Опубликовано в журнале Новый берег, номер 71, 2020
Телефонные стансы
1.Увидеть бы себя таким –
с пушком ребячьим на щеке,
глотающим табачный дым
в чердачном жарком закутке,
в компании зудящих ос
и вечно ткущих паучков –
до жёлтых жал и сизых слёз
и до невидящих зрачков.
2.Почуять в сердце звон и зной,
и шаг по санной борозде,
и голос: «Если ты со мной…»,
и звон опять, незнамо где,
и вспомнить снова чёрный диск,
и шестизначное «Г -7-…»,
и гардероба обелиск
в мехах, как будто насовсем.
3.Прости, настенный телефон,
в ладони тяжкий, как свинец,
что я отсюда вышел вон,
квартиры общей не жилец,
что ты остался там висеть
тому вперёд, тому назад
попавших в кабельную сеть
лет сорок или пятьдесят.
4.Кому она теперь звонит,
зачем она осталась там,
чья жизнь возводится в зенит
и бродит по её следам?
Я не увижу, не прочту
ни по следам, ни по глазам
тот номерок, страничку ту,
косичку, что оставил сам.
5.Сидит за книгой антиквар
и держит пёрышко в руке,
и время вертит, как товар,
к нему идущий налегке.
Но я, в аду или в раю,
у зыбкой жизни на краю,
ни жизнь свою, ни смерть свою
не прячу и не продаю.
20.01. 2018
«… И СТАЛ СВЕТ…»
Все пастбища неба, молоки земли,
все соки подземных костров
никак успокоить Его не могли.
Он горы брал на спину, словно кули,
и рыбы за Ним вереницею шли
по рекам на нерест и клёв,
и звери томились в дорожной пыли,
и птицы слетались на зов.
Наверно, теперь Он и сам был не рад,
что пламя из почвы рвалось наугад,
свинцом и ураном грозя.
Пресечь бы всё это, вернуть бы назад,
в начало. Да поздно. Нельзя.
И вместе смешались январь и апрель
с июлем в одно существо,
и Он отвернулся от вод и земель
в слезах, ощущая родство
со всем, в чём была Его главная цель,
всей кровью и плотью Его,
и мир превратился в ребристую мель,
и больше уже ничего.
«Танах ли, Коран ли, Благая ли весть, –
единая Книга Моя.
Кто бросил её, не сподобясь прочесть,
в растопку земного жилья?
Кому я отвечу на возглас «Ты есть!»
из тьмы Моего бытия?..»
И кто-то бесслёзно ответил Ему
в Его неземную, бесстрастную тьму,
в Его бесконечную даль:
«Чужой на себя я вины не возьму,
своей мне нисколько не жаль.
И только тогда я поверю в Тебя,
услышу святые слова,
когда Ты меня не оставишь, губя,
но примешь, живого едва,
таким, как я есть, и таким, как я был,
как имя Твоё и Тебя я забыл,
как все забывали меня,
как все мы друг друга пускали в распыл,
не зная ни ночи ни дня…»
«В огромном пространстве без всяких примет,
в краю, бестелесном, как дым,
был должен возникнуть хоть маленький свет,
чтоб следом тянуться за ним.
При свете таком и виднее вина,
ясней правота на свету,
как будто кто поднял с безвидного дна
ожившую вдруг пустоту.
И кто Я тебе, как не чувство вины
и чувство твоей правоты?
Мы оба в единую сеть вплетены
из неба, земли и воды.
И как мы друг друга теперь назовём,
не суть, если день пережит,
и заново мы прочитаем вдвоем
единый для нас алфавит».
09.02. 2018
Сорная сказка
Принимай меня в пустые недра,
Где трава не может завязаться, –
Может быть, моё ночное семя
Оплодотворит твою пустыню.
Багрицкий
Надышалась крапива озоном,
к человечьим перстам подалась,
зажила по неверным законам,
то росу утирая, то грязь,
там, где крепнут людские побеги
род за родом, стена за стеной…
. . . . . . . . . . . .
«Этой ночью на вашем ночлеге
с тем я лягу, кто ляжет со мной».
«Ты – крапива, крапива, крапива.
Не бывать тебе наших кровей,
не любить у крутого обрыва
благородных людских сыновей.
