Рассказы
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 71, 2020
Ласточки, собаки и Q1
Аккурат под Новый год позвонила мама Кудрявого и сообщила, что Боря пропал. Куда пропал, как пропал? Мама не знала. Мама могла только переживать, плакать, взволнованно рассказывать о том, как Боря не доел последний завтрак. Полиция тоже ничего не могла сделать. Ну, развесили объявления, отправили какие-то разнарядки – ничего. Оценить ситуацию, найти и спасти старого друга, видимо, предстояло мне.
Кудрявый – Боря – институтский приятель. Даже друг. Веселый, добрый и немного взбалмошный человек, неожиданно полюбивший дурь, грибочки и метафизические откровения в моменты прихода. Боря никогда не блистал умом, потому что активно качался и лабал на гитаре всё, что на гитаре обычно лабается. Тем чуднее для меня (для всех, впрочем, общих знакомых) выглядели его типа «пелевинские» пассажи в соцсетях, которыми он засорял ленты фолловеров последние полгода. Вроде такого:
Надкушенное яблоко на лого всем известной компании – символ адамового греха. Популярная карточная игра blackjack – это цвет плюс разъем для наушников. От того и другого яблочные отказались первыми. В России эта игра называется «очко». Что такое очко? Это одновременно «анус» и «балл» или «анус» и «ебал». Однако, если взглянуть на природу этих слов, мы заметим, что они отсылают нас к двум устрашающим божествам прошлого – Анубису и Баалу. Первый убил и расчленил своего отца, таскал шкуру собаки и тусовался с мертвечиной. Потом убедил древних греков в том, что он есть Кронос – верховный бог, который пожирал своих детей. Баал выполнял сходные функции в семитской культуре. Так эти два чудовища воплотились сегодня в Apple – цитадели педерастического греха, управляемого жидомасонами. А пользователи айфончиков, получается, дружно махнули свое очко на мерцающие прямоугольные дилдо.
Я поспешил связаться с общими знакомыми. К сожалению, их осталось немного. Кто-то решал собственные проблемы с психотропами, кому-то просто не было дела до спятившего Бори. Лучший друг не говорил с ним больше месяца, бывшая девушка лечилась от анорексии. Только местный дилер слышал о планах Бори улететь на Гоа.
Безликие январские праздники и крепнущий страх потерять старого друга помогли мне решиться на поездку в Индию. В крайнем случае просто отдохну (ха!). Билеты на Гоа, само собой, стоили дорого, пришлось лететь через Дели.
Прилетел в столицу Индии третьего января в полночь по местному времени. Впереди полтора дня в городе, который называют главной клоакой Юго-Восточной Азии.
Шесть банкоматов в аэропорту флегматично сообщают: I’m offline. Оба салона сотовой связи закрыты. Выхожу на улицу без единой рупии в кармане, без связи и нормального английского. Кое-как торгуюсь с местными таксистами, один соглашается остановить у банкомата по пути в гостиницу. Садимся в ржавый тазик, трогаемся. За окном проносятся трущобы, помойки, торговые ряды, грязные ночлежки.
Таксист часто останавливается и перекрикивается с какими-то черными парнями. В голове произвольно возникает перевод: «везу лоха до притона, разденем и продадим на органы». Успокаиваю себя тем, что в Индии редко грабят и убивают туристов, а все мои страхи вызваны сводками российских криминальных новостей.
Я снял номер в рейтинговом отеле недалеко от аэропорта. Меня встретил вежливый портье, провел в просторную дыру. Мебель старая, из окна пахнет помоями, в ванной сыро и насекомые. Благо в номере можно курить, а в сумке бутылка неплохого вина. Сразу прикладываюсь. Следом умываюсь, переодеваюсь, ложусь в постель, открываю книжку очередного проповедника дзэн-буддизма с личным аэропортом и челядью. Закуриваю. Можно расслабиться.
Последний раз я видел Борю несколько недель назад, когда приезжал в Казань по семейным делам. Кудрявый был весел, приветлив. Пригласил в гости на вечеринку. В свои тридцать он снимал квартиру с парой школьников, которые таскали ему закладки, мыли полы, приводили девчонок. Зарабатывал Боря торговлей разным хламом – старыми машинами, левыми симками, кофейными франшизами.
В квартире было людно. Подоконник завален дудками, бонгами, самокрутками. Рассыпана шмаль, разбросаны какие-то таблетки. Алкоголя минимум, еды нет. Черт меня дернул потратить единственный вечер в городе на наркопати.
Школьники тусуются на балконе, а в зале перед телевизором сидят люди под тридцать. Я вижу их впервые. Смотрят чемпионат мира по снукеру. Меланхолично обсуждают удачные серии. Кажется, жутко тормозят, а неспешный стук шаров им по вкусу.
Я тоже немного покурил. Просто чтобы чем-нибудь себя занять. Просидел два часа, глядя в одну точку. Травка часто влияет на меня плохо. Или панические атаки или тупое ха-ха. Иногда безумные теории об устройстве мира. Открыл телефон, полистал новости. Воры на яхтах, дети воров на «феррари», внуки воров на игле. Говорят, что политики дурят нам голову. Это неправда. Это наши головы дурят политиков. Мы выбираем лучших пиздоболов и лишаем их жизнь всякого смысла. Теперь они могут только посадить пару оппозиционеров, вырастить новый вирус в лаборатории и построить псевдокоммунизм. Интересно, сколько их – тех, кто в преклонном возрасте, сидя где-нибудь в тюрьме строгого режима, искренне доволен прожитой жизнью?
Я, конечно, поделился своими открытиями с Борей (не без труда – все время боялся проглотить язык). Боря поржал, сделал мне чаю и рассказал о своих свежих прозрениях.
