Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 71, 2020
Андрей открыл глаза и не сразу понял, что он в палатке. Вылез из спальника и высунулся наружу. На пару секунд его ослепил белесый, голубоватый свет. От берега, хватаясь за ветки ольхи, к палатке поднималась Елена. Он был уверен, что жена еще спит, даже не взглянул в ее сторону.
– Доброе утро!
– Доброе!
Ей шел спортивный костюм. Ей вообще все почти шло. Андрей знал, многие считают его жену интересной и умной. Она спросила:
– Чаю хочешь?
– Давай остальных подождем.
– Как знаешь. Пропусти-ка.
Еленина нырнула в палатку, а Андрей отошел к воде, достал сигарету. Затянулся.
Еще три дня назад они сидели в «Лаванде» – подзабытый жанр ресторанных посиделок. Накануне Андрею пришлось побегать, выполняя заказ жены на подарок к свадебному юбилею – часы малоизвестной марки. Нашел он их в ГУМе – сколько лет нога туда не ступала? – сразу надо было ехать, время бы сэкономил. Ресторанный юбилей прошел непротивно, правда, Надюшка с Генкой под конец перебрали, но зато родители Елены ушли довольными, дамы затем пели под караоке, на еду никто не жаловался. Из сентиментальных соображений запивали «Советским», кислым брютом.
Наутро главное было донести себя до поезда, в котором все быстро бросились по койкам и проспали до Питера.
Вдохновителем авантюры был Генка – он прошел по этому маршруту два года назад и горел желанием повторить подвиг с друзьями. Второй раз сложнее, говорил он. Первый раз проходишь на энтузиазме, второй – чтобы испытать себя. Генка любил повторять, что настоящее решение принимается дважды. Нет, наверное, правильная идея. Они ведь с Еленой и познакомились в институтском походе. Да. На четвертом курсе.
Елена тогда была тонкой и как будто пониже. Она время от времени заливисто хихикала, откидывая голову назад и Андрею казалось, что шея у нее может переломиться. Девушка набрала в поход целую библиотеку, из полуоткрытого рюкзака вываливались книжки. Она была то зажатой, то слегка жеманной – так, видно, в семье приучили. Но к концу разошлась, стала разговорчивой, общительной. Тогда у них с Андреем ничего не было. Через два года поженились. Андрей не жалел. В целом.
Чуть позже за походным завтраком обсуждали природные перемены.
– Ты смотри, Андрюха, здесь и впрямь все меняется – я с вечера специально засек. Вон на том дубу ни одно цветного листа не было. А сейчас – гляди – почти полкроны коричневые. С кленами то же самое – никогда б не поверил, – делился Леха, тоже институтский друг. Его жена Марина зябко жалась к мужу.
– На то оно и место природной аномалии. Скажите Генке спасибо, это он у нас – юный натуралист. Я, конечно, о Карелии слышал. Но о таком! – Другой их товарищ Антон полгода назад развелся и путешествовал в одиночку.
Андрей пощелкал зажигалкой, Елена тут же хлопнула его по руке, ее это раздражало.
– Короче, я не жалею, – подвел итог Леха и почему-то вопросительно посмотрел на Андрея. Андрей бодро тряхнул головой.
После завтрака совершили утренний переход. Несложный. И рано, в четыре часа, встали на ночевку. Все были воодушевлены и довольны собой. Генка отсыпал друзьям комплименты, бодрил, организовал всех на групповую вечернюю разминку. Нравилось ему руководить, а вот Андрею – никогда.
К вечеру, когда в сумерках ели гречку, Андрей обвел взглядом окружавший лес и ахнул. Ни одного зеленого пятна – желтые, рыжие, бордовые листья изредка срывались с мест и долго маялись, прежде чем успокоиться. Генка поймал его взгляд.
– А ты думал! Ускоренная климатическая прогрессия. Через три дня тут птицы будут на лету мерзнуть. Все рассчитано: нам потом еще до ближайшего села добраться, а это тоже километров пятнадцать. Оттуда уже автобус до города. В селе, между прочим, телефонов до сих пор нету.
– Иди ты.
– Чего «иди ты»? Мы, Андрюха, в такую глушь залезли, что ты всю жизнь будешь детям рассказывать, как неделю Робинзоном Крузо работал.
