Александр III и евреи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 71, 2020
Оценки личности и царствования Александра III весьма разноречивы. Иные называли его едва ли не лучшим монархом, истинно русским царём, патриотом до глубины души, Миротворцем, при котором Российская империя не приняла участие ни в одном военном конфликте. По словам историка Василия Ключевского, «наука отведет императору Александру III подобающее место не только в истории России, но и всей Европы… он покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества». Под скипетром этого государя Россия начала завоевывать моральный авторитет великой мировой державы. И носящий имя царя величественный мост через Сену в самом центре Парижа – яркое тому подтверждение.
Он получил блестящее военное и весьма основательное общее образование, равнозначных курсам Академии Генерального штаба и юридического факультета университета. Да и сами менторы, подобранные для него попечительным отцом, были самые что ни на есть отменные. Достаточно назвать генерала Михаила Драгомирова, академика Якова Грота, неистового имперца Константина Победоносцева, корифея исторической мысли Сергея Соловьева и др. И не случайно, что пламенной страстью царя стала отечественная история. Именно он был инициатором создания в 1866 году Русского исторического общества и первым его председателем, принял близко к сердцу основание Исторического музея в Москве, открывшегося аккурат в год его коронации – в мае 1883 года. Протянул он свою царственную руку и русскому искусству, собрав великолепную коллекцию картин отечественных художников, особо покровительствуя «передвижникам». Деятельно занимался коллекционированием предметов старины, реставрацией культурных и исторических памятников Отечества и был одержим идеей создать в столице империи национальное художественное собрание. И хотя осуществить это при жизни он не успел, весьма символично, что этому музею было присвоено его имя. Он поощрял развитие театров, опер, балетов, при этом особенно приветствовал национальное русское начало; восхищаясь Петром Чайковским, радел и о русской народной музыке (да и сам играл на таких духовых инструментах, как корнет и геликон). Горячо поддерживал Михаила Глинку и «Могучую кучку». Кстати, и в том, что в России стали вновь популярными народные инструменты, велика личная заслуга Александра III. Он стоял у истоков оркестра русских балалаечников, имевшего потом феноменальный успех в Париже. Словом, как отмечал историк, этот император «ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное сознание».
Близкие характеризовали его как человека честного и добродетельного: «Чистая, правдивая, хрустальная душа, – отозвался о нём старший брат, цесаревич Николай. – В нас, остальных, есть что-то неправильное, лисье. Александр же один правдив и правилен душой». Он был примерным семьянином, не любил интриганов и льстецов, был скромен и неприхотлив, сдержан и немногословен, и не транжирил государственную казну на развлечения и прихоти собственного семейства.
Детальное описание его наружности дал известный художник и искусствовед Александр Бенуа: «Меня поразила его „громоздкость», его тяжеловесность и – как-никак – величие. До тех пор мне очень не нравилось что-то „мужицкое», что было в наружности государя, знакомой мне по его официальным портретам… Но вот в натуре обо всем этом забывалось, до того самое лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых глаз. Проходя под тем местом, где я находился, он на секунду поднял голову, и я точно сейчас испытываю то, что я тогда почувствовал от встречи наших взоров. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Царский взгляд!».
Но раздавались и другие, не менее громкие голоса против этого самодержца. Даже люди из ближнего круга царя характеризовали его «умственным пигмеем» и «венценосным Митрофанушкой». Говорили, что он не отличался широтой интересов, сызмальства выказывал «тупость и упрямство», что все науки были ему скучны, а нравились разве только верховая езда, обращение с оружием и физические упражнения, благо был этот монарх настоящим богатырем и обладал недюжинной физической силой. Он легко сворачивал кочергу, гнул подковы и монеты из серебра, поднимал крупного коня за плечи. Примечательно, что такой деятель правого толка, как Евгений Феоктистов, признал: «Нельзя отрицать, что в интеллектуальном отношении государь представлял весьма незначительную величину. Плоть уж чересчур преобладала над духом». Можно встретить аттестации и ещё более резкие: царь, дескать, шовинист, солдафон, мракобес, алкоголик, устроивший в империи «тюрьму народов» и «царство террора».
По оценкам современников, император «производил впечатление какой-то медвежатости». Ну как тут не вспомнить его конный памятник в Петербурге, грузный и тяжеловесный, на открытии которого орава зевак свистела, улюлюкала, аттестовала царя «реакционной дубиной» и удостоила язвительными стишками:
Стоит комод,
На комоде бегемот,
На бегемоте обормот,
На обормоте шапка,
На шапке крест,
Кто угадает,
Того под арест.
Монумент вызывает ощущение тупой давящей силы. Скульптор, Павел Трубецкой, разъяснил, что передал в глине идею этого государя, то общее, характерное что видел в нём, и прибавил: «Я не занимаюсь политикой. Я изобразил одно животное на другом».
Александр III разделял убеждение, что Европа – злейший враг Руси-России, который непрестанно, в течение многих столетий, ведёт подрывную борьбу против неё. Недаром им сказаны пророческие и часто повторяемые слова: «У России нет друзей и союзников, кроме её армии и её флота… Нашей огромности боятся». Это ему принадлежит высказывание: «Конституция! [Не бывать того], чтобы русский царь присягал каким-то скотам!». Повторял он и другую, ставшую хрестоматийной фразу: «Россия для русских», что вызывало недовольство прочих этносов огромной империи, а инородцев особенно.
Принято считать, что отношение к евреям – лакмусовая бумажка болезни общества. Если говорить о России, то отец нашего героя, Александр II, впрямую ассоциировавшийся с Оттепелью, несмотря на всю свою непоследовательность, стремился серьезно решать наболевшую для империи проблему интеграции евреев в российское общество. Что до Александра III, то его время характеризовалось политическими Заморозками. Он резко ужесточил политику в отношении евреев, отняв всякую надежду этого народа на какие-либо позитивные перемены. Все это сделало правление Александра III самым трагическим временем в истории российских евреев.
Существует масса анекдотов о юдофобии царя, где правда перемешана с вымыслом. Рассказывали, что его неприязнь к иудеям прослеживалась еще сызмальства. И миф о кровавом навете Александр III тоже принимал на веру, что, впрочем, было достаточно известно. Неслучайно патентованный антисемит, бывший ксёндз Иполлит Лютостанский вознамерился посвятить именно ему, тогда ещё наследнику престола, свою скандальную диссертацию «Вопрос об употреблении евреями-сектаторами христианской крови для религиозных целей» (1876). Видимо, эта книжка произвела на цесаревича сильное впечатление. Он расчувствовался и подарил Лютостанскому драгоценный перстень.
