Роман, окончание. Перевод Егора Фетисова.
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 72, 2020
Перевод Егор Фетисов
Глава 7
НА КАЛЕНДАРЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮНЯ, до дня рождения осталось всего три дня, а через час с небольшим мне необходимо быть в кабинете Бритты, если я хочу сохранить надежду на спасение своей шкуры. Ладно, не все коту масленица, решил я для себя, все равно, по большому счету, вариантов у меня нет. Никаких. Извинений никаким образом не избежать, уже приняты все меры для того, чтобы я не отвертелся.
Сейчас моя задача состоит в том, чтобы отвезти домой шатер, который мы взяли в магазине Прокат палаток. Мы уже сложили в багажник длинные, узкие пластмассовые чехлы с колышками и штангами, осталось только водрузить сам шатер на рейлинги только что вымытой машины. Но это только на словах легко, потому что штуковина дьявольски тяжелая. Мы с тестем бьемся с ней уже почти полчаса. И хотя желания у нас хоть отбавляй, силенок тестю не хватает. Я предлагаю сходить еще раз в прокат и спросить, не поможет ли нам кто-нибудь из сотрудников. Плюс нужно одолжить у них несколько такелажных ремней, чтобы закрепить шатер как следует на крыше машины.
Обойдемся. Сами справимся, говорит тесть.
Ладно, отвечаю я, и мы продолжаем. Хотя, если уж на то пошло, корячился бы тогда сам, без меня.
Теперь еще пошел дождь. Теплые капли с неба, ощущение даже приятное.
Дождь, говорит тесть.
Да, правда, дождь.
Через окно машины мне видно, как вспыхивает экранчик моего мобильного на переднем сиденье. Пришла эсэмэска. Я напрягаю зрение и вижу, что она от Ольги.
Дождь усиливается. Тесть уже промок насквозь. Футболка, брюки fjällräv и густая борода. Удерживая шатер одной рукой, я ухитряюсь другой рукой открыть дверь машины и взять телефон с сиденья.
Срочное сообщение, говорю я, размахивая мобильником под струями дождя.
От Анники? – спрашивает он.
Я ограничиваюсь отрицательным кивком.
Ольга просит прощения, что не отвечала на мои эсэмэски (собственно, я послал всего одну), но она никак не могла, поскольку в ее жизни за это время много всего произошло, и ей пришлось этим всем заниматься. Пишет она по-шведски.
Я вижу, что колени тестя уже подогнулись, а лицо слегка побагровело от напряжения. Он улыбается мне, давая понять, что все в полном порядке и я могу болтать в свое удовольствие.
Ольга пишет, что хочет поговорить. По важному делу. Спрашивает, удобно ли мне сегодня. Предлагает встретиться в 14.00. Это уже через два часа.
Постараюсь успеть, отвечаю я, хотя мой ответ и не вяжется с цейтнотом, в который я угодил. Я сам не вполне понимаю, какие мысли крутятся у меня в голове.
ХОЧУ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ СЛУЧАЕМ, раз уж мы собрались здесь у Бритты, и принести искренние извинения за свое поведение в последний день перед каникулами, а именно за утро 3 июня, когда я заходил к вам в кабинет, Патрик.
Пауза.
Это уже перебор.
Патрик стоит рядом с Бриттой, скрестив на груди руки. Уголки губ опущены, глаза на мокром месте. Такое ощущение, что он недавно постригся.
Представитель профсоюза тоже здесь, видимо, хочет убедиться, что все пройдет без эксцессов. Это невысокого роста мужчина в пиджаке, который ему немного велик. Он почти все время молчит, но вид у него серьезный.
Малин тоже подошла. Честно говоря, не понимаю, с какой целью, но она тут как тут. Чтобы ничего не упустить.
Еще я бы хотел подчеркнуть, продолжаю я, что прекрасно понимаю: мы в нашей академической среде, где невозможна дружба всех со всеми, всегда должны стремиться к тому, чтобы вести себя подобающим образом, проявляя должное уважение друг к другу.
Бритта уже собирается что-то сказать, но я успеваю ее опередить.
Помимо этого, хотел бы поблагодарить Бритту и Малин за то, что они обратили мое внимание на совершенный мной проступок.
Патрик неуверенно косится на коллег, и мне кажется, их улыбки как-то слегка поблекли. Пора закругляться. У меня мало времени: встреча с Ольгой через 20 минут.
