Стихи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 71, 2020
***
Слух возвращается. К памяти сиюминутной,
К каплям воды и плывущему небу вокруг,
К тускло блестевшему морю, к поверхности ртутной
Словно ленивой волны, обретению смутной
Веры – нет, страха за только родившийся звук.
Шорох и шепот, как пульс у причудливой смены
(Помнил все время, но к слову припомнить не мог)
Тем и предметов, скрепляющих темные вены
Писем у любящих. Кто разглядит кровоток,
Если и сами они замыкаются в стены
Долгих, как волны, но враз обрывавшихся строк,
Вечность свою укрывая в молчащих просторах –
(Нет, не запомню, но и забывать не вели!)
К ним и вернется она, как к камням, на которых
Волны опять разбивались и снова росли.
К ним же вернется, коснувшись песка и земли,
В любящих письмах, где ждали то шепот, то шорох,
Легкости жаждали, время и мир обрели.
***
Иссякнет враз поток. По трассе под сто сорок.
Ни жизни, ни жилья, ни мысли, что живой,
Ни мысли в принципе, лишь в ряби верстовой
Асфальтовая мгла взлетает на пригорок,
Чтобы скатиться вниз и вклиниться меж створок
Поросших лесом скал и туч над головой,
Растущих из небес в прогретый солнцем морок…
Мираж пустынных мест, двоящийся рельеф
Изгибов и кривых! Умолкнув и прозрев,
И тут же все забыв. Так! сколь бы ни был долог
Непоглощенный путь. От тяжести в груди –
Еще быстрей, быстрей, все бросив позади.
Здесь тянется река. Там топчется проселок.
Гранитный кряж за ним, и пастбище, и луг.
Господь творит свой сад, приоткрывая полог
Для солнечных лучей – и тень стекает с рук.
Стоцветьем бьет в глаза искрящийся осколок.
И ласточки вокруг. И ласточки вокруг.
***
Облаков перья, дюны и сосны – рожки да ножки!
То, что я помню, можно доверить детской ладошке.
Пусть она лепит криво и косо, долго и полно,
И слепив, бросит в тихие воды, в мирные волны.
Не понять взрослым, что за фигурка пляшет, не тая –
Бегемот Мурка? Хрюшка-лягушка? – словно живая.
Не унять крика детского вслед ей, плача и смеха –
Посреди лета, долгих раскатов грома и эха.
Все, что я помню, может вместиться в кратких и редких
Иногда – лицах, изредка – рифмах, втиснутых в клетки.
На листы спрятав школьной тетради немощь и нехоть,
К водяной глади, к зареву неба ехать и ехать,
Среди них скрыться неразличимей вставленной точки
И спросить: чьи мы рваные фразы, письма и строчки?
Для чего краски мира иного на небосклоне?
И зачем снова наши фигурки в чьей-то ладони?
***
В любви несознанной томятся взаперти
То дом отшельничий, то скованные реки,
То сад полузаброшенный. И некем
Пока заполнить их и запасать в горсти
Травинки, камешки для встреченных в пути,
Для света тусклого, попавшего под веки.
Куда она пройдет сквозь спящие тела?
В несказанной любви есть тайнопись тепла,
Слепцам ли знать ее, и боли, и увечьям.
Любая тайна – сад: тропинкою вела
В стеклянный омут сна, в пустые зеркала –
Но прятаться от них и незачем, и нечем.
***
Мусор не убран. Пусты магазины. Длинны
Улицы, только что сбывшие праздник (хоть четверть цены!).
Тронут морозцем и сумрачен сном неглубоким
Воздух, дарованный любящим. Им ли даны
Эти часы, чтоб остаться в неспешном потоке,
В том, где они бессловесны, и чужды, и, да, одиноки?
Город, любой, что оставлен им, реки, текущие к ним –
Лед укрывает их медленный холод своим.
Руки касаются льда. Но как если и этого мало,
Мерзлую муку их голоса помним и длим,
Отзвуки ловим из небытия, из провала:
Слышишь? от воздуха дышащий неотделим,
Помнишь? и облачко пара дыхания не выдавало…
***
В саду растимом – но по воле случая, чьей-то прихотью и волшебством –
Скамья скрипуча и трава примятая. Так что кажется, что мы живем.
И даже чудятся за краем зрения принадлежащие нам тела,
Но предназначенные для сотворения мира этого, его тепла.
Едва ли вместимся в свои же облики, в силуэты их среди ветвей
Размытым облаком ли, дымкой тающей, чтобы сделаться еще живей.