В ту ночь Андрею снилась старая квартира в Тушине. Их улица называлась Цветочным проездом. Это был узкий тупик, где группа вросших в землю блочных пятиэтажек держала круговую оборону между гаражами и промзоной. В угловой квартирке с низким потолком была слышна вся жизнь подъезда. Сюда стекались звуки, запахи и вибрации. Андрею казалось, будто его поместили в обувную коробку. Елена с действительностью справлялась легче. Он чувствовал, что жена принимает их дыру как жилье и относится к нему соответственно. Она все время что-то расставляла, отряхивала, двигала и подгоняла друг к дружке.
Ему снилось, как он приходит с работы домой, потолок снова и снова садится на голову, в квартире пахнет супом. Слава богу, он отговорил Елену заводить кошку. А то бы еще и кошкой воняло. Но ко всей этой клаустрофобии каким-то боком примешивалась если не нежность, то привычка. Все-таки это был его угол. И жизнь у него, что ни говори, складывалась. Первые два года пришлось помыкаться, а потом все принялось срастаться. Из простого купи-продай Андрей медленно, но верно превращался сначала в мелкого, а потом и не в такого уж мелкого бизнесмена. Сначала крупы, потом удобрения и, наконец, вина. К тому моменту, когда дочери Ниночке исполнилось четыре, и они переехали в новостройку на Севастопольском, Андрей дорос до директорства в собственной фирме с персоналом под сто человек. Вино оказалось делом прибыльным.
Само собой, по началу – долги, рэкет. Но Андрей смог. Он не считал себя человеком особой воли, скорее – деваться было некуда. Он шел по выбранному пути, и мысль сменить направление как-то не приходила в голову. Пару раз хотелось все бросить, но вот делать уже другое – фантазии не хватало. Так, наверное, и выстроилось.
Когда родилась Ниночка, у Андрея был тяжелый период: всем вокруг, начиная от первых сотрудников и заканчивая вымогателями-пожарниками, предстояло доказывать свою твердость. Этот отрезок пути его сонному сознанию представлялся плотным мотком шерстяной пряжи. Сам он находился то ли внутри него, скользя по шершавым нитям вверх-вниз, то ли снаружи, наблюдая это тесное, плотное, душное и одновременно уютное образование откуда-то сверху.
Дочь Андрей любил. Когда появились деньги, не жадничал – давал жене и на помощников, и на детское и на развлечения. Пусть будет довольна. Елена средствами распоряжалась с умом – она умела себя украсить и производила впечатление женщины ухоженной, даже в некотором роде светской, не смотря на то, что дни ее проходили наедине с ребенком и стиральной машиной.
Перед самым переездом в новую квартиру они, наконец, взяли постоянную няню. Елена пошла на бухгалтерские курсы. Училась с удовольствием, на занятия одевалась тщательно и красилась – это была ее первая общественная нагрузка с момента замужества.
Иногда Андрей жену обижал. Тогда она плакала. Ее слезы Андрей переносил с трудом – с недоумением и отвращением. Но порядочность вынуждала идти на примирение, заглаживать вину маленькими жестами – вымытой посудой, прогулкой с ребенком.
*
Наутро в реке кружились листья. Битая инеем трава еще не растратила упругость, но уже вызывала сочувствие. Дамы дружно вспомнили сказку про трех поросят. Затем последовал инструктаж. Генка живо расписал все вызовы предстоящего перехода: его длину, коварство, обозначил даже скорость воды – она была впечатляющей. Дважды на их пути должны были попасться ловушки – сильные внутренние течения, образующие завихрения. Были и скопища камней. Все это Генка отметил на карте, объяснил, как маневрировать. Дамы притихли.
Решили, что женщин Генка возьмет к себе, а мужчины плывут порознь, каждый самостоятельно – поделив провиант и одежду. Когда стали рассаживаться, Андрей потрепал жену по затылку и ободряюще погладил по спине: мол, не бойся и до скорой встречи.