Путь в ад, как известно, вымощен неуместными извинениями, и я нисколько не сомневаюсь, что студенты, так и не посмотревшие фильм, который я планировал им показать, прекрасно и счастливо проживут, не имея ни малейшего представления о Габриэле Акселе и Бликсен. В мире столько войн и разрушений, что это, конечно же, ерунда, несущественная мелочь, не стоящая того, чтобы мы продолжали тратить на нее время, а ты, Патрик, помни, что когда придет день и тебе нужна будет чья-то поддержка, понадобится человек, с которым можно будет поговорить, ты можешь рассматривать мою кандидатуру. Можешь не сомневаться, я не держу на тебя зла.
ОЛЬГА ОТОДВИГАЕТ СТУЛ И САДИТСЯ.
Привет, говорит она беззаботно, снимает солнцезащитные очки и кладет их на столик перед собой.
Я несколько секунд внимательно ее разглядываю. Высокие скулы, зеленые глаза и белая кожа, к которой не пристает загар. Прошло уже больше трех недель с того вечера, когда я видел ее в последний раз. Трудно представить себе, что я ласкал ее везде, где только можно, залезал к ней под платье и все такое.
Ты что-то хотела? – спрашиваю я. Она мотает головой. Я предложил ей встретиться в Эспрессо Хаус. Дела таковы, что видеться в университете сейчас слишком рискованно.
Я спрашиваю, как она себя чувствует.
Учитывая обстоятельства, неплохо, говорит она.
Я не знаю, как мне понимать ее слова. У меня не было возможности внутренне подготовиться к встрече с ней. Но теперь вот мы сидим здесь, в кафе, и я не вижу ни малейших признаков того, что каким-то образом причинил ей боль или вред.
Я не знаю, с чего начать, но ведь это, в конце концов, она была инициатором нашей встречи. Вот бы и начинала сама разговор.
Хочу извиниться за свое поведение, говорю я, возвращаясь на дорожку извинений, которую проторил на предыдущей встрече. Чувствую я себя при этом совершенно естественно, кажется, я способен твердить это до бесконечности: простите, простите, извините.
Она смотрит на меня. Ничего страшного, говорит она. Думаю, стоит закрыть эту тему.
Мне так не кажется.
Ольга качает головой.
Я не очень хорошо помню, настойчиво продолжаю я, что вообще произошло, и меня это обстоятельство все это время мучило. Что-то мне подсказывает, что я перешел рамки дозволенного.
Я не упоминаю, что в какой-то момент уже рисовал себе в своем воображении, как скинул ее с дивана, от чего она благополучно скончалась. Теперь эти фантазии кажутся полным бредом.
Она открывает рот. Я чувствую, ей стоит усилий собраться, чтобы заговорить. Говорит, что ничего такого не произошло. Просто мы оба выпили лишнего, и она вполне понимает, почему я на нее разозлился, если я, конечно, об этом.
Я отвечаю, что сам не знаю, о чем я. Мои слова вызывают у нее осторожную улыбку.
Она объясняет, что не писала и не звонила мне, потому что была в России: ее маме только что сделали операцию. Ей удалили легкое, говорит Ольга, но врачи оптимистичны в прогнозах.
Хотя курить она не бросила, добавляет Ольга и снова улыбается.
Конечно, не бросила. Куда в России без папирос, все дымят.
Грустно это слышать, отвечаю я, но я кривлю душой, произнося эти слова. На самом деле, я чувствую легкую эйфорию от облегчения.
Этим, говорит она, многое объясняется, если не сказать: почти все.
Все, кроме пятна крови. Тут она могла бы пролить свет на произошедшее, но меня вдруг охватывает желание выпить кофе.
Все-таки я что-нибудь себе возьму, говорю я, вставая из-за столика. Ты что-нибудь хочешь? Нет, она ничего не будет.
Не успеваю я отойти, как Ольга достает телефон и погружается в него. Это немного действует мне на нервы.
Я целую вечность стою в очереди, и, когда подходит мой черед, довольно крепко сбитая девочка-подросток, беспрестанно вытирающая руки о фартук, одаривает меня ленивым взглядом. Я заказываю американо, отступаю на шаг в сторону и продолжаю ждать. Бросаю взгляд в направлении столика, за которым мы сидим.
Ольга по-прежнему вся в телефоне. Интересно, что там такого невероятно важного. Ее черные, как смоль, волосы, блестят. Наверное, опять красила их. Зачем она вообще хотела меня видеть? Что ей от меня нужно? Об этом она пока что даже не обмолвилась.