Особенно же ярко его отношение к евреям проявилась во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Тогда боевой отряд под предводительством Александра Александровича, в то время цесаревича, оказался на волосок от поражения. Причина этого виделась ему в поставщиках-спекулянтах «Товарищества Грегер, Горвиц и Коган». «Что за беспорядок в тылу армии – это себе представить нельзя, – писал он тогда. – Товарищество жидов продолжает грабить казну самым бесцеремонным образом, и, несмотря на это, мы все-таки ничего не получаем и ничего к нам не привозят». Из-за недостаточной личной культуры государь перенёс ненависть к беззастенчивым гешефт-махерам на евреев вообще. Масла в огонь подливало и то, что в результате позорного для России Берлинского Конгресса 1878 года, благодаря влиянию французских и английских еврейских деятелей (“Alliance Israélite Universelle”), иудеям Балканских государств были гарантированы гражданские права. Да и в самой России либеральным правительством Михаила Лорис-Меликова всерьез обсуждалась возможность полной отмены черты оседлости.
Все это вызвало резкое недовольство Александра, видевшего вокруг всевластие могущественной «жидовской спайки». Причем в своем антиеврейском пафосе он руководствовался и воодушевлялся не какими-либо рациональными, государственными интересами, а эмоциями, предубеждениями, предрассудками. Политическим идеалом Александра было государство с одним народом, одним языком, одной религией и одной формой администрации. Он делал все, что мог, для реализации этой идеи – русификации всей империи, вводя русский язык и открывая русские школы для немцев, поляков и финнов, утверждая и распространяя православие за счет иных конфессий, преследуя евреев и расформировывая остатки немецких, польских и шведских организаций в отдаленных провинциях. Примечательно, что на одном из ходатайств, сетующих на ограничение в правах русских евреев, он, оправдывая такое положение дел, отметил на полях: «…Они забывают страшные слова их предков. Кровь Его на нас и на чадах наших! Вот в чем вся их гибель и проклятие Небес!». И ещё в том же духе: «Если судьба евреев печальна, то она предначертана Евангелием». Как видно, юридический вопрос о правах граждан он по существу подменял идеей о вековой вине и коллективной ответственности еврейского народа перед христианством.
Как видно, из всех российских монархов ему более всего была близка отличавшаяся воинствующей юдофобией императрица Елизавета Петровна с ее знаменитым: «От врагов Иисуса Христа не желаю интересной прибыли!» Следует отметить, однако, что в отличие от Елизаветы, иногда покровительствовавшей крещеным евреям, Александр III отличался не только антисемитизмом религиозным, но и этническим, расовым. Факты свидетельствуют о том, что несмотря на крещение, государь сразу же распознавал в человеке противную ему «иудину породу». Министр финансов Сергей Витте сообщил о характерном эпизоде с банкиром Александром Рафаловичем, которому царь всё никак не хотел выдать просимую им сумму, а всё потому, что он «не видел, для чего выдавать различные ссуды жидам». И хотя Витте заметил, что проситель исповедания православного, причём отец его, Федор Рафалович, был самым набожным христианином, царь долго упорствовал и всё не шел ему навстречу. Александр подчас отказывался от какого бы то ни было сотрудничества с этническими евреями, даже тогда, когда это сулило заметные политические дивиденды. Так, одержимый пацифистской идеей католик Иван Блиох пытался заручиться поддержкой царя, благо тот слыл Миротворцем, но энтузиазма с его стороны не встретил. Оно и понятно – ведь Блиох был из евреев. Забегая вперед, скажем, что Николай II благосклонно отзовётся потом на предложение Блиоха, за что вместе с ним будет номинирован на Нобелевскую премию мира. А в 1883 году государь уволил и сына этнического еврея Егора Перетца, занимавшего ранее высокий пост государственного секретаря, заявив, что никогда не имел к нему никакого доверия.
Зная об этой неистовой фобии императора, даже прежний его ментор, обер-секретарь Синода, влиятельнейший Константин Победоносцев не решался подчас ходатайствовать перед государем о «полезных» выкрестах. Это при том, что он, равно как и сам Александр, считал, что крещение евреев вызывалось не искренним убеждением, а каким-либо житейским расчётом; когда же эти расчёты не оправдывались, выкрест большею частью опять «совращался» в иудейство. Сохранилось письмо Победоносцева царю, где тот убеждал Его Величество посетить концерты всемирно известного Антона Рубинштейна. При этом этот царедворец сознательно избегал выражения «крещеный еврей», подчёркивая, что говорит о русскости Рубинштейне, о его патриотизме. Письмо это должно было быть послано адресату, но собственноручная запись Победоносцева на послании гласит: «Предполагалось, но по зрелому рассуждению не отправлено». Прав израильский историк Савелий Дудаков, отметивший иезуитство Победоносцева и его «страх попасть в немилость из-за зоологического антисемитизма царя».
Да что там какие-то выкресты, когда Александра III весьма раздражало даже чисто внешнее сходство с евреями, в том числе и в собственном семействе! Известно, что он не жаловал детей великого князя Михаила Николаевича Романова по причине их «несколько еврейского типа» внешности. Царь долго не соглашался на брак Александра Михайловича с великой княгиней Ксенией Александровной, правда, в конце концов смилостивился. Неудивительно, что в 1893 году царь распорядился выслать всех наличных евреев из своего излюбленного места отдыха – Ялты – и впредь их ни в коем случае туда не пускать.
Памятен и случай, происшедший после крушения царского поезда в Борках в 1888 году (согласно одной из версий, в результате подрыва, по другой, из-за нарушения скоростного режима). Тогда чудом уцелевший император, на могучих плечах поддерживавший крышу вагона и спасший тем самым свою семью, пережив шок, осенил себя крёстным знамением и погрозил сам себе пальцем: «И поделом тебе! Не езди на жидовских железных дорогах!». Он имел в виду евреев-железнодорожных магнатов.
