Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 73, 2021
[***]
карту приблизь и еще приблизь
выдели тот кусок
где родовая просохла слизь
мыла лежит брусок
где с прищепкою на носу
возле входа в аид
как овидий в густом лесу
переводчик стоит
четыре раза звонит почтальон
пять звонит идиот
смерть лежащая под столом
нас пока не умрет
ей даже приятно нас наблюдать
в петлицы вставлять цветы
а в календари – пятипалых дат
намеренные следы
это нуар говоришь нуар
я знаю он не таков
он дюшановский писсуар
перхоть десятых годов
а это так
просто кожа зло
скрипит разойдясь на шве
и вскрикивает стянутое узлом
бежевое кашне
где новогодняя вата свята
между оконных рам
копы заняли все места
раскраски по номерам
жару пожарные поддают
электрики дали свет
и неземные ноты поют
те кого больше нет
слётку три месяца он пока
крылом махать неуклюж
и незаметна его строка
в свете апрельских луж
скоро научится молча ждать
и ковырять в зубах
и записывать не в тетрадь –
на манжеты рубах
скоро слюною ее плевком
или пинком ноги
или строчкою точка ком
отмечены четверги
черных пятниц переворот
дней по прежнему семь
белая святость твоих суббот
кровь твоих воскресень
(кто на рассвете к губам трубу
подносит – ему видней
я знаю искусственную судьбу
чернильный остаток дней
кофе и пиво горьки на вкус
смерть на миру легка
доктор прописывает курс
придуманного языка)
[***]
кровь на снегу:
народное возмущение
ночь напролет
бушевало – и стихло.
лидер повстанцев,
бежав, признал поражение
и объявил о начале
нового цикла.
крошка-диктатор
после перерождения –
как измаил,
взятый измором.
синие вспышки
машин сопровождения
быстро поют
слаженным хором.
[***]
известь и изморозь
все ночное но держится крепко
сквозь сплетенные пальцы райцентров просачивается
свет луны областной
в караоке поют подражая древним
губернатор с блядьми
тихо как в фильме нуар
вращаются лопасти
вентиляторов и пропеллеры
вертолетов греющих двигатели
чтобы по первому знаку начальства
устремиться отсюда в стеклянные поймы
к холодной и хрупкой
ледяной невозвратной валюте
к текучим как дым иномаркам с сандаловым
деревом темных салонов
ко всему что так грело еще накануне
до восстанья великих прозрачных
с верхнего ветра
на сто девятом
этаже атмосферы
кажется нежным подшерсток земли
сладко ритмично поплевывать вниз
сбрасывать пепел от прежних
ядерных зим
посвистывать в кулуарах
тора и одина
звали они по другому
фенрира не было
впрочем все это неважно
министерству абсорбции
[***]
поезд
пусть
едет
на
запад –
на
запах
его
я не хотел в эти марбург и фрайбург там дым / сердца и пепел подошв а мне просто хотелось / в звук их имён в клекотанье и шёпот химер / мне вообще больше нравятся звуки / звуки и запахи за приоткрытым вагонным / цайтунгом тамбурным пыльным цайтгайстом / сосновых стройных прямых три фамилии тенью с урала / запахи пьют удлиняются ноздри химерой / готикой и незаметно становится чуть лошадиным / время лица и пространство стоит за плечами / и впереди
письма
пусть
едут
за
ним
мы
звоним –
экономней
поезд пусть рыскает мордочкой тычась слепой / с полуприкрытым слепящим / глазом куда поведут его в масле / поршни его шатуны до рожденья мамлеева годы / до смерти не будем считать / если правей поведут там начнут / балтские цокать платформы / резекне талсе текумсе / нет это кажется вождь из индейских племён / и устав от имён влево шатнет к бялостоку / к кракову к вроцлаву мною заочно / нежному там недалёко уже
будем
стоять
на
меже
рубеже
между
двух
грядок
железных
и будут мелькать перед глазами последний и первый / лист и трава кавалер и подписчик а это всего лишь / шпалы и щебень как шахты и штольни глюкауф / как у подножья горы на поросшие лесом / глядя вершины ты станешь зубчатым сам и упав повернешь / пальцами рук это небо а ног эту землю / напрасно смеялись жаль что не вспомнить уже / ни причину ни время только останутся
марбург
и
фрайбург
и
звук
[***]
ах зачем эта ночь
так была
лучше б не было
все в ней казалось
перевернутым и нарушали
перспективу сады
и вода
поднималась замученным паром
и москоу сити
за рекою стеклянной ступней
наступал сбросив тесную обувь
с наслаждением пальцами клерка
шевеля
прочитать тебя справа налево?
тебя никогда
не читали таким удивительным образом
свет заслоняя
целлулоидным флагом зеленым
ислам победил
и под взмахи весла на реке
голоса муэдзинов
говорили со всех
установленных сотовых вышек
о погоде в селеньях блаженных
о курсе дирхама
об аятах
воде чистоты ритуальной
и ссудах
беспроцентных бессрочных без сна
выдаваемых банками в вечном круженье
ночь с глазами открытыми
ночь
неотправленных писем
над городом длящая пепел
то-то в воздухе будут
прозрачно расти твои сны
спи спокойно
пока мы неспешно к тебе выезжаем
каждый с ярким налобным фонариком
с ветром заветным
и с мешочком костей
для игры напоследок
в шеш-беш
[***]
так и была окончена школа крупного плана,
школа монтажных склеек – через большие кисти рук
соседа по купе – с трещинами и волосками –
передающие соль к помидорам, угощающие печеньем,
купленным на вокзале перед отъездом.