Тут я замечаю Аннику. Она заходит в кафе. И она не одна. Ее сопровождает высокий блондин, с которым она прощалась на перроне. Узнаю его сумку, перекинутую через плечо на ремне, пересекающем грудь. Есть такой тип: стройный парень с высшим образованием и светлыми вьющимися локонами. Он носит очки, похожие на мои, но они ему не идут. Совсем не идут. Он воплощенная мечта любой тещи, на этот счет не может быть двух мнений.
Проходит еще несколько секунд, прежде чем Анника замечает меня. Ее губы расползаются в неуверенной улыбке.
ОЧЕНЬ ВКУСНО, ПРАВДА, говорит Анника вечером того же дня. Мы всей семьей собрались за столом и ужинаем. Передавая мне соусник с растопленным сливочным маслом, она смотрит мне прямо в глаза.
Я запек в духовке треску и теперь поливаю картошку маслом, после чего передаю соусник Лерке. Вибе уже нет за столом. Она поднялась к себе в комнату и делает уроки. Я говорю Лерке, что если она наелась, то тоже может идти.
Нам с мамой надо кое о чем поговорить, добавляю я.
Лерке соскальзывает со стула и бегом поднимается по лестнице.
Я переключаю все внимание на Аннику.
Он очень милый, этот Хенрик, с которым я тебя встретил, говорю я.
Она даже не успела заметить потихоньку улизнувшую из кафе Ольгу.
Анника отпивает вина и принимается объяснять, что поскольку они с Хенриком идеально сработались, то решили оформить общую заявку на совместный исследовательский проект. Как раз ее они и собирались обсудить в Эспрессо Хаус.
Да, ты уже это рассказывала, говорю я, и у вас неплохие шансы, я имею в виду, получить деньги: сейчас гранты, кажется, раздают направо и налево.
На самом деле, Хенрик, по сути, ветеринар, доверительно сообщает мне Анника.
По сути, ветеринар? Это как?
Он ветеринар по образованию, просто он чуть ли не с детства увлекался английской литературой, особенно Д.Г. Лоуренсом и Джейн Остен.
Английской литературой?
Да, Хенрик прочел все, что смог раздобыть, про этих двух авторов, и сколько-то лет назад, довольно давно уже, принял смелое и неожиданное решение. К тому времени ему только что перешла от отца ветеринарная клиника, но он продал ее и занялся изучением литературы.
После непродолжительной паузы она добавляет:
Таким решением можно только восхищаться, правда? И потом, у него такое чувство юмора, оно как-то ободряет всех окружающих.
Да, чувство юмора – важная вещь, тут не поспоришь. И что вы собираетесь исследовать в рамках своего проекта?
Хотим выяснить поподробнее, какими птицами населена поэзия стран северной Европы.
От одной мысли об этом она вся расплывается в улыбке.
В фарерской лирике это, например, тупики. У датских авторов мы находим множество ласточек, скворцов и уток, тогда как в норвежских текстах встречаются преимущественно так называемые оляпки, предпочитающие чистую проточную воду и сильное течение. В гренландской поэзии, в общем и целом, никаких птиц особо нет.
Я говорю, что идея кажется мне интересной.
Да, раньше я уже работала с флорой, теперь пришел черед фауны.
Я пытаюсь придумать, как бы еще укрепить наше примирение, но в голову ничего не приходит.
Снова повторяю, что они задумали интересный проект, и добавляю, что если вдруг им понадобится в моем лице помощь человека, который собаку съел в преподавании датского, а заодно и в культурной географии, то пусть не стесняются обращаться.
Очень мило с твоей стороны, но нам в целом понятно, с какой стороны за это браться, так что не придется тебя задействовать, отвечает Анника, встает и начинает убирать со стола.
У ВСЕХ ПАР БЫВАЮТ ТРУДНЫЕ ПЕРИОДЫ, мысленно произношу я, убирая некоторое время спустя посуду в посудомоечную машину. В данный момент у нас именно такой период. Конечно, досадно, что он пришелся именно на круглую дату, но все как-нибудь утрясется. Даже не сомневаюсь в этом.
Но это не единственная проблема, занимающая мои мысли. Ольга сказала, что хочет со мной о чем-то переговорить, но не успела, потому что появилась Анника со своим литературоведствующим ветеринаром Хенриком.