– Все просто. Миром управляют ласточки, – буднично заключил Кудрявый.
– Это как?
– Ласточки – перелетные птицы. Живут в Европе, Сибири, Азии, зимуют в Африке. Ни одно живое существо не охватывает такую площадь обитания в течение жизни. А им нормально.
– И что? Живут и живут, – не понял я.
– Они в спячке два-три месяца в году. А большинство людей – двенадцать.
Я не придумал, что на это ответить.
На второй день выбрался посмотреть город. Рейс на Гоа поздней ночью, от Бори никаких новостей, от его родных или полиции тоже.
Английские форты и кришнаитские храмы меня мало интересовали, а вот уголок чистой тибетской культуры – очень. В Дели находится так называемая тибетская колония – поселение беженцев из Непала. Китайские коммунисты уничтожили под сорок тысяч храмов в двадцатом веке. Так тысячи монахов переехали в соседнюю Индию.
Арендовал моторикшу (это такой мопед с кузовом, который едет сорок километров в час). Сказал, что хочу в Маджну Ка Тилла. Примерно полтора часа езды. Мимо проносятся трущобы, помойки, скопления людей, костры, развалины. Дели размером с Казань или Нижний Новгород, а населен, как Москва. Эта жуткая плотность давно превратила город в банку стухшей говяжьей тушёнки.
Рикша высадил меня у наземного перехода. На ступенях два десятка бродяг что-то едят и просят денег. Там же молятся, подмываются, спят. На другой стороне находится тот самый тибетский квартал. В шесть вечера он напоминает простую шумную ярмарку. Ко мне подходят продавцы, предлагают разный хлам, зазывают в палатки. Обычный диалог выглядит так:
– Кам ту ми, май френд, ай хяв самсинг спешл фор ю! – весело призывает продавец.
– Ноу, сорри, – отвечаю я.
– Ай кян вери интерестинг сингс, велкам! – другой продавец.
– Сорри.
– Ми френд, велкам, ай хяв лотс оф бютифул джуилс! – третий продавец.
– Фак оф.
Забежал в какое-то кафе подальше от навязчивых торгашей, выпил кофе со сладкими булками, нашел вай-фай. За соседним столом трое монахов. В одинаковых желто-оранжевых сутанах (или как они называются?). В одинаковых эппл вотч на запястьях и с одинаковыми десятыми (или одиннадцатыми?) айфонами. Едят что-то жирное и вкусно пахнущее, шипящее, прямо руками из одной тарелки. Кажется, это барашек. Боря бы расстроился, увидев это безобразие. Боря уважал буддистов, а айфоны – не очень.
Обратно поехал на такси. Закрыл окна. Без специфического пряно-помойного запаха город воспринимается немного теплее. И свалки, и костры, и парки-муравейники выглядят чуть симпатичнее через стекло автомобиля. Так мы проехали через медицинский университет, индийские ворота, английский форт и пару других достопримечательностей. Тем не менее, в гостинице на меня напала тоска, я так и не смог заснуть. Читал, курил и вспоминал Кудрявого. Вспоминал разную болтовню.
– Кино и реклама давно иссякли, – как-то заявил Боря.
– В смысле?
– В смысле – ни на что не влияют. Теперь решают предметы.
– Предметы? – я чувствовал себя тупицей, задавая два вопроса подряд.
– Да-да. Телефончики, колонки, умные светильники, умные пылесосы. Смотри, как раньше было. Телек не работает – ты чинишь. Или соседа зовешь. Или слесаря там, технаря короче. Сегодня как? Поломалось – продал. Взял новый в кредит.
– Ну. Это же удобно, – парировал я.
– Кому? А я тебе скажу. Бабам удобно. Раньше они не могли сами плиту зажечь, сегодня им мужик нахуй не нужен. Вызовут, заплатят, заменят. Мужик расслабляется, не учится новому, провисает. Раньше как? Пошел в гараж, выпил с пацанами, потом лег под «Волгу» и ебашит пару часов.
– И?
– И все. Вот она половая функция. Женщина готовит, мужик чинит, пилит. Созидает короче. Баба не созидает. Жрать, комфорт, рожать. Все женское созидание – оно в новой жизни. Но рожает баба только под давлением. Прикинь, как оно: долго, больно, жопа растет. Кто на такое сам согласится? Только под давлением. Мужа, парня, родителей. Сегодня никакого давления. Предметы всё делают сами, а бабы не рожают. Поэтому продолжения нет. А если есть – только случайное. А если есть – то это капец какая победа и можешь на диван до конца жизни. Или нет. Потому что мозги съест, ребенка заберет и хату.
Я поднялся с кровати, закрыл книгу, умылся и вызвал такси. До аэропорта недалеко, но стоит приехать пораньше.
Приземлился в аэропорту Васко да Гама днем, поехал в Арамболь. Если мой друг правда на Гоа, то только в обрусевшей хиппи-деревне.
Поселился в небольшом отеле. Две тысячи рублей в сутки. Дороговато, когда можешь за пятьсот снимать бунгало на пляже. Зато горячая вода и собственный сортир. С местной кухней – бесценно.
Пляж относительно далеко – в двадцати минутах ходьбы. Зато по дороге можно поспрашивать у местных насчет Бори. Я захватил пару распечатанных фото Кудрявого, убрал их в пачку сигарет. Носить мобильный показалось небезопасным.
Как выяснилось, зря. Арамболь оказался премилой деревушкой, застрявшей вне времени, трендов, таргета, арома-презервативов, кэшбеков, ласточек и квартальных премий. Арамболь был общественным холстом, на котором рисовали свободные художники – гуашью, фломастерами, цветными карандашами, говном, глиной, пеплом, струнами и флейтами.