События развивались быстро. Генка гаркнул «С богом», и они полетели. Андрей запомнил верчение и кружение, полосы берегов, разматывающиеся по бокам как ленты скотча, колючие брызги и холод от весел в ладонях. Если бы не уколы ледяной воды в лицо, он бы, наверное, чувствовал себя за игрой, перед монитором. Андрей словно глядел на себя со стороны: заурядный на вид мужчина, с ранней проплешиной и вчерашней щетиной, в синем спортивном костюме и в тонкой непромокаемой куртке. Согнулся, вцепился в весла, превратился в сплошной силуэт. Окутан ровной шумовой прослойкой снаружи, изнутри бьется жесткий пульс, отдает в уши.
Миновал первый порог, не успев перевести дух, подошел ко второму. Зацепил взглядом удаляющуюся спину Лехи – та выглядела крестиком прицела. Потом, да, кажется, сразу за этим был удар, толчок и, судя по всему, короткий полет.
Андрей очнулся от рези в ногах, распластавшись лицом вниз на сизой, прибрежной глине. Попытался шевелиться, но страх скатиться обратно в реку заставил внимательно, насколько позволяла затекшая шея, оглядеться. Можно двигаться. Заметил лодку, угодившую носом между камней. Шансы лодки при подобных обстоятельствах не быть унесенной потоком, были настолько малы, что Андрей принял это за добрый знак. Попытался встать, но резь в правом колене отправила в нокаут. Отдышавшись, попробовал ногу согнуть, но вместо колена ощутил нечто вроде валуна. Судя по всему, отек и перелом.
Он пополз к лодке на локтях, начал кое-как выбрасывать на берег мешки. Ящичек с консервами и хлебом, замотанный в несколько слоев полиэтилена, оказался тяжелым как глыба.
Андрей перевернулся на спину. Только сейчас он заметил, что деревья практически облетели, а сосны и ели высились среди них, голых, как модели в шубах на пляже. Кроме того, было пронзительно холодно – как в ноябре, когда приход зимы становится неотвратимо близким.
Подняться вверх по реке невозможно. До конца маршрута ребята доберутся через полтора дня, потом попадут в поселок без телефонов, к вечеру следующего прибудут в город. Итого – три, четыре дня. Или смогут вызвать спасателей раньше?
Волоча правую ногу и опираясь на палку, Андрей перетащил вещи к ели, метрах в тридцати от берега. Он не понимал, как долго провалялся на берегу, но ему казалось, что набирать номер Генки пока рано. Да и ловит ли здесь мобильная связь, непонятно – последний раз он звонил свекру из Питера, а потом выключил телефон, чтобы сберечь заряд.
Одежда в пакете не вымокла. Превозмогая упадок, Андрей натянул все, что мог. Оставался еще свитер. Он вдруг проголодался, вскрыл банку шпрот «с петелькой» и съел, жадно закусывая хлебом, макая хлеб в масло. Шпротный запах и вязкое масло на пальцах показались Андрею родными и одновременно неуместными, как старый, сальный анекдот, рассказанный не в той компании.
После еды накатил сон. Боль в ноге к этому моменту стала привычной. Он снова пополз к берегу, вытянул лодку, слил воду, утащил лодку под дерево. Набросал внутрь все, чем можно было выстелить дно, уложил под голову свитер и улегся. Холод все равно проникал сквозь резиновое днище, слой травы и хвойного опада. Андрей прикрыл глаза.
Как там Елена?
Когда они пристанут, то будут вглядываться в реку, поджидая последнюю лодку. Потом жена начнет плакать, забьется в истерике, может, станет колотить Генку по груди и кричать, что это он во всем виноват, что это он подбил их на эту нелепую, безответственную забаву. Что они не хотели и предупреждали, и говорили. Слава богу, у Елены были и номера Андреевых банковских карточек, и прописка, и завещание он написал тысячу лет назад. Даже две машины оформлены на ее имя и еще специальный счет на Ниночку, на учебу. Есть свекровь со свекром, о Ниночке будет кому позаботиться. Последние полгода Елена все заговаривала о втором ребенке. Это теперь вряд ли.
Андрей вдруг вскинулся, стал нашаривать сигареты. Нащупал во внутреннем кармане ветровки. Достал, посмотрел внимательно и засунул обратно. Нет зажигалки, Елена отобрала за то, что все время за ужином щелкал зипповской крышкой. Жаль, можно было бы попробовать развести костер. Но, значит, так тому и быть.