затемненье первого вечера из двух предстоящих,
запах несвежего перемешанный с запахом плоти,
синяя дежурная лампочка, последний чай из титана –
в этом вагоне не действует, надо идти в соседний,
только учти, через тамбур, а за бортом минус двадцать,
и попытка перехватить из-под неплотно прикрытых век
взгляд молодой соседки, и попытка вспомнить,
какого же цвета были ее глаза.
рассвело и рядом другие соседи, двери и окна,
еще деревянные, трещины на рамах составляют карту предместий
неизвестного города, иероглифическую сетку,
график любви, предстояние страха и трепет плоти,
открывающиеся поселки с их пакгаузами, гаражами,
ремонтными базами и вдруг неожиданно школьным
мелом мелькнёт, будто с испачканного рукава синей формы,
надпись «можга», и долго вспоминаешь, почему такое,
а ведь это было на всех деревянных линейках
с первого по десятый, и чтобы отвлечься,
скользишь взглядом по откровенному вырезу платья
спелой матроны и по апоплексической шее
ее мужа или любовника, но тут тоннель, затемненье.
вырываешься из тоннеля, склоняясь над откидным столом
вместе с веселой студенткой, с карандашом, с кроссвордом,
чувствуя, как пахнут ее волосы, мысленно почти целуясь,
пока она рассказывает, как ехала на первом курсе
вместе с молодежной сборной казахстана по волейболу
и помогала разгадывать кроссворд, что никак не сходился,
покуда не выяснилось, что в четыре клетки –
«домашнее растение с мясистыми колючими листьями» –
они вписали «олоя», но тут снова падает вечер,
снова синий свет, и никак не можешь уснуть,
потому что за стенкой – купе молодой проводницы,
к которой пришел юный дембель с добытым на станции самогоном,
и она, ритмично постанывая, его утешает,
сбивая засыпающий вагон с ритма дыханья,
но все же разносчики беляшей и хрустальных подвесок
или как они там называются, уже ничего не соображаю,
и все непрерывное и пахнущее креозотом
проваливается в темноту.
пусть эта темнота будет еще не финальной,
но только не потерять зренье, увидеть напоследок
собственные жалкие волоски на синеватых запястьях,
дряблую кожу, подступающие холодные воды
с какими-то крабовидными туманностями пространства,
книги, их буквы, колонны, их капители,
прекрасные приборы из беззаветной латуни,
из благородной бронзы, из зеленеющей меди,
все эти пантографы, циркули, астролябии и секстанты,
все эти кадры, все крупные планы и склейки,
весь этот синематограф.
[***]
раскалялись и тихо светились,
но, почуяв, что жизнь удалась,
возле станции красный балтиец
молча шлепнулись в жидкую грязь.
там и так-то не очень уютно,
на пустой, на ничейной земле,
где и ветошь, и пятна мазута
подмерзают, как дело к зиме.
по ночам, освещенные тускло –
пешеходный вверху переход –
перешептываемся изустно,
ибо почта долгонько идет.
и сползаемся по миллиметру,
те, кто корни пустить не успел,
чтобы снова горячему ветру
дать размах металлических тел.
только надо дождаться момента.
в водокачке вскипает вода.
уголь есть. пулеметная лента.
ветер с нами – порвет провода.
вот и города темное порно
мечет свет от угла до угла.
слышишь скрип, слышишь хруст на платформе?
это наша взяла.
[***]
утро кажется левым.
колется изнутри.
вещи со скрытым гневом
в комнате собери.
дай пустоте начало.
пусть нарастает ток,
словно простого чая
передвижной глоток.
камушки перечту.
под окном на свету
преют автомобили.
вот и все, чем мы были,
демосфеновой пыли
комья держа во рту.
[***]
кто расскажет что подумал он
наклоняясь над осколком праха
разминая в пальцах сизый ветер
думал обожгусь и удивлялся
ничего не помнящей прохладе
там где крыша переходит в крышу
где стена без окон разделяет
навсегда щербатые дворы
есть особый переспелый воздух
он навеки в легких застоялся
у того кто родом не отсюда
но сюда попал случайно в детстве
или в детство странное чужое
принят по особой медной квоте
рельсов поворот и вечный скрежет
разговор замшелых стен канала
через воду тёмную друг с другом
каждый сохранил свое: та пудру
тот значок потертый та афишу
полустертую в потеках клея
тот полоску дыма тот свисток
тот кирпич с клеймом а та звонок
утренний призывно дребезжащий
костровой
пора гасить костры
флаговый
пора спускать на башнях
флаги глупо воткнутые в небо
ветреный
пора лететь к земле
все равно святые почтальоны
разнесут как слон в посудной лавке
острова цветы проспекты зданья
по чужим неспешным адресам