Пляж отличался широкой береговой линией с жемчужным песком, ветхими кафе и йогами, растянувшимися в диковинных позах. Я встретил несколько танцующих девушек, десяток бородатых мудрецов с шапками для милостыни, хиппи, живущих в палатке с детьми. Люди вокруг напоминали беспечных студентов, хотя выглядели минимум на тридцать. Люди не смотрели на часы. Потому что не имели? Или не имели, потому что не интересовались временем? Они, не спеша плыли по жемчужному песку, глядя на бледное солнце, не глядя друг на друга, вдыхая пряно-помойный запах прибрежных кафе. Танцуя.
Спрашивал у прохожих о Боре, показывал фото. Ноль результатов. Видимо, надо закапываться глубже. Познакомиться с местными тренерами по йоге, с сёрферами, с русскими дауншифтерами. Лучше, конечно, сразу с наркоманами, но выйти на них проще через йогов и дауншифтеров. Попробую на днях. А сегодня можно расслабиться.
Вдоль берега идет красивая мулатка с золотистой копной волос. Волосы развеваются, раздуваются. Розовый купальник смело блестит на высокой груди и широких бедрах. Мулатка идет медленно и смотрит далеко вперед – мимо зевак, редких качков и голодных йогов. Ее питает внимание, питает негласное восхищение, ей нравится нравиться и очень не хочется, чтобы солнце садилось.
Но ночь на Гоа наступает быстро. Красивый кроваво-красный закат длится минут пятнадцать. Затем небо ненадолго превращается в бледно-желтый экран и гаснет. Не хочется в воду, хочется пива и мороженого. Хорошей музыки и неспешного трепа. Еще сильнее хочется спать. Видимо, это акклиматизация и свежий воздух после засранного Дели.
Перед сном залез в телефон. Привычно обновил страницу Бори в соцсети. Новый пост. Неожиданно.
Погоня за счастьем похожа на игру в покер с профессионалами. У тебя неплохой стек, хорошее настроение, какие-то навыки. Ты садишься за стол, присматриваешься к игрокам. Они дружелюбны, местами наивны, позволяют тебе забрать одну или несколько раздач. Ну как позволяют. Ты сам. Ты красавчик, сделал их. И вот бы тебе встать, забрать выигрыш и свалить. Но ты уже почуял запах крови. Ты почувствовал себя хищником. Но ты не знаешь, что за столом собрались охотники. Тебя прикармливали. И раскидывали капканы. Ты проигрываешь всё. Но в тебе живы воспоминания о первых удачах, ты докупаешься. Выигрываешь пару и снова в ноль. Докупаешься, докупаешься. И вот уже мечтаешь вернуть хоть что-то. Хоть малую часть потерянного, хоть какое-то уважение, эмоции. Хоть сопли со стола собрать и унести с собой. Но ты пуст – тебя подоили.
Проснулся ближе к обеду. Почистил зубы, вышел в соседнее кафе для завтрака. Осмотрелся. Увидел стойку приема заказов. Подошел ленивый официант, натянуто улыбнулся, протянул меню.
После пошел на пляж. Днем здесь людно. Бездельники прогуливаются туда-сюда, толстяки едят, алкаши пьют, хиппи дуют и пляшут под тихий звук ветра и ласковый шум прибоя. Где-то на севере вокруг холмов летают парапланы. Ложусь на шезлонг в тени. Беру два стакана ананасового фрэша, воду и немного рома. Нахожу вай-фай, листаю новости. Разглядываю людей вокруг. Бегают пронырливые индийцы, предлагают напитки, раздают флаеры, кричат, суетятся. Запахи чеснока, кардамона, кокоса, манго, курицы, рыбы, креветок смешиваются в дикое амбре. Не расслышать, не отстирать.
Поев и искупавшись, пошел обратно в деревню. Обошел несколько деревенских забегаловок в поисках нормального кофе. На Гоа непросто найти нормальный кофе. Здесь пьют нескафе. Что ж. Беру стаканчик ароматного дерьма для полярников из старой рекламы, сажусь на скамейку. Закуриваю. Подходит симпатичная девчонка. Вручает мне флаер местной вечеринки. Представляется Натой. Знакомимся, говорим о разном, о бестолковом. Ната рассказывает, что на Гоа четвертый месяц, что работает администратором в эко-гостинице «фри флоу», что через час у них будет музыкальная импровизация. Обещаю прийти.
– Нат, а пиво у вас там есть?
– Не, – мотает головой девчонка. – Только это, – достает косяк. – Будешь?
Немного думаю. Потом киваю. Мы встаем со скамьи, идем вдоль бунгало и мини-отелей по узким тропинкам, выходим к речке. Рядом парковка мопедов и ворота с вывеской Free Flow. Чуть дальше вдоль речки мой мини-отель. Если что – доползу.
Ната прикуривает, затягивается. Затягиваюсь следом. Подходят какие-то ребята. Пацан с дредами и парой едва живых зубов. Дед лет шестидесяти с двумя рядами гнилых. Я нервно провожу языком по зубам. Рассказываю, что ищу друга, показываю его фото вновь пришедшим. Говорю, что Баал сослал его на райский остров, а мне нужно вернуть его в Тартар. Смеюсь. Долго смеюсь. Уходят все, кроме Наты. Она берет меня под локоть и провожает внутрь. Сообщает, что скоро начнется музыкальный джэм и мне понравится. Это успокаивает.
Мы встаем рядом с импровизированной барной стойкой. На ней бойлеры с чаем, котелки с едой. Наливаю чашку чего-то имбирного, закуриваю сигарету. Приятно. Бестолково. Мысли роятся как осы, хочется кричать о них и выпустить наружу. Я пристаю ко всем подходящим. Забываю о фото Бори, забываю о цели. Помню только о том, что надо держать себя в руках, чтобы защитить свой анубал. Кажется, что мир вокруг хороводит и поет, что дискотека звучит вечно, а Славой Жижек купил место за трибуной в моей голове. Бред, мысль и слово соперничают за внимание смотрящего. Побеждает слово. Или мысль. Конечно, бред.