Я кладу в специальное пластиковое отделение белую таблетку с синим кружком посередине, нажимаю на кнопку запуска и закрываю дверцу. Посудомоечная начинает работать с шелестящим звуком.
Я все еще размышляю над тем, откуда у меня на рубашке взялась кровь. Это остается загадкой. Есть потаенные, непристойные желания, которые человек прячет в себе и которые нельзя обнаруживать перед другими людьми, и даже если ты и знать о них не хочешь, они все равно в тебе живут. Я мог написать Ольге, а мог и не делать этого. Второй вариант выглядел предпочтительнее.
Я ПОДНИМАЮСЬ НА КРЫШУ нашего с Анникой картонно-бумажного домика, где мы соорудили террасу. Хочу привести в порядок мысли, как я уже не раз делал это здесь прежде. Мне видно мост через Эресунн. Красивый мост. Динамично устремленный в пространство и очень стильный. И он ведет на мою родину. Может, однажды я вернусь туда, кто знает. Никто не говорит, что я обречен жить в Швеции вечно. В жизни человека случается всякое. Иногда вдруг, совершенно непредсказуемым образом, все в жизни переворачивается с ног на голову. Это не новость. Взять хотя бы нашего литературоведа-ветеринара Хенрика. Только что ты залезал рукой во внутренности лошади и готовился принять у отца бразды управления ветеринарной клиникой, и вот ты уже сидишь, или погрузившись с головой в книгу английской поэзии.
Глава восьмая
НА ЭТОТ РАЗ УЖЕ ОЛЬГА первой присылает мне мейл. Вот только монитор моего компьютера весь в солнечных бликах, и глаза режет от контактных линз, которые я приобрёл вместо старых очков, и вообще мне не хочется читать это письмо сейчас, потому что я уже сыт по горло, это уже перебор, к тому же вечеринка совсем скоро. Сегодня вечером.
Снизу из сада раздаётся шум: тесть там чем-то орудует. Он раздобыл где-то небольшой садовый трактор, чтобы подстричь лужайку. Он ведет себя по-хозяйски, но мне приходится с этим мириться, если я хочу рассчитывать на его помощь. А я хочу. Я предупредил его, что скоро пора начинать ставить этот чертов шатёр. Гости придут через четыре часа. Надо, конечно, самому браться за дело, а тут еще дочки загнали соседскую кошку на большую детскую площадку. Они швыряют в неё какой-то грязью, которую соскребают из луж на площадке.
Ночью шёл дождь. Теперь мы все надеемся, что вечером его не будет. Все-таки нужно открыть письмо, глянуть, чего хочет Ольга, но тут я слышу, что меня зовёт тесть. Он выключил мотор. У него какая-то проблема с айвой.
И ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ ЗАКОНЧИТЬ ЭТУ РЕЧЬ СЛОВАМИ: я хочу, Анника, чтобы ты оставалось такой, какая ты есть, я на это надеюсь, не меняйся ни сколечки и, главное, оставайся мамой, которая всю себя отдает детям, ты всегда была такой по отношению к нашим замечательным девочкам, Лерке и Вибе, они выпорхнули из тебя как две очаровательные пташки, а ты оставалась все такой же юной.
На секунду воцаряется тишина, когда я произношу последние слова, и я сам отлично понимаю, что образ у меня получился несколько сомнительный. Но никто не может упрекнуть меня в том, что я неудачно выбрал ключевые моменты из жизни Анники. Не забыл я и поблагодарить ее родителей за ту помощь и поддержку, которые они оказывали нам всю нашу совместную жизнь вплоть до сегодняшнего дня.
Давайте поднимем бокалы, заканчиваю я свое выступление и делаю присутствующим знак, призывающий подняться со своих мест и выпить.
Просто невероятно, как нам удалось втиснуть под своды шатра 62 человека, но у нас получилось. Помогло еще и то обстоятельство, что тесть, оказывается, в тот момент, когда звал меня, принялся валить наши айвовые деревца. Ну и хорошо, мы с самого начала посадили их в неудачном месте.
С погодой нам повезло, какое-то время прогноз обещал ветер и дождь, но они нас миновали. С едой все тоже сложилось удачно. В общем и целом, почти все получилось как нельзя лучше.
В мой адрес раздаются всеобщие аплодисменты, я осушаю бокал и немного резковато ставлю его на стол.