И не трать своё сорное лоно
на проказы – хоть об стену лбом.
Сколь ни жгуча твоя оборона,
мы тебя приласкаем серпом!»
«Как приходит изгнанник оттуда,
где лишь солнце к полудню растёт,
в зелень мира, с надеждой на чудо,
под шумящий дождём небосвод,
так и я теплокровье людское
и ночное дыханье родства,
плодоносное семя мужское
выбираю, покуда жива…»
«Вся любовь твоя – жёлтая глина,
злые брызги болотного мха.
Не тверди, что от века невинна
средь осота, вьюнка, лопуха.
Мы не верим тебе ни на стёртый,
ни на ржавый, на ломаный грош.
Ткнись в траву беспородною мордой
и скажи, сколько за ночь берёшь!»
«Я беру эту землю, в которой
вязкий сонм рыболовных червей,
свет окна с виноградною шторой,
где живёт домовой-котофей,
где родник свою песню стрекочет
и сверчок повторяет мотив,
и выводит свой нитяный почерк
шелкопряд, кружева распустив…»
«Ты – в стенах травяных и древесных,
мы – в обители из кирпича.
Не ищи утешений телесных
у руки твоего палача.
Потому-то, пусть лучше, пусть хуже,
грех чужой на себя не бери.
От чего ты бежала снаружи,
то и нас убивает внутри».
«Неужели – из темени в темень,
только это, и выхода нет?
Для чего ж белый свет был затеян?..»
. . . . . . . . . . . .
Ни единого слова в ответ.
02.08. 2019
DIE ZAUBERFLÖTE
Якову Геллеру
На площади святого Доминика
нам явлена тетрадка или книга
с древесными линейками для нот –
скамеечка, где снова Геллер Яша
свистит, как кенар, в городском пейзаже
и вместе с ним уже взлетит вот-вот…
О флейты звук! как много в этом звуке
слилось для пеших душ у Krämerbrücke,
где Gera местной Волгою течёт!
По камушкам бежит себе, играя,
невдалеке от Лютерова рая,
и вместе с ним уже взлетит вот-вот…
Из Моцарта нам что-нибудь! Налейте
со дна хмельной воды, пока на флейте
в печатных сотах Яша ищет мёд.
Он вам воздаст пчелиной десятиной
и Himmelfahrt уложит в миг единый,
и вместе с ним уже взлетит вот-вот…
26.12. 2019
Ретро взросления
Однажды я очнулся, повзрослев.
Стоял июль. Плыл в комнату напев.
И шорох плыл – то лиственный, то птичий.
Но я не понимал его различий.
Я подбирал известные слова
к листве, к себе, к вольфраму вполнакала.
Но всё, что можно вымолвить едва,
уста мои как ложью замыкало.
Остались два из них – «любовь», «тоска»,
единственно сочувственный синоним.
И бабочка блеснула с потолка
крылом и оком, тёмным и сторонним.
В ней проступал желанный адресат,
но вслух не смел я выдохнуть ни слова,
пока за мной её летучий взгляд
следил, не отступая, снова, снова.
Она внутри двоилась и вовне,
то в комнате, то в воздухе садовом,
и тень её живая на окне
казалась мне в тот миг безгласным зовом.
И сам я в этой комнате, двоясь,
не смел найти хоть письменную связь
меж адресатом явленным и мною,
и словом, ставшим первою виною.
20.02. 2020
Школьное ретро
Скольких лиц я уже не узнаю,
скольких я не припомню имён…
Так на выцветшем фото по краю
всё зерно превращается в фон.
Остаются одни силуэты,
а внутри… не понять ни за что.
Только тени, подтёки, просветы,
чёрно-белой судьбы решето,
угловатое сходство взрослений,
общий снимок, альбом выпускной,
отпечаток упорства и лени,
всё, что было со мной, не со мной.
Нас упрямая щёлочь проявит
и потом кислота затемнит.
Этот выжил, не выжил, а я вот
перегруженной памятью сыт.
И когда на седом юбилее
перекличек, старений, потерь
«Ты ли это?» — мне бросят, трезвея,
я отвечу: «А кто я теперь?»
03.03. 2020