Кажется, травку придумали женщины, чтобы усмирить потенцию мужчин к изменению мира. Сломать их волю, понизить айкью. Забавно, но травка почти не влияет на поведение большинства женщин. Даже наоборот. Милашки становятся еще милее, умницы – умнее. Этим травка отличается от алкоголя. Алкоголь провоцирует драки, изнасилования, кражи. Но и смелые признания, честные разговоры, отважные поступки. Словом, перемены. Травка прибивает тебя к дивану или гонит к холодильнику. Иногда на пляж, на концерт или к телевизору. Ну, может, к холсту или блокноту. В общем, стимулирует созерцание, потребление и немного творчества. Не более. Как и вся растафарианская культура.
А музыканты играют. Играют разное: регги, джаз, фолк. Две красивые девушки танцуют. Я замечаю рядом беззубого пацана с дредами. Он криво улыбается и меланхолично кивает в такт музыке. Внимательно рассматриваю его. Есть у меня такая привычка: глазеть на уродов. Даже разглядывать, любоваться. В метро, на улицах, в офисах. Все некрасивые люди кажутся мне притягательными. В художественном смысле. Они будто ожившие картины карикатуристов. Будто Бэнкси напился, изучил каббалу, настрогал големов, посадил на самолет и разбросал над землей.
– Не было Адама и Евы, – буднично произнес беззубый.
– Понятно уж, – бросил я.
– Да не в этом смысле. В смысле: не было разнополых Адама и Евы. Был один.
– Один?
– Один человек. По образу и подобию Божию. Клон по сути, – беззубый определенно жил где-то в реальности Бори.
– Зачем бы он ему?
– А зачем бы ему изобретать мальчика и девочку? По фану? А чего не придумал три пола или четыре?
– И в чем дело? – подыгрываю.
– У всего есть начала. У хорошего, у плохого. Так и здесь. Был один такой вот клон. Вот если бы ты делал клона… Каким бы сделал?
– Ну, похожим…
– На себя или того, кем хотел стать. Вот он такого и сделал. Получился такой раствор из лучшего и всех страстей, что в природе Бога. Живая бомба, которая нихера ничем не управляет. Ни собой, ни миром. Потому что сверху старший.
– Ну? – интересно, зачем мы это обсуждаем?
– Ну дальше сам знаешь. Змей, яблоко, все дела. И вот этот клон как бы сам в себе не разобрался, и яблоко сожрал, и сам пострадал на этот счет. Так пострадал, что решил выпилиться. Сиганул с облака своего на землю, и раскололся нахуй. Пополам. На греховное – Еву. И на Адама.
– Видимо, Адам – божественное?
– Не. Тоже греховное. Только по-другому. Ну как бутылка водки.
– Бутылка водки – это Адам что ли?
– Ну типа. Не совсем. Водка – самое страшное изобретение человечества. Медленно и тихо убивает, хотя в моменте счастлив. И плодиться с нее легче. Но нужна тара. Нужна бутылка. Бутылка, в которой плещется водка – это и есть Адам.
– А водка – это Ева?
– А водка – это пиздец, – заключил беззубый и ушел.
Я медленно добрел до ворот. За ними речка. Выходить не рискнул. Осмотрелся. Попробовал расфокусировать внимание. Сложно. На поверхности только одна мысль, один вид, один образ.
Ко мне подошла Ната. Может, она никуда не уходила, я просто снова ее заметил. Или она заговорила после долгой паузы. Или она была тем беззубым парнем с дредами. Или я начал слышать после долгой паузы. Хотя мы с дредами детально поговорили. О детальном. О чем-то очень детальном. Завтра вспомню.
Вообще Ната кажется красивой девушкой. С парой достоинств и каплей лишнего веса. Ната обаятельна. Уверена в себе. Ната кажется по-настоящему дружелюбной и очень терпеливой. Я думал о ее привлекательности и что-то говорил ей. Она улыбалась и кивала. Я говорил о том, что Жижек смог бы оценить достоинства Наты, что Путин вернет Крым, если Ната попросит. Я улыбался, я был славным малым. Я редко бываю славным малым, потому что мудак. Но Ната просила всё, даже принесла чаю и вежливо просила не орать так громко, потому что музыканты играют.
– Вот как ты думаешь, – я попробовал говорить тише.
– Мозгом, – улыбнулась Ната.
Я понял, что не закончил мысль. Подумал еще немного и пошел искать туалет. Вернувшись, сел напротив музыкантов и провалился в мелодический транс.
Просидел около часа. Или девять композиций разной продолжительности. Потом Ната хлопнула в ладоши и все стали расходиться. Я поднялся, с кем-то попрощался, обнял и поблагодарил Нату, пошел на ночной пляж.
Долго бродил в поисках интересного. Нашел дискотеку. Играл техно, плясали крупные неухоженные индианки, худые ухоженные русские, а еще дети, старики. Я купил пива и сделал вид, что мне хорошо. Это выглядело плохо: ноги не слушались, свободная рука нервничала и держалась за рубаху (Наполеон так ласкал шинель.)
После посидел немного на берегу, купил пива, посмотрел на волны.
Пошел к отелю. Старой тропой, чтобы не потеряться. Кажется, я все еще немного не в себе. Проходя мимо «фри флоу», встретил Нату. Она надевала шлем и садилась на байк. Или мопед, мотороллер. Не понимаю разницы. Она заметила меня.
– Ты откуда? – спросила.
– С пляжа.
– Чё делал?