Потом покидаю сидящих за столом гостей и направляюсь к двум поварам, которые как раз собирают свои вещи. Они уже загрузили в машину почти все оборудование. Я говорю им, что паэлья, которую они приготовили на открытом огне на двух огромных стальных противнях, помешивая блюдо деревянными ложками, была изумительна. То, что они приготовили ее прямо на месте, а не привезли теплой в контейнерах, произвело впечатление. Это было нечто особенное. Они оба со мной согласны.
Правда, продолжаю я, вы могли бы побольше положить кое-каких морепродуктов, например, креветок. Ну да ладно, пустяки. В целом мы очень довольны.
Они быстро загружают в машину оставшиеся вещи и уезжают.
Я возвращаюсь к столу и второй раз до краев наполняю вином свой большой бокал. На этот раз красным. Мы закупили изрядное количество красного, белого и розового вина в картонной упаковке. Я уже успел выпить прилично каждого из трех видов: все-таки не каждый день твоей жене исполняется сорок.
Я решаю поставить музыку. Как же без музыки. Я приготовил подборку с композициями любимых исполнителей Анники. Оркестр Бо Каспера, Кент и Лиза Экдаль. Записал я и несколько небольших сюрпризов из датского репертуара: Анна Линнет, Love Shop, Мэри Кей и, разумеется, песню Кима Ларсена «Женщина моей жизни».
Я решаю, что уместно начать с Кима Ларсена. С чего же еще, как не с этой песни? Все будет хорошо. Иного развития событий я себе даже не представляю.
ЗА СТОЛОМ МЕНЯ ПОСАДИЛИ УХАЖИВАТЬ за лучшей подругой Анники Камиллой, теткой с короткими ногами. Она директор гимназии в Эслёве, и большую часть своей совершеннолетней жизни она производила на свет детей. Их у нее уже пять, но весьма вероятно, что она на этом не остановится. Это при том, что муж у нее задохлик-инженер, трудится в химической отрасли.
Она спрашивает, как у меня дела в университете, над чем я сейчас, собственно говоря, работаю.
Я говорю, что дела идут неплохо, ибо пока другие заняты птичками и деревцами в литературных текстах, я считаю, что, наверное, гораздо увлекательнее и сложнее изучать супермаркеты, крытые парковки и железнодорожные станции, перроны которых улеплены жеваной жвачкой, и хотя я прекрасно вижу, что ты не понимаешь, о чем я, могу тебя заверить, Камилла, что таких прискорбных мест в Швеции предостаточно, возьмем хотя бы в качестве примера площадь Сергеля и те гигантские бетонные коробки, которые наше общество всеобщего благосостояния воздвигло в Стокгольме.
Но Швеции есть чем похвастать, для меня это не секрет, продолжаю я, осушив третий бокал.
Кстати, ты в курсе, чем таким может похвастать Швеция, чего нет у Дании? – спрашиваю я ее и сам же отвечаю на свой вопрос, прежде чем она успевает что-то сказать: добрыми соседями.
Во взгляде Камиллы читается напряжение. Остальные гости, сидящие за столом справа и слева от нас и скорее всего слышавшие мою безобидную шутку, тоже не смеются.
Да, чувство юмора никогда не было коньком шведов, это я со временем понял, но давайте же хоть немного попытаемся оживить это болото.
Камилла слегка напоминает Малин с моей работы, когда напускает на себя такой вид, как сейчас. Подарок, который она вручила, кстати, тоже был не ахти: японская фарфоровая мисочка прямоугольной формы. И это на сорокалетний юбилей!
Я КРАЕМ ГЛАЗА ПРИСМАТРИВАЮ ЗА АННИКОЙ, поскольку это все ж таки ее праздник. Она сидит за дальним столом, в глубине сада, в компании своих коллег. На ней платье в цветочек и белый, почти прозрачный кардиган. Она сидит на моем подарке, и мне кажется, кресло ее порадовало, хотя по ней было практически незаметно, что это так.
После долгих размышлений я решил отказаться от идеи купить что-то из датской дизайнерской мебели. Я пришел к выводу, что совсем не обязательно сводить все к чистому материализму, и в итоге приобрел кресло, сплетенное из старых полиэтиленовых пакетов. Его сделала группа студентов-дизайнеров из Мальме, так что я своей покупкой еще и поддержал подрастающее поколение. Само кресло я в свою очередь вплел в свою речь.