А ведь было время, хотел уйти. Года три назад. Понял вдруг, что все, задыхается. Ни новая квартира с ремонтом, ни гаджеты, ни домашние ужины не радуют. Даже ребенок, стыдно сказать, действовал на нервы. Елена была такой вездесущей, что все хотелось отвести взгляд и поглядеть на что-нибудь новое, да вот только не удавалось. Он отправил жену с дочкой в санаторий, а сам получил три благословенные недели тишины. Андрей решил: когда они вернутся, он расскажет, как есть. Все ей оставит. Будет квартиру снимать. Виноватым он уже сейчас чувствовал себя ужасно, тем более что жена, он был в этом уверен, начнет подозревать измену. Ну и пусть – что ж ему теперь любовницу подыскивать, чтобы уйти по-человечески? Любовницы Андрею не хотелось совершенно.
Решимость растаяла, когда семья вернулась в Москву. Андрей не ожидал, что так обрадуется Ниночке, да и порозовевшая Елена тоже вроде бы не вызывала приступов раздражения. С месяц Андрей прислушивался к себе, следил за женой, проверял реакции, а потом забыл. Жизнь, как обычно, уволокла за собой, и спустя полгода Андрей поймал себя на мысли, что никуда из своей квартиры так и не делся. На том вроде и успокоился.
Когда Андрей открыл глаза, стало темнеть. Что-то происходило кругом, какое-то движение. Оказалось, пошел снег. Андрей вытянул одеревеневшую руку, и на замшевую перчатку приземлилась большая, правильной формы снежинка. Потом еще одна упала на нос и скатилась уже каплей.
Он вдруг увидел зимний двор, и маму и то, как на его заиндевелую варежку приземляется сначала одна снежинка, потом вторая, покрупнее, затем третья. Смотри, – говорит мама, – они все отличаются. Ты присмотрись, сынок, внимательней. Видишь, у этой решеточка, а у этой словно обводочка внутри двойная. А вот эта просто как будто палочки скрестили и получился цветок. Но больше снежинок ему нравился ласковый мамин голос и розовый, овальный мамин ноготь, указующий на различия и детали.
Тело превратилось в один набрякший кусок. Андрей вытянул из-под головы свитер и натянул прямо поверх штормовки. Надо бы поесть, но лень суетиться. Он слышал, как холод пробирался, заполнял тело словно вода, вливающаяся в пустой сосуд, выталкивая остатки тепла наружу. Где сейчас, интересно, ребята? Андрей потерял чувство времени, и это открытие встретил с неожиданно мягким, глубоким облегчением. Оковы времени распались, позволив, наконец, вывалиться из плена, словно из тесных доспехов, наружу, в белое пространство. Время всегда представлялось Андрею железным обручем, который стягивает голову, не дает о себе забыть, как мигрень. Теперь обруч исчез. Свободен. Он с радостью приветствовал бы новое чувство салютом.
Снегопад набирал силу и плотность. Сидеть с открытыми глазами становилось тяжело. Снежинки липли на ресницы. Вспомнил про телефон. Нащупав аппарат в складках одежды, извлек его на свет и нажал на кнопку включения. Тот помигал, подумал и выдал два сообщения – отсутствие сигнала покрытия и низкий уровень батареи. Надпись «Зарядите батарею» помельтешила и погасла. Телефон умер.
Андрей нащупал в кармане остатки хлеба, начал жевать. Но лес был таким безмолвным и величественным, что он замер, опустив на колени руку с зажатой горбушкой. Закатное солнце, пробивающееся сквозь туман, придавало окружающему вид фата-морганы. Андрей припомнил смутное про Мерлина и чародейку, с которой тот все тягался или любил. Ниночке понравились бы эти деревья. Ей бы все тут понравилось, и у нее все будет замечательно, с ним или без него, потому что иначе и быть не может.
Вот и хорошо, – подумал Андрей и разлепил веки, чтобы досмотреть, как клен теряет оранжевые листья, как мерно опускается снег, растворяясь, словно на рентгене, в потоках медового света. – Господи, – подумал Андрей, – как хорошо, как хорошо, что вот все и решилось само собой, само собой, без меня, само собой все и решилось. Решилось, наконец. Перед глазами стоял розовый, мамин ноготь.