Знаменателен разговор императора с Витте, о чём тот поведал в своих мемуарах: «Государь как-то раз меня спросил: «Правда ли, что вы стоите за евреев?». Я сказал Его Величеству, что мне трудно ответить на этот вопрос, и просил позволения государя задать ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил государя, может ли он потопить русских евреев в Чёрном море. Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление евреям равноправия с другими подданными государя». Хотя сказанное министром весьма раздражило императора, тот не подверг его обструкции, хотя знал, что Витте был женат на этнической еврейке и сам был дальним потомком вице-канцлера Петра Шафирова. Царь дорожил Витте, но не настолько, чтобы прислушаться к его мнению.
3 апреля 1881 г. в Петербурге были казнены наиболее видные «первомартовцы» (участники цареубийства Александра II), а уже 29 апреля 1881 г. был обнародован написанный Константином Победоносцевым царский Манифест «О незыблемости самодержавия», в котором было заявлено, что новый император будет всячески «утверждать и охранять для блага народного самодержавную власть от всяких на нее поползновений». Важно то, что принцип общественной самодеятельности был заменен теперь принципом бюрократической опеки.
Одновременно почти в шестистах населенных пунктах на юге и западе России прокатилась волна погромов. Как это водилось, в местной печати велась подстрекательская агитация, призывавшая разделаться, наконец, с жидами-эксплуататорами. В низах сложилось стойкое убеждение, что имущество и сама личность еврея не пользуются охраной закона, что нехристей можно безнаказанно грабить и громить. В этой чрезвычайно наэлектризованной атмосфере легко было принять на веру злонамеренный ложный слух, будто бы на сей счёт есть специальный царский указ. На самом деле, отношение Александра III к подобным бесчинствам было скорее отрицательным. Ведь понятно, что погром – это всегда дестабилизация, нарушение общего порядка, потому его надлежит прекратить. Надо признать, что власти всё же считали необходимым противостоять насилию, хотя роль защитника евреев от русских их явно тяготила. Как относился к подобным бесчинствам сам государь-император? Сначала, на аудиенции еврейских депутатов с бароном Горацием Гинцбургом во главе император говорил, что погромы возникли исключительно в результате политических смут и что он одинаково относится ко всем верноподданным, и к евреям в том числе. Но затем появилось иное объяснение, а именно – еврейский экономический гнёт, которым якобы подвергаются коренные жители. Личное же отношение императора к погромам видно из слов в разговоре с Варшавским генерал-губернатором Иосифом Гурко: «В глубине души я всегда рад, когда бьют евреев. И все-таки не надо допускать этого». В этой связи пророческими звучали слова Михаила Лорис-Меликова: «Погромы евреев… – предвестники ряда будущих безобразных и диких бунтов».
Некоторые писатели чуть ли не отождествляли революционеров и евреев, хотя известно, что народовольцы, активно занимались антисемитской пропагандой. Так, славянофил Иван Аксаков опубликовал в газете «Русь» (№21, 1883) статью «Еврейская интернационалка и борьба с еврейством в Европе», в которой одним из первых указал на угрозу для России со стороны созданного Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом еврейского Интернационала. В России же еврейских студентов и гимназистов огульно обвиняли в распространении революционной пропаганды. Забавно, что современные почвенники часто называют в этой связи имя брата Ленина, «еврея Александра Ульянова». А Александр Солженицын, стремясь всячески оправдать власть имущих, высказывается на сей счёт вполне определённо: «Еврейская молодежь того времени делит… ответственность» (за погромы).
Между тем, погромная агитация разжигала самые низменные страсти. Сигналом к избиениям явились беспорядки в Елизаветграде. Иудеев громили в Берёзовке (Ананьевского уезда), в самом Ананьеве, где были повреждены несколько сот домов; в Жмеринке, Конотопе, Смеле, Одессе, Александровске, затем в Варшаве, Переяславле, Балте и т.д. Но наиболее свирепый погром прогремел в Киеве, так что начальство вынуждено были признать: «Меры к обузданию… не были приняты достаточно своевременно и энергично, что объясняет отчасти огромные размеры крайнего буйства толпы». Правительство не только не сумело задавить погромы в зародыше, а наоборот, подчас даже подстрекало к ним. Более того, историки говорят о «провокаторской деятельности департамента полиции по устройству антиеврейских бесчинств». Публицист Борис Кушнер приводит текст одной из полицейских прокламаций: «Знаете ли вы, братья и сёстры, рабочие и крестьяне, кто главный виновник всех наших несчастий? Знаете ли вы, что евреи всего мира… объединились в союз и решили полностью разрушить Россию? Рвите на части, убивайте этих врагов Христовых, как только завидите».
Войска, полиция, казаки, как правило, в дело не вмешивались. Настроение сочувствовавших погромам обывателей и бездействующих солдат ярко запечатлела писательница Рашель Хин в повести «Не ко двору» (1886), где гувернантка-еврейка в богатом русском доме становится свидетельницей «уморительного» рассказа одного из подгулявших гостей: «Недалеко от Погорелец, в большом местечке было повальное избиение жидов. Ей-ей! Сам туда ездил смотреть, как их, подлецов, жарили… страсть! На улицах проходу не было от пуху, жидовки же самые бедные – и те на перинах спят, ну и повытресли им перинки-то… Нет, вы только послушайте, что за народец! Когда стали их дуть, ну, натурально, жидки перетрусили, подняли вой, гвалт: ай, вай, грабят, режут… Один похрабрее бросился за солдатами, и наши-то не будь глупы – хвать его, бестию, за пейсики и ну катать: не ори, мол. Жидовки со своими щенками на чердаки попрятались, а ребята наши галантерейным этаким манером повытаскивали, да и того, по юбочкам… Только вот явились казаки, – продолжал он, – да ничего не поделали, помахивают себе для виду нагайками, да пересмеиваются. И что же эти окаянные жидки выдумали, видят, что дело плохо, капут приходит, взяли да и выставили в окнах иконы! Каково?! Ну, не мошенники ли? – Ужас, какие лицемеры, возмутилась одна из дам…» Далее следует кульминационная сцена, когда наша героиня громогласно объявляет гостям, что она еврейка. «Что же вы не продолжаете? – с убийственной иронией обратилась она к рассказчику, – это так интересно… Изувечены ведь не живые люди, а какие-то грязные жидки с пейсиками, в смешных лапсердаках… Вы не стесняйтесь подробностями, наши мягкосердечные дамы не упадут в обморок… другое дело, если бы завизжала какая-то болонка, а то… барахтались и кричали от боли жидовские щенки… Даже иконы на окнах выставили, чтобы провести добрых честных людей… Ужасно!». Гости, конечно же, вскоре оправились от шока, так что общее веселье продолжилось.