Ну да хрен с ним, с подарком. На Аннике какая-то старая шляпа, кто-то ей, видимо, дал поносить. Мне кажется, она ей не идет. Совершенно не идет, если уж на то пошло. Лучше бы ей снять эту шляпу.
Я решаю, что надо ей об этом сказать, встаю из-за стола, чтобы пойти и сделать это, но, приближаясь к столу, за которым сидит Анника, через дырку в нашей живой изгороди замечаю силуэт на детской площадке за нашим участком, и от увиденного меня насквозь пробирает дрожь. Там стоит Ольга, или, точнее говоря, сидит: я вижу в опустившихся сумерках, что она уселась на одну из качелей, пиная ногами землю, как это делают дети, например, Лерке и Вибе, демонстрируя, насколько сильно они обижены. На ногах у нее белые резиновые сапожки.
ПРИДЕТСЯ ЭТИМ ЗАНЯТЬСЯ. Так дальше продолжаться не может. Мне просто придется попросить ее убраться, потому что никто не давал ей права вот так заявляться сюда и портить праздник, нельзя это поощрять, поэтому я прохожу мимо Анники и ее чудовищной шляпы, направляюсь к изгороди и пролезаю в дыру. К счастью, никто не обращает на меня внимания. Что мне теперь с ней делать, черт бы ее побрал?
Иди сюда, за мной! – говорю я Ольге, и она слушается, слезает с качелей и идет за мной на другую сторону площадки, огибая поставленный для детей домик, там и правда есть скамейка, память меня не подвела, мы могли бы присесть на нее, если бы не соседский кот, который стоит там на негнущихся ногах, выгнув колесом спину.
Он каких-то гигантских размеров. Соседи его перекармливают. Лучше бы сами съедали часть его порции, потому что они все как один тощие.
Мы идем еще дальше, по велосипедной дорожке, и я говорю Ольге, что она не может вот так запросто заявляться сюда и что ей самой должно быть это понятно.
Она молчит. Искоса смотрит на меня, убирая челку со лба. Она что, опять покрасила волосы? Мне кажется, что она перебарщивает, и если она пользовалась дешевой краской дерьмового качества, какую продают в России, то недалёк тот час, когда от нее начнет пахнуть аммиаком или бензином.
Чего тебе надо? Зачем ты пришла? – продолжаю спрашивать я, потому что она так и не произнесла ни слова.
Я слышу доносящийся из нашего сада хохот.
Я очень боюсь, что кто-нибудь из гостей заметит нас.
Она спрашивает, почему я не ответил на ее мейл, и я говорю, что как она сама в состоянии заметить, если, конечно, разует пошире глаза, у меня в данную минуту полная тарелка еды.
Ольга спрашивает, как мне ее идея. Она пришла спросить меня о том, что я думаю на этот счет. Ей необходимо услышать мое мнение, прежде чем что-то предпринимать.
Я не знаю, о чем она говорит и что имеет в виду этим «предпринимать», поскольку я не прочел ее долбаное письмо, но мне кажется, что лучше в этом не сознаваться, поэтому я говорю, что сначала хотел бы услышать ее собственные соображения.
Она начинает что-то тараторить, говорит массу всего, и из этого словесного потока, звучащего, честно говоря, как китайская тарабарщина, мне удается понять, что Торстен предложил ей выйти за него замуж и уехать вместе в Лондон искать работу.
Вообще-то должен тебе сказать… начинаю я, на секунду почувствовав, что сбит с толку, но лишь на секунду, потому что в следующее мгновение я понимаю, что вот он, шанс одним махом избавиться от всех проблем, в которые меня ввергла эта история, и я говорю, что это будет очень верным решением. И помолвка, и Англия.
Прежде чем она успевает что-то ответить, я коротко обнимаю ее и заверяю в том, что в сложившейся ситуации я, конечно, никак не могу руководствоваться собственными интересами и эгоистичными побуждениями, так что отбросим их, надо давать дорогу молодым.
Я еще раз заключаю Ольгу в объятия и отмечаю про себя, что ее волосы вовсе не пахнут аммиаком. Они пахнут ванилью – нежный и приятный запах.
Она садится на велосипед, который у неё был, видимо, припаркован возле магазина «Нетто», только там в Швеции продаётся столь любимый мною печеночный паштет фирмы Стрюнс. Но прежде, чем она успевает уехать, а запах ванили – выветриться из моих ноздрей, я на секунду берусь рукой за багажник ее велосипеда и говорю, что если она вдруг – никогда нельзя знать заранее – однажды решит вернуться к написанию свой работы, то я всегда готов прочесть. Она может быть в этом уверена.