– Пиво искал.
– Мне взял?
– Не.
– Ну поедем, возьмешь, – заключила Ната и кивком указала себе за спину.
Я сел за на байк, обнял Нату за талию и грудь. Мы поехали. Это было весело и свежо. Проехали пару аллей, попали в пару тупиков. В итоге вернулись, кинули байк около «фри флоу» и пошли до пляжа пешком. Легли в шезлонги у ближайшего столика со свечкой. По ощущениям наступила полночь. Деньги кончились, платила Ната. К пиву взяли момо с креветками – такие пельмени из тонкого теста с кучей специй. Ната угостила меня вкусной самокруткой.
Я снова любовался ею. Неглупа, мила. Почему-то тусуется здесь. С наркоманами. Выглядит свободной. Надеюсь, что чувствует себя так же. Я повернулся к ней, оперся на локоть. Поцеловал. Предложил остаться у меня. Ната засмеялась.
Интересно, в какой реальности живет она, ее окружение? Мне собственная-то жизнь кажется плохой кинолентой. А она хотя бы организованна, осмысленна. Какие заботы у Наты? Почистить кокосы для коктейля? Вписать очередных бродяг в гостевую книгу? Приказать какому-нибудь Хануману прибраться номерах?
– О чем тебе Игорь говорил? – спросила.
– Который дреды?
– Ага, он.
– Говорил, что Адам – греховное. Так же как Ева.
– А, понятно. Я-то думала…
– А что с ним?
– Да он девку одну любит. Бухает. Всем говорит, что бабы, как водка. Только водка честнее, потому что предсказуемо влияет на организм.
– Это правда?
– Ты мне скажи, – улыбнулась и легла на спину.
Мы немного помолчали. Потом я взял ее руку, и мы пошли в отель.
Проснулся рано. Наты не было. Распечатал пачку сигарет. Затянулся. Понял, что дико вспотел. Сбросил одеяло. Докурил, взял телефон. Боря перестал писать и в сети не появлялся. Только сменил статус в мессенджере (кто вообще меняет там статусы?) на странную фразу: «ласточки, собаки и q1». Допустим, ласточки правят миром. Собаки как-то связаны с богами древности. И вообще друзья человека. А что такое q1? Боря редко использовал инглиш, чтобы делиться своим космосом. Он любил аббревиатуры, пословицы и представлять себя Нассимом Талебом.
В общем, пора идти. Ната вчера говорила, что таких, как Боря, надо искать в лесу за озером, в шалаше у какого-то бабы. Но голова тяжелая, а взгляд расфокусирован. Но можно поесть по пути. Но после еды не захочется на параплан. Зачем мне параплан? Я же за Борей иду.
Собрался и побрел туда – к холмам и парапланам. К лесу.
Обогнул красивое озеро, которое местные называют сладким, увидел единственную тропинку. Интуиция подсказывала мне, что все будет хорошо, что Борю найду именно сегодня, что с ним точно все в порядке.
Минут через сорок я услышал звуки гитары. Где-то по пути должны быть люди. Много людей. Вскоре вышел на небольшой пятачок утоптанной земли под большими баньянами. Индийцы, белые, крашеные, лысые и другие по-своему привлекательные люди сидели по кругу и пели. Два парня неопределенной национальности играли на гитаре. Бледная девчонка с зелеными волосами стучала в там-там. Люди передавали из рук в руки зажженные трубки, передавали спички, пересыпали дрянную сорную траву. Я подошел ближе.
Кажется, у них был капитан. Сутулый худой мужик лет сорока пяти с нечесаными (даже немытыми) волосами, в майке и джинсах. Он сидел на жопе, согнувшись так, что его длинная жесткая борода уходила прямо в землю. Кажется, он был индийцем. Но мог быть испанцем, евреем или синдбадом мореходом, по ошибке дожившим до наших дней. На Синдбада поглядывали после каждой песни, и он кивком давал понять, что можно играть дальше.
Я стоял на ступенях деревянной лестницы, по которой можно было подняться к кругу. Рядом было еще несколько человек. Выглядели нормально. Как я. Майка, шорты, тапки или кеды. Чистые и опрятные. Фу.
– Будешь? – спросил парень в кепке с пумой, протягивая косяк.
– Местная?
– Не, русская. Селективная. Но не сильная, так… улететь немного.
– Не, спасибо, – сказал я, немного подумав.
Открыл второе пиво. Нужно быть собранным. Особенно, когда вокруг так много чудаков. Только главного нет. Надо идти дальше.
– Слуш, – спросил я у кепки.
– Ага.
– А вот этот худой – это и есть баба?
– А хер его знает. Мы вот тоже его ищем. Вообще… Вряд ли. Тот вроде шарлатан. А этот какой-то честный травокур.
Честный травокур заметил меня. Наверное, услышал. Посмотрел в пустой центр круга, снова на меня. Я посмотрел на кепку, на круг, на капитана. Дым здесь плотнее, чем в кальянных на автомойках. Дышать полной грудью небезопасно. Может, мне показалось?
Но капитан продолжал смотреть на меня. Что ж. Может, я избранный и нужно пройти инициацию? Улыбнуться, поклясться в верности соломенному богу и научиться сгибать ложки взглядом. Сделал большой глоток пива, поднялся по ступеням и вышел в центр круга. Бросил бычок в бутылку с остатками пива и осмотрел сидящих. Синдбад поморщился, потянулся, почесал голые ступни. Понятно — я забыл снять кеды. Бледная девчонка начала хуярить в барабан, гитаристы ебашить по струнам, маленькие темные дети жутко галдеть в такт музыке, а капитан закрыл лицо ладонями. Нео больше не придет.