Александр III на донесении о погроме в Ростове написал «Весьма печально, но этому конца я не предвижу; слишком эти жиды опротивели русским, и пока они будут эксплуатировать христиан, эта ненависть не уменьшится». Надо сказать, что среди некоторых губернаторов господствовало мнение, что евреев вообще «следует систематически избивать». С этим солидаризовались и иные публицисты. В славянофильской газете «Русь» тот же Аксаков назвал погромы проявлением «справедливого народного гнева» против «экономического гнета евреев над русским населением». В «Новом времени» была опубликована программная статья под названием «Бить или не бить?», причем на этот вопрос газета отвечала положительно. Народник Сергей Южаков на страницах радикальных «Отечественных записок» также оправдывал погромы «еврейской эксплуатацией». Ему вторил Глеб Успенский: «Всё вытерпел народ – и татарщину, и неметчину, а стал жид донимать рублём – не вытерпел».
Примечательно, однако, что редактор газеты «Московские ведомости» влиятельный Михаил Катков высказался категорически против погромов. С их резким осуждением выступили Михаил Салтыков-Щедрин, Николай Шелгунов, Даниил Мордовцев и др. Зверства в отношении евреев получили и международный резонанс. Одна из ведущих британских газет заявила, что «вся христианская и культурная Европа не имеет права дальше хладнокровно наблюдать… эти хладнокровные убийства». В Лондоне же состоялось собрание с архиепископом Кентерберрийским и несколькими герцогами во главе, которое выразило протест против «насилия» над евреями и послало телеграмму Александру III. А еврейский банкир Натан-Мейер Ротшильд даже прервал переговоры с Россией о займе в 500 миллионов рублей. Видимо, всё это заставило власти действовать против погромщиков более решительно. После погромов в мае 1883 года – в Ростове-на-Дону, в июле 1883 года – вновь в Екатеринославе, в июне 1884 года – в Нижнем Новгороде волна насилий явно пошла на спад и вскоре прекратилась.
Знамением наступившей эпохи стал принципиально новый подход самодержавной власти к подведомственным иудеям. Прежняя долгосрочная цель их «слияния» («сближения») с общим населением – то к чему так упорно стремилось правительство последние 30 лет! – была объявлена недостижимой, а потому «всякое направление дела в этом смысле, как не обещающее успеха, должно [было] быть оставлено». На смену успешно проводимой государственной политики Николая I и Александра II ассимиляции евреев пришло неукротимое стремление Александра III превратить их в своего рода изгоев, всячески оградив коренное население империи от их «зловредного» влияния. При этом, как это ни парадоксально, евреев же и виноватили в том, что это их «надменное племя… отрицало сближение с христианами, как нечто их унижающее». Прав был еврейский писатель Лев Леванда, в прошлом сам ревностный сторонник идеи «слияния», когда писал в начале 80-х годов: «Что же делать, когда те, с которыми мы хотели слиться, отбиваются от нас руками и ногами – руками, вооруженными ломами, и ногами, обутыми в сапоги с железными подковами?..» На смену политике постепенного расширения прав евреев пришло представление о них как об «инородцах», а значит, вредных для страны и несущих ответственность за все свои и ее несчастья. По словам писателя, появились «степенные молодые люди, с пакостной усмешкой… журналисты, прославляющие розги, юдофобство на «научной» почве с передержкой, гаерством, гиканьем». А один высокопоставленный сановник высказался вполне определённо: «Еврей – паразит, удалите его из живого организма, внутри которого и за счет которого он живет, и пересадите его на скалу, и он погибнет».
В этом ключе следует рассматривать высочайшее повеление от 22 июня 1881 года, в котором говорилось о «ненормальном отношении» между коренным населением некоторых губерний и евреями, причём имелся в виду приносимый евреями вред, прежде всего, в экономической сфере. Эти настроения царя чутко уловил новый глава правительства и министр внутренних дел Николай Игнатьев, вошедший в историю своими антиеврейскими «Временными правилами», которые, по остроумному замечанию историка Семена Дубнова, открыли дорогу «к легальным погромам». Надо заметить, что все наиболее существенные законы, ограничивавшие права евреев, вводились не в законодательном порядке, а через Комитет министров, как законы временные. Всегда употреблялась знакомая фарисейская формула «впредь до пересмотра всех законов об евреях (причем всегда давалось понять, что законы эти будут пересматриваться с точки зрения расширительной, а не ограничительной), повелеваем и пр.» Законодатели знали, что Государственный совет (старый, составленный исключительно из бюрократов) или большинством выскажется против, или спустит представление «в песок», или, по меньшей мере, скажет много неприятных истин для министров, внесших проект новых стеснений для евреев. Поэтому в Государственный совет, как бы то по закону следовало, таких законов не вносили, а проводили их через Комитет министров, а если и тут опасались возражений, то через особые совещания или просто всеподданейшими докладами…
Во «Временных правилах» было положено начало пересмотру всех законов о евреях с целью принять против них более «адекватные», по разумению Игнатьева, меры. Вдохновителем же и застрельщиком этих узаконений стал Победоносцев, получивший прозвание «русский Торквемада» и «злой гений России», проводивший, кроме всего прочего, жесточайшие преследования старообрядцев, сектантов и всяких иноверцев. Лозунгом времени стало возвращение к основным принципам политики деда Александра III – Николая I, включая укрепление начал «самодержавия, православия, народности». Под народностью при этом понимались коренные народы России, к которым евреи никак не относились. Этому предшествовали специально организованные Комиссии, действовавшие в 15 губерниях черты оседлости, и в Харьковской в том числе, которые сосредоточились на вреде, приносимом евреями. Причём вопросник из центра к губернаторам на местах был составлен таким инквизиторским способом, что содержание большинства ответов было предопределено. Так, Комиссия Юго-Западного края в Вильно кликушествовала: «Для евреев нет отечества, нет государства, нет законов, кроме кастовых, нет власти, кроме власти кагала (кстати, упраздненного в 1844 году). Они представляют подвижное государство в государствах, с которыми ведут вечную, ожесточенную экономическую войну». Даже такое, казалось бы, положительное качество, как трезвость, тоже было поставлено евреям в вину, ибо «из-за их трезвости питейные расходы, пополняющие государственный бюджет, несет одно лишь нееврейское население». Когда же некоторые члены Комиссии в Могилеве посмели робко заговорить о полезной хозяйственной деятельности евреев, губернатор Виктор Валь заявил, что задача собрания – обсуждать исключительно вред, причиненный иудеями, а не приносимую ими пользу.
