла сама.
Потом началась история, и я решила — класс! Наконец я восполню сплошную дыру в своих знаниях на этом месте, а заодно помогу и ребенку. Но изучать историю во второй раз было так же скучно, как и в первый. Я навсегда осталась в феодальном строе.
В русском я сломалась на фонетических разборах, в литературе — на Ломоносове. В физике и химии я даже позориться не стала.
Но тут они начали учить второй язык. Немецкий! Я взбодрилась и процитировала первые две строчки из Гете:
Вер райтет зо шпэт дурхь нахт унд винд?
Дас ист дер фатер мит зайнем кинд…
Но тут сломалась Варя и на протяжении двух (трех?) лет на просьбу сказать что-то по-немецки сообщала: Их хайсе Варя. Их бин… ярэ альт.
Так что в немецком я сохранила свои лидирующие позиции, что было особенно заметно, когда к нам приехал мальчик из Германии.
Сегодня Варя закончила школу. Мне этот период дался легко: на собрании я спутала географа и учителя английского и долго удивлялась, откуда у географа такая страсть к английским словечкам и такое отличное произношение. Так же новостью для меня стало наличие в аттестате некоторых предметов типа астрономии.
Помню только три ужасных ночи: когда я рисовала старичка-лесовичка, делала подставку под горячее из скрученных газет и методом размазывания пластилина по бумаге изображала здание в стиле модерн (очевидно, что этот метод придумали фашисты).
Что сказать… Есть ощущение радости и гордости за Варьку, и в то же время есть ощущение еще раз профуканных десяти школьных лет.
Что ж, cделаю третью попытку с внуками…
Маска
Звонила отцу на хутор. Обсудили то-се, жирность зелени в этом году, белок и ежиков, позднее цветение березы, дошли до пандемии.
— А мне масочный режим нравится! — cказал отец. — Когда надеваешь маску, чтоб съездить в соседнее село за продуктами, в этом есть какое-то ощущение торжественности. Как цилиндр в оперу. И опять же: у меня два зуба передних за зиму отвалилось. Все до врача не доеду. Встретишь знакомых — неудобно. А теперь в маске улыбаюсь, сколько хочу! Что характерно — встретил вчера однокурсницу. Cто лет не виделись. Так она меня узнала! Ты, говорит, Валера, вообще не изменился. Глаза те же. Это она меня без маски не видела!
Отец весело смеется.
Бараны
Недели две назад, поздним вечером перед контрольной по химии Варька где-то добыла задания. Добыть-то она добыла, но ни она, ни я в химии ни бум-бум. И тут я вспомнила и говорю:
— Надо позвонить дедушке. Папе моему, в смысле. Он на олимпиадах школьных по химии побеждал, а прадед твой и вовсе был кандидатом химических наук.
Мы набрали по скайпу дедушку. Дедушка по своему деревенскому графику уже отходил ко сну и некоторое время пытался отмазаться от умственной деятельности, ссылаясь на возраст, общее отупение и на то обстоятельство, что школьные годы были в его жизни довольно давно, а поводов использовать химические знания за жизнь не случилось. Но в итоге мы-таки отправили ему скан.
Спустя минут пятнадцать дедушка позвонил и победным голосом сообщил:
— Решил! Откройте таблицу Менделеева и слушайте.
Ну, таблицу мы, конечно, открыли и даже слушали, но было ни хрена непонятно.
— Вам что, вообще ни хрена непонятно? — cпросил дедушка.
— Вообще!
— Но это же очень легкое задание. Я вообще поражен, что в одиннадцатом классе такие легкие вопросы. Вы даже этого не понимаете?
— Не понимаем.
— Какой ужас.
И дедушка стал рассуждать на тему всеобщего отупения и ужасного снижения уровня образования, и что такие вещи должен знать любой мало-мальски образованный человек. Потому что это — базис устройства мира. Он очень долго рассуждал и закончил речь словами:
— Ребята. Нельзя быть такими баранами! Просто нельзя. Ладно, запишите ответы.
Варя записала ответы. Дедушка так возбудился из-за нашего невежества, что отходить ко сну передумал и всё говорил-говорил-говорил. Пришлось попрощаться с ним принудительно.
Еще через пять минут Варя нашла ответы в сети. Дедушка решил неправильно абсолютно всё. Мы отправили ему правильные ответы. Дедушка перезвонил по скайпу:
— Да, я тоже баран, — умиротворенно сказал он. — Спокойной ночи.
Базис мироустройства был восстановлен.
Муха
Несмотря на кровососущих, в Москве удивительно хорошо.
Сходили с утра в храм в Кусково. Народу много, дети бегают на улице. Жена алтарника, молодая, с тонким личиком, присела в тени дерева. Она ждет пятого. Молитвенное бормотание отца Бориса перекрывается с улицы бойким «Муха, Муха-Цокотуха, позолоченное брюхо! Муха по полю пошла…» Где-то вот здесь, на пороге этого храма, тогда еще не действующего, пошла и Варька. Отлично помню ее, похожую на гнома, в зеленом комбинезоне. Теперь Варька почти взрослая, я — почти старая, и только светотени на ступеньках ровно те же самые. Всё происходит очень быстро, но довольно отчетливо. Я помню каждый кадр. А вот что говорила тогда — не помню. Может, и не стоит, в таком случае, говорить.
Cвечи горят, старухи крестятся, Муха отправляется по полю в свой очередной путь, полный бед, страданий, но ведущий к счастливому концу. Будто бы.
Сага о белочках
На днях попробовала стать детским писателем. Эта мысль болтается во мне давно, но тут я решительно села за компьютер: 6+, никакой эротики и рефлексии. Сага о семье белочек. Я давно вынашиваю замысел. Там бельчонок встречается с мудрым дубом в конце. Мощный и доступный всем возрастным категориям диалог, типа:
— Дуб, прости меня! — крикнул бельчонок, глядя на зияющее, как рана, дупло, которое выгрыз сам бельчонок.
— Ничего, — устало прошелестел дуб. — Любовь часто оставляет дыру в сердце…
В общем, в конце родители плачут вместе с детьми, но надо ведь и с чего-то начать. Начинать историю «6+» стоило с чего-то общего и не замысловатого. Прекрасные в своей простоте строчки вдруг зазвучали в моей голове, и я написала:
«Все счастливые беличьи семьи похожи друг на друга…»