Я медленно пошел вон из круга в сторону, противоположную лестнице. Дальше была узкая тропинка, ведущая вверх-вверх. Метрах в трех выше круга лежал на каменном выступе помятый грязный местный паренек. Он просто лежал и отбивал ногой в такт гитарам. В одной руке у него были четки, в другой сигарета. Я окликнул его. Он поднял голову и улыбнулся. Я спросил у него, где баба. Он без колебаний ответил: «ай эм баба». Закрыл глаза и опустил голову.
Я шел медленно. Хотелось воды и хлеба с маслом. Тропинка вела в серо-зеленую бесконечность. Ни звуков, ни запахов. Лес на Гоа совсем не похож на наш. Взгляду, в сущности, не за что зацепиться. Ну баньяны, ну камни, ну где-то мелкий ручеек протечет. Нет ни симфонии птичьих голосов, ни ярких аллергенных запахов. Ничего, что могло бы остановить блуждающий ум русского человека. Возможно, поэтому здесь ни одного местного Куинджи, зато много проповедников. Кажется, проповедников привлекают пустынные пейзажи, холмы и тепло.
Пройдя несколько пригорков я увидел небольшую поляну внизу. На ней были расстелены ковры и цветные простыни, сидели люди. Несколько человек. Боря, длинный бородатый пацан, крупный старик с седой бородой и мордой чиновника, два старика поменьше. Боря.
Я поспешил к ним. Они сидели в полной тишине. Я снял кеды, прошел по ковру, сел рядом с Борей. Он изменился, похудел. Оброс неровной бородой. Кудри почти закрывали его уши, лицо и шея были черными от загара. Боря был в футболке без рукавов и в широких красных штанах. Боря нисколько не удивился, увидев меня, кивнул головой, показывая в сторону леса.
Мы обулись и медленно пошли по тропинке. Старик провожал нас улыбкой, его помощники-секретари махали платками. Мне показалось, что они не прощаются, а, скорее, предлагают купить эти тряпки.
– Ну, как ты тут? – спрашиваю.
– Неплохо. Как нашел?
– Да случайно. Витя ляпнул, что ты тут можешь быть, ну я и полетел. Мамке-то чего не сказал?
– Да она в курсе. Просто просил ее никому не говорить. У меня долги. Коллекторы там, вся хуйня.
– Понятно.
– Сам как? Давно тут? – без любопытства спросил Боря.
– В порядке. Пару дней. Отдохнул. Все никак добраться не мог до этого… Баба?
– Не. Тот дальше сидит. А этот для туристов. Многие дальше не идут, с этим фоткаются и пожертвования оставляют.
– Ха. А ты чего тут тогда?
– Я его разоблачить хочу. Сижу напротив и смотрю на него, не отрываясь. Жду, когда с напряга сбежит. Ты вот отвлек. Я семь минут не моргал.
– Понятно.
Боря либо удивительно счастлив, либо в чудовищной депрессии здесь. Мы замолчали. Прошли еще немного. Навстречу вышла девушка. Маленькая индианка, одетая в просторное темно-зеленое сари. Она улыбнулась, увидев нас. Боря зашагал быстрее, и они обнялись. Он поднял ее на руки и поцеловал. Мне стало легче.
– Знакомься, это – Амала, – с улыбкой сказал Боря. – Я зову ее Амалия. На татарский манер.
– Хай, – бодро сказала Амала и кивнула мне.
– Ты же не знаешь английского, – сказал я Боре.
– Она тоже не особо.
– А как вы общаетесь?
– Символами, – спокойно ответил Боря.
Затем он что-то начертил пальцем в воздухе. Амала как будто прочла это и произнесла: «Мара».
– Мара? – удивился я.
– Мара, – поморщилась Амала.
– Я ей рассказывал про тебя, – вмешался Боря. – Она «тэ» не может. У них «тэ» вместо нашей «шэ» или вместе с «эс». Короче, привыкай к Мара, – Боря хлопнул меня по плечу.
– А чего она поморщилась?
– Да, – махнул рукой Боря, – так демона-искусителя звали, который Будду пытал.
– Как пытал?
– Женщин показывал. То ли дочерей своих, то ли сестер.
– А Будда что?
– Будда все пытки выдержал и пробудился. То есть Буддой как раз и стал. Прикинь, как получается: Будда пробуддился.
– Ага. Ну, значит, Мара как бы очень кстати пришелся? Иначе мог и не пробудиться.
– Получается, так, – согласился Боря.
Мне показалось, что Амала опасается смотреть в мою сторону. Идет, глядя только вперед, крепко держит Борю за руку. Красивая девушка. Даже молчит красиво.
– Слушай, а что это за ку один? – вспомнил я.
– Какой ку один? – удивился Боря.
– Ну, ты писал там у себя.
– Я уже пару недель ничего не писал. У меня телефона-то тут нет.
Я рассказал ему про статус в мессенджере, про странные посты в соцсетях. Пару раз Боря усмехнулся. Потом предположил, что его взломали. Решительно отказался что-либо с этим делать, пользоваться моим телефоном или идти со мной в деревню. Боря планировал пожить с этим седым цыганом и уйти в нирвану раньше, чем «баба» купит себе «феррари». Амалу он рассчитывал забрать с собой. Значит, не в депрессии.
– Нравится мне имя Амар. Старое индийское, – загадочно сказал Боря.
– Как лобстер? – спросил я о первом, что пришло в голову.
– Нет, через «а». Означает «бессмертный».
– К чему ты это?
– Да так. В нирвану уйду, им же надо будет меня как-нибудь по-своему назвать, – усмехнулся Боря. – «Бессмертный» как раз подходит.