И неудивительно вовсе, что в результате утвердилась господствующая идея о том, что евреи сами виноваты в своем плачевном положении, ибо спаивают русский народ, нещадно эксплуатируют крестьян и бегут из черты оседлости, дабы влиться в русскую революцию. Потому-то правительство принимало на себя обязательство защитить русский народ и прежде всего крестьянство (им же ограбленное!) от еврейских «кровопийц». В своей «Всеподданнейшей записке» от 21 августа 1881 года на имя Александра III Игнатьев был резок и прямолинеен: «Взрывы дикого народного чувства, подобные тем, которые мы видели в 1881 году, тем объясняются, что крестьяне ежедневно видят самое беззастенчивое нарушение евреями закона, которое всегда проходит им безнаказанно. Род их занятий и отношение их ко всяким требованиям закона ясно обнаруживают, что обход закона и жизнь за счет ближнего составляют присущее им свойство. Такие стремления евреев лучше всего доказывают необходимость твердо и неуклонно следовать по начертанному Вашим императорским величеством пути и возможно скорее избавить коренное население от еврейского гнета».
Согласно Игнатьеву, иудеям возбранялось приобретать недвижимое имущество вне местечек и городов в черте оседлости, арендовать земельные угодья, торговать в воскресенье и христианские праздники. При этом власти на местах подчас совершенно произвольно переименовывали местечки в селения, искусственно создавая легальные основания для высылки евреев. Было много населенных пунктов, фактически превратившихся в города, однако не получивших соответствующего статуса из-за яростного сопротивления местной администрации. Так, в ответ на просьбу жителей Белой Церкви предоставить ей статус местечка генерал-губернатор Александр Дрентельн заявил: «Скажите вашим евреям, что я скорее превращу Бердичев в деревню, чем Белую Церковь в местечко». К тому же власти на местах всемерно ужесточали ограничения: малейшее передвижение еврея в пределах сельской местности, а также строительство им нового дома влекли за собой неминуемую высылку. Даже покинувший сельскую местность из-за военной службы еврей мог иметь проблемы с возвращением в родные пенаты. Водворение сюда иудея допускалось лишь в порядке исключения и только с согласия сельских обществ. Невольно вспоминается Тевье-Молочник Шолом-Алейхема, вынужденный продать скотину и скарб и переселиться из родной деревни в город. По таким трудящимся и ударил закон Игнатьева об изгнании евреев. Он лишил заработка сотни тысяч семей. В черте оседлости экономические условия были чудовищными: более миллиона человек нуждалось в финансовой помощи, у них не было средств даже на пропитание. Игнатьевские законы способствовали обнищанию еврейского населения и массовой эмиграции, причём правительство это всячески поощряло. Победоносцеву же приписывают фразу о будущности российских евреев: «Одна треть вымрет, одна выселится, одна треть бесследно растворится в окружающем населении». А сам Игнатьев, обращаясь к евреям, говорил: «Западная граница открыта для вас».
Надо сказать, что и сам Александр III с самого начала был поборником иммиграции евреев за границу. Когда подольский губернатор в отчете за 1888 год указал, что выселение из государства еврейского пролетариата было бы весьма желательным, монарх сделал на нём характерную пометку: «И даже очень полезно». Киевский губернатор предлагал иммигрантам пособие из сумм (еврейского же!) коробочного сбора, царь и это одобрил и распорядился передать для исполнения министру внутренних дел. Сочувственно было встречено государем и предложение одесского градоначальника лишить выехавших евреев права на обратное возвращение в Россию по истечении известного срока, и Александр III начертал на отчёте категорическое «Да». Следует также иметь в виду, что усиленное выселение евреев стимулировалось, кроме всего прочего, жестким законом о воинской повинности. Так что власть предержащие поддерживали программу барона Мориса де Гирша, по которой из России только в Аргентину должно было в течение 25 лет выехать три миллиона евреев.
Нельзя не сказать, что параллельно с ограничениями права жительства власти намеревались ввести направленные против евреев запреты на профессиональную деятельность. Так, в апреле 1882 года военный министр Петр Ванновский издал приказ, ограничивавший долю евреев – врачей и фельдшеров в армии. В его приказе говорилось, что число врачей-евреев необходимо сократить «ввиду не вполне добросовестного исполнения ими своих обязанностей и вследствие их неблагоприятного влияния в войсках».
Узаконения от Игнатьева, названные евреями «погромными», были высочайше утверждены 3 мая 1882 года. Нельзя, однако, сказать, что они не встречали противодействия даже со стороны весьма влиятельных лиц. Министр финансов Николай Бунге и министр юстиции Дмитрий Набоков выступили против антиеврейских мер как меняющих действующее законодательство. Они вновь напомнили о явной пользе, приносимой евреями, их торговой предприимчивости, способности содействовать облегчению торговых сделок, возможности пользоваться при их посредстве легко доступными кредитами. Да и сама жизнь подсказывала, что санкционные ограничения давали только повод к злоупотреблению местных властей и не приносили ни малейшей пользы государству. Выселение из сел, настаивали министры-прогрессисты, отдадут евреев на полный произвол крестьянских обществ, откроют поле для взяток, насилия и всякого рода притеснений. Запрещение же сельской торговли и сосредоточенность евреев в городах нанесут краю громадный экономический вред, вызовет огромные недовольства, причём не только у евреев, но и среди остального населения. К ним присоединился и министр государственных имуществ Михаил Островский, который представил в Кабинет министров записку о необходимости смягчения предложений Игнатьева. Он настаивал на необходимости облегчении страданий десятков тысяч душ, «хотя бы и евреев».