Тропа протянется к кустам смородины, ягод капельки зазвенят,
Промочит ливнем их полночь-странница от макушки и до самых пят,
О чем-то яблоки в листве зашепчутся, зашушукают свысока,
В своем игрушечном заснут кораблике в лунном отсвете облака…
С чего бы живы мы в незрячих контурах, в тайне сотканной их садов?
И чем доверимся дню служивому? Наших, помнится, несть следов.
Его печалями пока не трогая – пусть таит и от наших глаз
Все то немногое, что останется. Может статься, что и от нас.
Шестистопные ямбы
*
На первые часы тепла не доставало –
И медлила, войдя. Но сразу узнавала,
Который день вокруг, какой настанет день.
В безлюдные дворы ее скользила тень,
Молчал послушный мир, но музыкой был шорох
Велосипедных шин, ветвей прозрачных крон,
Песка и гравия. Со всех земных сторон
Уже сходился свет на поднебесных хорах,
До самых тайных жил, до капелек на дне
В себя вбирая жизнь, пришедшую извне –
И облако листвы рождавшейся лучилось.
…Та жизнь, которая ей пела в тишине,
Та жизнь, которая со мною не случилась,
Но все-таки была дана однажды мне.
*
С горы Гремячей вниз в ленивую Пскову
Спускалась тень, примяв к следам своим траву,
От самых белых стен до самой черной зыби.
И робко жались с ней к известняковой глыбе
Минуты и часы, крошились под рукой
В извилистую тьму, влекомую рекой,
В песок, и прах, и пыль на тропку луговую…
Когда же этот мир однажды призову я,
Себя увидев в нем, взбираясь наугад
По башне крепостной, где плакал водоскат,
И шмель гудел вдали, и в люльке дня качали
Осыпавшийся вал и яблоневый сад,
То, что мне знать в конце, чего мне ждать в начале?
*
Об утреннем дожде, о солнечном полудне,
О неге праздничной и суетности будней,
О дверце, отпертой бороздчатым ключом,
И воздухе за ней – не все ль равно, о чем
Не будет сказано? Я выдумал когда-то
И голос собственный. Сквозь местности и даты –
Ни слов звучавших, ни ответных чьих-то слов.
Проснусь – за окнами величие заката,
Спокойствие реки, согбенный рыболов…
И мир прямых углов, рассыпавшийся рядом,
Где не существовать – но за косым лучом
В молчанье всматриваться благодарным взглядом
С ничейной горечью и в облике ничьем.
…О памяти и о любви, о родине, о чем?
*
Еще не рассвело, еще налег на мыс
Туман от берегов, лохмат и белобрыс.
Лишь эхо выдает и чайку-невидимку,
И шаг прохожего. Но утреннюю дымку
Уводит от волны нептунова рука
И город на ладонь кладет материка
От шпилей к мостовым. И в облике обжитом
Искрится первый луч, и не принадлежит им,
Меняя краски – медь, и бронза, и латунь –
На улице пустой, сквозь северный июнь…
…Я легок даже там? Тогда пушинкой сдунь
На куст шиповника, на старый дуб, на липу.
Отдай меня тогда не голосу, так всхлипу.
*
Лесных дорожек тишь. Сухие мхи обочин.
Журчит вразброд ручей (но каждый звук отточен).
Дороги петли вьют. Кому они нужны?
Пыль гонит с колеи. С краев обведены
Болотца ветерком. И след на перекрестке
Уводит в никуда, как надлежит лжецу –
К горелым вырубкам, где сосенки-подростки
Одни на долгий крик сойдутся к пришлецу:
– Ты звал кого-нибудь? Ты говорил кому-то?
К чему тебе их слух, их память или смута,
Чужих наречий шум, чужие нравы их?
Достаточно ль узнал молчания одних
И болтовни других, и даже слов, похожих
На твой родной язык, на звук шагов прохожих?
Возьмешься ль повторить над вьющейся тропой
Хоть что-то из того, что сказано тобой?
*
Припомни, ласточка, взглянув на миг с небес,
И полосу реки, и радугу, и лес,
Припомни надо мной, летя стремглав, на выбор:
Там Новгород и Псков, и Ладога, и Выборг,
И Сердоболь вдали, и – что еще? – Москва…
От росчерков твоих кружилась голова,
Ты воздухом была, светало ли, смеркалось,
Ты родиной звалась, ты рифмами касалась,
Приковывая взгляд. И не было вольней
Иного торжества, чем сеть судьбы твоей,
Чем тень, мелькнувшая к воздушному потоку…
В любой твой летний рай, но не забудь к востоку.