Мы еще немного побродили, поговорили о будущем. Его, моем. Человеческом. Амала иногда что-то произносила на плохом английском. Вроде «лук он зис». Показывала на редкие цветы, радовалась. Они не разговаривали, просто смотрели друг на друга и всё понимали. Вернулись к ковру. Боря пообещал когда-нибудь снова вместе выпить на его казанской кухне. Мы попрощались. Я пошел к наркоманам в надежде быть неузнанным, сесть в круг, покурить и, может быть, даже сыграть им на гитаре «В последнюю осень».
Через пару дней я вернулся в Москву, а Боря (или «Боря»?) снова что-то написал.
Q – главная буква нового времени. Потому что квиры – ориентация будущего, а кварталы – мера времени будущего. Квиры подворачивают штаны, надевают эрподсы и едут на самокатах за квартальной премией. Они хорошо выглядят, хорошо едят, хорошо делают куни, но не замечают, что от них отворачиваются все бродячие собаки.
Но Q еще и семнадцатая буква алфавита. Это удача семерки, усиленная единицей. Это божественное вмешательство. Если бы Господь раздавал фанатам автографы, там была бы небрежно выведенная буква Q. Кстати, написание маленькой q напоминает сперматозоид, а заглавной – оплодотворение яйцеклетки. И в этом динамика, и в этом великий замысел. Как бы Q ни маскировалась под анально-квартальные ласки, она остается буквой-символом самого главного – продолжения жизни. Пока ласточки правят миром, а собаки кайфуют, мы займемся последним из искусств, в котором искусственный (ха) интеллект еще не победил человека – воспитанием Ку один.
Я вспомнил просторное темно-зеленое сари Амалы. Вспомнил ее блаженную улыбку. Вспомнил спокойного, удивительно спокойного Борю. Кажется, Амар увидит этот свет раньше, чем Боря нирвану. Велком, бессмертный, храни тебя Господь.
Сколько-то друзей кого-то там
Рафа собрал нас во вторник вечером. Слишком далеко до ближайших выходных, чтобы пить, слишком близко к прошедшим, чтобы пить. По вторникам не играют в покер, не читают стихи, не устраивают подпольные бои и не смотрят футбол. Вторник, вероятно, самый ленивый день недели. Хочется кильки в томате, вина и хлеба да лежать на диване с девушкой.
Рафа – Рафаэль – старый друг, одноклассник, любитель японской литературы и дерьмовых онлайн «эрпэгэ». Он живет один, курит трубку, настаивает спирт на грецких орехах и как будто бы работает репортером на местном телеканале. Никто никогда не читал его статей и не видел репортажей, но каждый слышал от него десяток историй о раскрытых преступных сговорах и дачах жирных депутатов.
– На кой черт Рафа нас позвал? – спросил Тимур, курящий у подъезда.
– Ноль идей, – честно ответил я.
– Во вторник, – Тимур сплюнул, – мы не играем в покер, не смотрим футбол, не пьем.
– И не устраиваем подпольные бои, – добавил я.
– Мы вообще не устраиваем подпольные бои, – Тимур редко понимал мои аутичные шутки.
На кухне уже сидели Рома и Кент. Рома курил «Парламент», Кент курил «Винстон».
Рафа был задумчив. Рафа курил трубку и медленно пил что-то горячее и алкогольное. Прозрачное. Наверное, сакэ. Нам ничего не предложил, мы знали, что можем брать все что угодно. Я налил себе красного вина, Тимур – водки. Во вторник пить неохота, но, видимо, надо.
– Пацаны, я вас собрал, потому что у меня возникла серьезная проблема, – сказал Рафа.
– У тебя всегда есть серьезная проблема, – сказал Тимур.
– Точно. Типа денег нет или грецкие орехи закончились, – добавил Кент.
– Когда нет дене-е-ег, то нет любви-и-и, такая сука-а-а – эта се ля ви! – пропел Рома.
– Наоборот, – остановил этот бред Рафа. – С деньгами порядок – на телеке долги выплатили. И подработку нашел – вести бизнес-блог одного торговца наркотой.
– Зачем торговцу наркотой бизнес-блог? – удивился я.
– Чтобы перестать торговать наркотой, – ответил Рафаэль. – Хочет заняться инфобизнесом, будет рассказывать всякую чепуху про торговлю бинарными опционами.
– То есть ты за него будешь рассказывать про торговлю этими опционами? – спросил Кент.
– То есть Коля будет рассказывать про торговлю этими опционами. Чувак из финансовой хроники нашего канала. Я буду редактировать и публиковать в соцсетях и на сайте.
– А торговец наркотой что будет делать? – спросил я.
– Торговать наркотой, чтобы было чем нам платить, – улыбнулся Рафа.
Он был обладателем чудесной широкой улыбки, которая невероятно подходила его круглому лицу. К слову, голова его была шире талии, а плечи торчали из туловища словно два булыжника из песка. В общем, Рафа выглядел, как та боевая черепашка из главного мультика нашего детства. Только меньше и намного слабее.
– Раф, – сухо произнес Тимур. – Че собрались-то?
– Короче, – продолжил Рафа. – Есть деньги и есть любовь.
– Которая Фродо? – засмеялся Рома.
– Фарида.
– Татарин-хоббит? – наигранно удивился Кент.
– Иди на..р.
Я налил еще немного вина, взял у Рафы вторую трубку, набил и закурил. Еще немного пустой болтовни, и мы узнаем, в чем дело.
Итак, пару дней назад Рафа сидел со своей девушкой в дешевом кабаке. Пробовал какие-то домашние самогоны и жалел денег на приличные места. Эту его Фариду (которая действительно была низкой, голубоглазой и кучерявой – ну точно Фродо) признал кто-то из гостей. То ли бывший, то ли приятель бывшего. Как водится, нахамил ей. Казань.
Рафа так и не вспомнил, о чем там точно шла речь. Зато в красках рассказал, как ответил обидчику – стулом в зубы. Решительный Рафа.