Назначенный на должность министра внутренних дел граф Дмитрий Толстой в июне 1882 года в своём отчете государю указал, что надлежит принять решительные меры, в виде новых законов о евреях. Существенно, однако, что государь, утвердивший в феврале 1883 года докладную Толстого, не пожелал тогда диктовать правительству свою волю. Он тогда согласился с министром и повелел: «Необходимо и не теряя времени!». Сказано – сделано: было решено пересмотреть текущее законодательство и в этих целях сформировать особую высшую Комиссию под председательством бывшего министра юстиции графа Константина Палена. Эта Комиссия провела серьезное обследование жизни российских евреев. Были подготовлены и изданы труды по истории законодательства об иудеях, по статистике еврейского населения и т.д. Здесь нельзя не сказать о роли Ивана Блиоха, бывшего кроме того и деятельным правозащитником, в подготовке вспомогательных материалов, призванных составить объективную картину. С завидной энергией приступил он к собиранию точных данных об экономическом положении и жизни евреев в черте оседлости. В этом ему помогали десятки помощников и волонтёров, которые работали в различных учреждениях, казённых палатах, пользовались официальными отчетами, протоколами, статистическими обзорами, докладами комиссий и неопубликованными трудами Высшей комиссии.
В итоге появилась обобщающая работа «Сравнение материального и нравственного благосостояния губерний западных, великороссийских и польских» (1891). Это было обширное пятитомное сочинение, включавшее в себя до 140 таблиц и до 350 графиков и картограмм, наглядно пояснявших текст. Следуя строго индуктивному методу, авторы взяли себе за правило судить только о вопросах, доступных проверке цифрами.
Исследование предварял очерк о современном антисемитизме в его «экономически-передовой», «христианско-социалистической», народнической и консервативной версиях. Подчёркивалось, что правительство априори исходило из идеи вредоносности евреев и намеревалось изучить лишь степень этого вреда в тех или иных отраслях экономической и общественной жизни.
Оказалось, что по сравнению с великоросскими губерниями, в черте еврейской оседлости народное благосостояние – выше, прирост крестьянского населения – больший, скотоводство и продовольственная часть – в более благоприятном положении. Что до нравственного состояния, то умышленных убийств, других серьёзных преступлений, а также торговых «плутней» среди евреев меньше, чем у неевреев, что показывает статистика судимостей. Домов терпимости и тайных притонов по отношению к населению городов в черте оседлости в 12 раз меньше. Авторы писали: «Что касается до внутреннего и семейного быта самих еврейских обществ, то чистота их нравов, высокое уважение к науке, безусловная трезвость, бережливость и постоянная деятельность достаточно всем известны и не могут не служить им в похвалу».
Опровергалось здесь и господствующее предубеждение, будто евреи столь плодовиты, что могут получить перевес над остальным населением. Евреи в черте оседлости составляли лишь 8,4% от общего количества, и прирост их меньше, чем у других национальностей.
И пресловутое обвинение евреев в спаивании русского народа на поверку оказывалось ложным: «Жалобы на пьянство преимущественно относятся к губерниям великорусским, гораздо меньше к губерниям малороссийским и новороссийским, и почти вовсе не заявлялись по губерниям западным и прибалтийским», – отмечали авторы. В черте оседлости и пьянства меньше, и вино продаётся дешевле, а существование мелких сельскохозяйственных заводов возможно только благодаря дешёвому еврейскому труду. Да и прибыль у еврейских кабатчиков гораздо меньше, чем у русских: «От этой бедности шинкарей пьющий народ черты оседлости ежегодно выигрывает 8 миллионов рублей, и многие лишние миллионы взимает также и государственное казначейство».
Очевидна для авторов и экономическая польза еврейской торговли. Ведь жёсткая конкуренция привела к тому, что цены на товары доведены в черте оседлости до практического минимума. В то время как русские торговцы, получая 10-15% прибыли, считают, что торгуют себе в убыток, евреи довольствовались 2-5%. Зато еврейская среда даёт относительно в 5 раз больше мелочных торговцев, чем лица других исповеданий, причём такая торговля приводит к вопиющей нищете самих иудеев. Да и вообще 90% еврейского населения составляет ничем не обеспеченная масса. Даже процент домовладения у евреев меньше. «Можно ли говорить о разорении сельского населения евреями, ввиду того непреложного факта, что эксплуатируемые, то есть крестьяне, живут в черте оседлости гораздо лучше, а эксплуататоры-кровопийцы представляют собой самую неприкрытую голытьбу, проклинающую день своего рождения».
Вопреки мифу о том, что евреи чураются физического труда, выяснилось, что десятки тысяч из них трудятся рабочими, носильщиками, возчиками, сплавщиками, водовозами, садоводами, подёнщиками, кустарями, кузнецами, слесарями. Особенно много евреев-ремесленников – всего 450 тысяч человек, и ещё 139 тысяч землевладельцев, огородников, садоводов, табаководов, виноделов. При этом многие евреи-земледельцы, плотовщики, огородники принимают даже своеобразный облик сельчан, усваивая простонародную речь, приближающую их к крестьянскому типу. Тем самым развенчивалось расхожее мнение о том, что евреи не занимались земледелием и пользовались землёй только для сдачи её в чужие руки, не желая работать сами. Были обследованы хозяйства евреев в западных губерниях, и обнаружилось, что, невзирая на чинимые им препоны, 75% находятся в хорошем и среднем положении. А изучение 17 земледельческих колоний в Новороссии показало, что евреи возделывали землю и вели дело весьма серьёзно. В 10 колониях Екатеринославской губернии евреи обрабатывали 84% всей земли сами, без найма рабочих. И это при том, что возможность приобрести в собственность даже кусочек земли была для них закрыта.
В результате следовал вывод, что господствующее в правительственных сферах неблагоприятное мнение ο евреях ничем не обосновано, что нападки на них ложны и несправедливы и что необходимо отменить все ограничительные меры для иудеев. По мнению историков, более детального, добросовестного и основательного статистического обследования положения евреев и их экономической роли в России ещё не было.
Труд был опубликован, но сразу же подвергся цензурным гонениям. Продолжение его было признано «излишним», и он так и остался неоконченным. Дело дошло до того, что вопрос о распространении книги рассматривался в Комитете министров, и она была признана настолько вредной, что был вынесен вердикт: арестовать и уничтожить издание. Лишь несколько экземпляров случайно уцелели в типографии Ильи Ефрона, где она печаталась. Впрочем, работа эта всё-таки дошла до читателей: в 1901 году было опубликовано её сокращённое издание, а основное содержание всего труда было изложено в обстоятельной статье Андрея Субботина «Еврейский вопрос в его правильном освещении» («Еврейская библиотека», 1903, Т.10).