Хорошо тебе добраться до дома и до Англии, говорю я под конец, и она уезжает.
Я ПОСПЕШНО ВОЗВРАЩАЮСЬ В САД и беру в руки одну из коробок с вином. В ней еще не меньше половины, но это красное вино, а сейчас было бы неплохо выпить розового. Да, я хочу розового, поэтому не спеша обхожу столы в его поисках и, найдя искомое, наполняю бокал до краев, потому что когда же, если не в такой вечер, как сегодняшний, позволить себе слегка расслабиться? В тот самый миг, когда я уже уверовал, что моя жизнь летит под откос, мне сообщают, что все мои проблемы скоро сядут в самолет и улетят в Англию. Грех за такое не выпить.
Я включаю музыку и делаю звук погромче: пора начинать вечеринку по-настоящему. Потом хватаю Камиллу и пытаюсь вытащить ее на наш импровизированный танцпол, но она сопротивляется.
Кому-то надо быть первым, говорю я и делаю несколько энергичных па под композицию Ты так хороша собой. Все просто чудесно.
Ладно, пускай противная зануда Камилла не хочет веселиться, но в общем-то на это насрать, потому что я в любом случае должен станцевать с именинницей. Она моя жена, и это тоже стоит отпраздновать.
Только вот еще бы найти ее. Где Анника? А, вон она, на кухне.
Анника с серьезным видом говорит по телефону. Это она зря, потому что я весь уже наливаюсь соками, как айвовые деревья летом, правда, их у нас больше нет, тесть их спилил, ну да и хрен с ними, главное, мы есть друг у друга.
Какая она красивая, хоть и все еще в этой ужасной шляпе.
Я показываю ей жестами, что ее заждались на нашей временно сооруженный в саду танцплощадке, но она отмахивается от меня, показывая, чтобы я ушел, и я осушаю бокал и отплясываю в саду сам по себе, хотя это, конечно, выше моего понимания, как в такие вечера можно затевать важные телефонные разговоры. Оказывается, можно. Ну и бог с ним.
ВЕЧЕРИНКА В САМОМ РАЗГАРЕ, теперь уже танцует больше гостей. Я тоже не хочу отставать от общего веселья, но мой язык уже словно распух во рту и плохо слушается, поскольку я был виночерпием, наливал и гостям, и себе, и Хенрику, который только что пришел.
Я чувствую, что мне нужно в туалет, потому что жидкость, которая в тебя вливается, должна же и выливаться, и я захожу в дом, иду в гостиную, оттуда в коридор, где у нас туалет для гостей. Но там уже кто-то есть.
Ну ничего, поднимемся на второй этаж, там есть ванная с туалетом. Не велика проблема. Когда я поднимаюсь наверх, меня вдруг ведет в сторону большого квадратного окна, выходящего на дорогу, утыканную с обеих сторон виллами, но мне удается сохранить равновесие. Все вокруг кружится и вращается.
Черт! Здесь тоже кто-то засел опорожнить мочевой пузырь или кишечник. Я спускаюсь обратно в сад и взглядом пытаюсь отыскать Аннику. Я уже довольно давно ее не видел. Нужно ее найти. Только сперва отлить, поэтому я снова отправляюсь в дом. Оба туалета все еще заняты.
Несколько секунд я жду перед дверью ванной на втором этаже. Потом стучу, но никто не отзывается. Мне кажется, это ненормальная ситуация, но что я могу с этим поделать?
Я поднимаюсь на самый верх и оказываюсь на террасе на крыше. В лицо мне дует приятный ветерок.
Мне видны огни моста через Эресунн, белые и красные, они горят, чтобы самолеты, летящие, к примеру, в Лондон, не врезались в устремленные в небо стойки моста. Мой мочевой пузырь вот-вот лопнет, поэтому я перелезаю через перила и оказываюсь на плоском участке, покрытом черным рубероидом. Там я расстегиваю ширинку, и свободная струя низвергается на крышу.
Я смотрю вниз, в сад: многие из гостей танцуют, но только не Камилла. Она задрала голову и смотрит на меня глазами, увеличившимися в размере до чайных чашек, тогда как вокруг меня уже образовалось постоянно растущее озерцо, и более того: часть этого озерца достигла края крыши, и я вижу, как капли падают вниз, в сад.
Глава 9
Наверное, я мог бы не предаваться столь обильным возлияниям, но, с другой стороны, не каждый же день твоей жене исполняется сорок лет. Помню, я помахал этой грымзе Камилле рукой, после чего вернулся в дом, но поскольку особого желания спускаться в сад у меня не было, я отправился в хозяйственное помещение, где у нас стоит стиральная машина. Там я, видимо, уснул на полу, зарывшись в груду грязного белья.
Стоя посреди сада, я оглядываюсь по сторонам. Сегодня нам придется повозиться, поскольку кругом все еще валяются одноразовые тарелки с остатками еды и стоят пластиковые стаканчики с недопитым вином. Шатер тоже нужно разобрать сегодня и отвезти обратно в прокат. Я рассчитываю на то, что тесть подъедет и поможет мне. Совершенно не припоминаю, во сколько тесть с тещей отбыли домой. Ладно, поглядим. Еще нужно собрать несколько синих ящиков с разными емкостями, контейнерами для еды и подносами для посуды. Их надо отвезти и сдать в кейтеринговую фирму, в которой мы взяли их на прокат. Часть складных стульев нужно вернуть соседям.
Я нахожу большой полиэтиленовый мешок и начинаю складывать в него мусор. С чего-то же надо начинать.
Я сам понимаю, что был не на высоте, и мне хочется, чтобы маленький цирковой номер, который я устроил на крыше, поскорее остался в прошлом. Но…
Вот она. В кухне. Именинница с массивными грудями под белой футболкой. Что она делает? Она выглядывает в сад, и я опять принимаюсь за работу, начинаю складывать стулья и собираю их в штабель возле сарайчика.
Анника идет ко мне. Идет босиком, в одних трусиках и футболке. Девочка-хиппи из конца шестидесятых.
Привет, говорю я, продолжая возиться со стульями.
Вчера все отлично прошло, говорю я, прекрасная еда, я обещал твоей подруге Камилле дать телефонный номер повара. В следующем году их очередь. Юбилей у Мартина.
Анника кивает. Подходит к живой изгороди и смотрит в дыру.
Она по-прежнему молчит: понятно дело, Камилла не могла удержать язык за зубами.
Сделанного не воротишь, говорю я, мы не можем целую вечность дуться друг на друга. Мы взрослые люди и должны принять случившееся как взрослые люди. Я надеюсь, что это просто будет эпизод, о котором мы когда-нибудь будем рассказывать внукам. А однажды, когда бабушке стукнуло сорок, дедушка учудил такое…
Я говорю ей, что на самом деле уже очень жду, когда мы полетим в Болгарию. Меня очень радует эта предстоящая поездка. У нас будет свой отдельный бассейн, в котором девочки будут купаться, а если вдруг среди ночи захочется чашку кофе, пожалуйста, бери бесплатно в кафе, оно открыто круглосуточно. Вот это я понимаю, все включено.
Мне кажется, я не хочу в Болгарию, отвечает она.
Я не пойму, что она имеет в виду, и мне совершенно не нравится тон, которым она это произносит.
В Болгарии вообще-то намного лучше, чем об этом рассказывают, продолжаю я гнуть свое, но мы можем придумать и что-то другое, почему нет. Например, мне кажется, что в парке аттракционов Лаландия могут оказаться большие скидки, если поехать туда не в те дни, когда у датских школьников летние каникулы.
Она отрицательно качает головой.
Я думаю, что дело не в том, где проводить каникулы. И не в тебе. Просто мне кажется, что моя жизнь дошла до той стадии… пауза… когда я не могу сказать с уверенностью, чего я хочу.
Это как-то связано с Хенриком Хенрикссоном? – спрашиваю я.
Еще одна пауза.
Пока еще, наверное, рано о чем-то говорить.
Ладно.
У меня такое чувство, что в моей голове что-то оторвалось и летит в пустоту. Я смотрю на Аннику, потом снова беру черный полиэтиленовый мешок и бросаю в него салфетки, пластмассовые вилки и прочий мусор, и хотя это, наверное, не то же самое, что, по Кьеркегору, заглянуть в мергельную яму, ощущение все равно такое, как будто во мне, бродящем вдоль столов и собирающем в мешок мусор, кажется, пробили зияющую дыру.
Перевод с датского Егора Фетисова