С горечью отметим, что предвзятое отношение к жизни и деятельности еврейства в черте оседлости проявилось и у наших современников. Показательна в этом отношении книга Александра Солженицына «Двести лет вместе» (2001), в которой он ни полсловом не обмолвился о фундаментальных работах Блиоха. И неудивительно, поскольку их выводы противоречили заданной концепции автора.
Справедливости ради надо отметить, что большинство членов Высшей комиссии признали, что существующие ограничения не решают еврейского вопроса, что дальнейшее следование по этому пути и несправедливо, и не вызвана надобностью, принося лишь вред не только самим евреям, но и всему населению. Комиссия предложила постепенно расширять права евреев. Предлагалось, чтобы система исключительных и репрессивных мер против евреев была бы заменена системой постепенных, освободительных и уравнительных законов. Отмечалось также, что следует идти не назад, а вперед по тому пути, которым шло российское законодательство с 1786 года, постепенно снимая ограничения и притеснения с евреев. В еврейском вопросе рекомендовалось соблюдать «величайшую осторожность и постепенность», как это было при Александре Освободителе. Было также предложено отменить «Временные правила» и предоставить право повсеместного жительства всем лицам, служившим на основании военного устава 1874 года. В этом же ключе высказался писатель Николай Лесков в работе «Евреи в России» (1884): «Только такое решение еврейского вопроса будет правильно и сообразно с истинными выгодами великого государства, которое уравняет русских подданных еврейского вероисповедания со всеми подданными русского государства без различия по их племенному происхождению и вере». Однако прогрессивные идеи не встретили поддержки со стороны Александра III. Напротив, Пален и его Комиссия не оправдали «доверия» императора, пожелавшего открыто проводить шовинистическую, антисемитскую политику. Неудивительно, что в 1888 году Комиссия по высочайшему повелению прекратила своё существование, так и не добившись ощутимых результатов. Решениям её не был дан ход, зато возобладала ярко недоброжелательная тенденция.
После роспуска Комиссии решение о судьбах еврейского народа было передано в руки Совещания, образованного Министерством внутренних дел под председательством Вячеслава Плеве, бывшего в то время товарищем (заместителем) министра. Отъявленный карьерист, стремившийся всемерно выслужиться перед царем, Плеве вознамерился не только закрепить пресловутые «Временные правила», но и ужесточить их, разработав пакет новых антиеврейских мер. Плеве возжелал удалить из сельской местности поголовно всех евреев, даже тех, которые проживали там издавна, причём намеревался карать ослушников тюремным заключением. Ремесленники и другие льготные группы подлежали переселению из внутренних губерний в черту оседлости. Предлагались жесткие меры против аренды по устным контрактам или так называемой подыменной аренды, то есть аренды на чужое имя; письменные же договоры Временные правила запрещали. Помещик, сдающий земельный участок еврею по устному контракту, в любой момент мог его расторгнуть, и, присвоив инвентарь арендатора, обречь его на полное разорение. Эти драконовские «предложения» в 1890 году должны были быть представлены в Государственный Совет на утверждение.
В таких условиях, казалось, всякая борьба за права евреев должна была оказаться совершенно бесперспективной. Но только не для правозащитника банкира Горация Гинцбурга. Хотя теперь уже не было речи об эмансипации евреев: все усилия должны были быть направлены на сохранение того, что было дано им раньше и на предупреждение дальнейших ограничений в правах. Барон вступил в борьбу, спокойно и терпеливо раскрывая перед правительством всю вредоносность «инициативы» Плеве. Он убедил авторитетного в глазах царя министра финансов Ивана Вышнеградского, сколь чудовищна и дика эта инквизиторская нетерпимость к евреям. В докладе Александру III министр доказывал приносимую евреями пользу для экономической жизни страны; Виноградский обратил также внимание царя на то, что проекты Плеве самым неблагоприятным образом скажутся на финансах империи. В результате предложения Плеве даже не были представлены в Государственный совет. Так удалось отвратить страшную беду, нависшую над русским еврейством. Если бы за бароном не числилось никакой другой заслуги, кроме этой, то и ее одной было бы достаточно, чтобы его имя осталось навсегда памятным в истории. Но мало этого, Гинцбург пристально наблюдал за жизнью своих соплеменников на местах и всегда вставал на их защиту, отстаивая их интересы в Правительствующем Сенате. Он заручился в этом поддержкой человека, которого современники называли не иначе, как «судьей праведным», а именно начальника первого департамента Сената Виктора Арцимовича.
Интересно, что существенной причиной притеснения евреев власть объясняла и невозможностью конкуренции с ними коренного населения империи, в чём признался тот же Победоносцев. По сведениям осведомлённого современника, «взгляд Победоносцева сводился к тому, что политика правительства в отношении евреев обусловливается не недостатками, присущими будто бы евреям, …а тем, что, благодаря тысячелетней еврейской культуре евреи представляются элементом более сильным духовно и умственно; при темноте и некультурности русского народа, борьба против более сильного въ культурном отношении элемента – евреев не представляется для него возможной; для того, чтобы несколько уравнять шансы этой борьбы, является справедливым, с точки зрения правительства, поставить евреев в худшее правовое положение, при котором слабая способность окружающего населения бороться была бы уравновешена».
Как известно, в царствование Николая I и Александра II общему образованию евреев придавалось большое значение. Неудивительно, что число их в высших учебных заведениях быстро росло. Так, в Харьковском университете в 1878 году евреи составляли 5% студентов, в 1886 году – уже 28,3%. В Одесском университете число студентов-евреев выросло за то же время с 8% до 29,8% и т.д. Так, несмотря на все преграды, в России были созданы предпосылки для возникновения русско-еврейской интеллигенции – врачей, адвокатов, художников, журналистов, учёных, служащих в акционерных компаниях, чему Верховная власть была, мягко говоря, не рада. Поэтому, когда тот же одесский губернатор предложил ограничить прием евреев в гимназии до 15%, сообразно их пропорциональному представительству в населении города, государь на это согласился, подчеркнув: «Я разделяю это убеждение». Надо отметить, что поначалу пресловутая процентная норма приема евреев в вузы была введена в Военно-медицинской академии (5%), Горном институте (5%), Харьковском технологическом институте (5%) и др. Показательно, что на поступившем к нему заявлении о якобы деморализации русского юношества учащимися-евреями, Александр III отозвался: «На это необходимо обратить внимание». На прочие жалобы о переполнении учебных заведений евреями также последовала категорическая резолюция: «Тоже вопрос, который желательно было бы решить окончательно».
Результатом такого «окончательного решения» стал полученный с одобрения государя циркуляр министра народного просвещения Ивана Делянова от 10 июля 1887 года о том, что иудеев надлежит принимать в гимназии и университеты не более 10% – в черте оседлости, 5% – во внутренних губерниях и 3% – в столицах. Этой процентной нормы должны были неуклонно придерживаться. Существовали, однако, учебные заведения, в которые евреи не допускались вовсе. Речь идёт о Нижегородском дворянском институте, Коллегии Павла Галагана в Киеве, Коломенском промышленном училище Чижова, Екатерининском учительском институте в Тамбове и т.д. Впрочем, следует отметить, что одновременно с евреями доступ в гимназии был ограничен и для представителей низших сословий. Так, в июне 1887 года вышел подписанный Деляновым циркуляр «О сокращении гимназического образования» и метко прозванный закон о «кухаркиных детях». Власти считали, что наряду с евреями, гимназии и прогимназии должны освободиться «от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей». Для социальных низов были открыты лишь церковно-приходские школы.
И когда в 1886 году в первый офицерский чин корнета был произведен двадцатитрехлетний барон Александр Гинцбург, сын Горация Осиповича, этот, казалось бы, обнадеживающий пример послужил поводом для тотального запрета производства евреев в офицеры. Царь распорядился: впредь «не допускать более вольноопределяющихся из евреев к держанию экзамена на офицерский чин ни в военных, ни в юнкерских училищах, ни в особых комиссиях».
Существенно, что контрреформы Александра III лишили евреев участия и в местных выборных учреждениях. Земское (1890) и Городовое (1892) положения отняли у них исконное право избирать и быть избранными в качестве гласных в городские думы и управы, их лишили права занимания должностей по городскому самоуправлению и заведованию отдельными отраслями городского хозяйства. В черте оседлости допускался лишь суррогат еврейского представительства, определяемый Министерством внутренних дел не больше 10% состава думы (в то время как в прежние царствования число их составляло треть от общего количества мест). Кроме того, в отличие от Судебного устава 1864 года, в 1884 году последовало ограничение прав евреев в составе присяжных заседателей. Зачисление в присяжные поверенные лицам нехристианского исповедания, согласно докладу министра юстиции Николая Манасеина, было возможно не иначе, как по его личному разрешению. То же ограничение было распространено и на присяжных стряпчих при коммерческих судах. А законом 1886 года «о некоторых мерах к обеспечению правильного исполнения евреями воинской повинности», налагался трехсотрублевый штраф с родственников каждого уклониста.
В своём антиеврейском запале царь едва ли уступал своему брату, великому князю Сергею Александровичу, ставшему московским градоначальником и генерал-губернатором. Это был ультра-ретроград, крайне ограниченный человек, помешанный на тотальной идее мирового еврейского заговора. Во всех своих решениях в качестве градоначальника он опирался на советы Победоносцева, который писал о московских евреях: «Забрав в свои руки почти всю торговлю, они производят ее главным образом по воскресным и праздничным дням в ущерб религиозно-нравственной жизни православных христиан». И симптоматично, что один из ближайших помощников Победоносцева, Владимир Истомин, был переведен им в Москву на должность правителя канцелярии градоначальника. Он-то сыграл не последнюю роль в изгнании евреев из Москвы.
В 1890 году был выработан проект из 44 пунктов, осуществление которого сделало бы жизнь российских евреев совершенно нестерпимой. Из Москвы были высланы все евреи-ремесленники, а затем и отставные нижние чины рекрутского набора и их семейства, то есть те, кто, благодаря узаконениям Александра II, совершенно легально проживали здесь, двадцать, а то и тридцать лет, а кое-кто и с рождения. Правительство Александра III, по существу, вело военную кампанию против еврейского населения. В 1891 году с разрешения местных властей в Москве на деньги железнодорожного магната Лазаря Полякова была построена большая и очень красивая хоральная синагога в византийском стиле со звездой Давида на куполе. Но после ее завершения царская администрация потребовала купол полностью снять, а в 1894 году закрыть и саму синагогу, предложив евреям две возможности: продать ее или превратить в «филантропическую организацию». Синагога была переоформлена в училище-приют, и такой статус сохранялся до 1897 года. Прекратилась в Москве и работа девяти еврейских молельных домов.
Полиция лютовала и хватала людей, даже отдалённо напоминавших евреев, а ретивый обер-полицмейстер Александр Власовский, суливший немалое денежное вознаграждение за поимку каждого иудея (равное сумме за двух уголовников), однажды в приватном разговоре обронил: «Для жида нет закона!». И в самом деле, лиц неимущих или не успевших продать к сроку свой скарб, в срочном порядке направляли в пересыльную тюрьму для отправки по этапу; им надевали деревянные наручники и обращались, как с закоренелыми злодеями. Немало было и таких, кто закончил здесь свою жизнь. Чтобы избегнуть ареста, многие проводили морозные ночи на кладбищах, но и там их отлавливали, а больных и даже рожениц отправляли на вокзал. По некоторым данным, из столичного города было тогда изгнано до 25 тысяч иудеев. Среди высланных оказался и прославленный живописец Исаак Левитан. И только после «страшного шума», поднятого влиятельными друзьями, ему скрепя сердце разрешили вернуться в город. Словом, «мужественный» Сергей Александрович довёл Москву до почти революционного состояния. И надо сказать, что благодаря подобной политике евреи действительно вскоре стали одним «из злых факторов нашей проклятой революции». Произошла удивительная метаморфоза: из трусливых людей, как их характеризовали ещё тридцать лет назад, евреи превратились в революционеров, бомбистов, террористов, пытаясь отвоевать элементарные права, не только свои, но и всего российского народа. И когда в 1905 году Сергей Александрович был взорван «адской машиной» террористом-великороссом Иваном Каляевым, то обвинили в этом, конечно, «кукловодов»-евреев.
Отношение Александра III к евреям историки характеризуют не иначе, как апофеоз злобствования, безграмотности и узколобой мстительности. При этом Царе-Миротворце изгнания, депортации, аресты и избиения стали уделом отнюдь не мирной жизни российских евреев.