– В общем, парни, я девчонку за руку, и мы убежали.
– Ты прямо, как Арагорн, Раф, – заключил Кент.
– Защитил мальца, – продолжил Рома.
– Потом вы уплыли из Средиземья, – не удержался я.
– Помолчите, – сказал Тимур. – Брат, что-то еще было?
– Спасибо, Тимур, – спокойно отреагировал Рафаэль. – Вчера мне позвонил какой-то хмырь с незнакомого номера и сказал, что я не жилец. Сегодня Фарида нашла записку в почтовом ящике – там всякие угрозы. А пару часов назад мне прислали ее изрисованные фото.
– Покажь! – закричал Кент.
– В мифриловой броне? – спросил Рома.
– Пацаны, как же вы заебали! – вспылил Тимур.
– Ты просто «Властелина колец» не смотрел, – заметил я.
– Что с ней сделали?! – Тимур беспокойно встал и подошел к Рафаэлю.
– Да ничего, это фотошоп, – ответил Рафа, протягивая телефон Тимуру. – Так вот. Я планировал через месяц уехать в Москву. Вместе с Фаридой. Но нужно закончить все дела, а где возможно – перевестись на удаленку. Девчонку я отправил за город к бабке. Там не найдут.
– Можно я не буду шутить про деревню хоббитов? – искренне спросил Рома.
– Прикольно, они ей цепочку с кольцом на шее подрисовали, – подмигнул нам Тимур, взглянув в телефон Рафы.
– Вообще-то, всё серьезно, – сурово сказал Рафаэль.
Мы замолчали. Тимур сел и начал нервно разминать кулаки. Тимур был настоящим борцухой – с разрядом и соревнованиями. А еще – самым честным и преданным другом. Он снова поднялся и начал ходить по кухне. Ну как ходить. Практически разминаться. Худощавое телосложение, высокий рост, белая рубашка, темная кожа и черная челка, падающая на брови, делали его похожим на восточную версию паладина, готового крушить неверных.
– Парни, я решил, что нам нужно сделать что-нибудь с этими ублюдками. И подготовил план, – сказал хозяин квартиры и допил своё саке.
– Круто, я давно ничего не курил, – сказал Рома.
– По своим каналам я нашёл этого типа и друзей, которые точно ему помогали, – продолжил Рафа и открыл ноутбук. – Всего четверо, получается. Этого из кабака зовут Кирилл – тупой гопник, работает продажником в мелком банке на Тукая. Двое других – Дамир и Амир – работают фитнес-инструкторами в «Планете». Четвертый – Костя – самый мелкий, преподает право в универе.
– Гражданское? Так я его знаю, в аспирантуре вел пару лет назад, – сказал Рома.
– А все слышали, что Рафа использовал фразу «по своим каналам»? – уточнил я.
– Ага, – подтвердили все.
– А я видел, как эти двое телок щиплют на тренях, – добавил Кент.
Мы называли его Кентом, потому что он всегда хотел зарабатывать столько, чтобы хватало на пачку «Кента» ежедневно. Но пока что стрелял сигареты у прохожих, занимал деньги у Ромы и работал помощником в ломбарде своего отца. При этом регулярно оплачивал абонемент в «Планету фитнес». Иногда ему удавалось сторговать хорошую цену за какой-нибудь подержанный ноут и затем выгодно продать на «авито» – тогда Кент ставил нам пиво во дворе и много курил, зубами доставая узнаваемую сигарету с кнопкой из пачки.
– За ними пусто – ни блатных родственников, ни крыши, – продолжил Раф.
– Можно поодиночке перещелкать, – обрадовался Тимур.
– Да не надо никого щелкать! – возмутился Раф. – Нужно их припугнуть как следует. Чтобы отъе….сь. Они-то думают, что я одинокий терпила-журналист.
– Откуда они знают, что ты журналист? – спросил Рома.
– Ну наверняка видели по телеку, – предположил Раф.
– Сто пудов. Все же тебя видели по телеку, – ухмыльнулся Кент.
– Если бы они знали, что ты на телеке – вообще не лезли бы, – предположил Тимур.
– Давайте серьезно. Угрозы от них особой нет, но, по чести, надо шугануть, чтобы отстали.
Рафа замолчал и кивнул на стол с выпивкой. Мы налили – каждый свое. Поддались этому киношному импульсу и воодушевленно чокнулись. Кажется, нас ждут какие-то поиски, разборки, драки и единение. Прямо как братство кольца. Или отряд самоубийц. Или сколько-то друзей кого-то там. Ну вы поняли.
Почти неделю мы собирали информацию. Рома узнал, на каком автомобиле преподаватель права ездит в универ, где паркуется и во сколько освобождается. Кент выяснил, что фитнес-инструкторы вдвоем снимают квартиру недалеко от центра, а ездят в основном на такси. Я сходил в банк под видом потенциального клиента, пообщался с Кириллом, потом проследил его основные маршруты. После работы он проходит пять минут до соседнего бизнес-центра, встречает девушку, и они вместе едут к нему. Ближе к полуночи он провожает ее до соседнего дома.
Следом мы сняли домик в пригороде – нам точно следовало уехать на пару недель, когда все закончится. Проблем с отпуском не возникло ни у кого. Рома не работал, потому что тырил деньги у богатого отца. Тимур тренировал подростков в спортивной школе – они будут только рады, если Тимур исчезнет. Кент работал от случая к случаю, потому что Рома тырил деньги у богатого отца. Я писал сценарии для учебных онлайн-курсов и мог этим заниматься в любой точке страны. Рафаэль делал вид, что работал журналистом, и дольше всех сопротивлялся грядущей игре в прятки.
Вечером в понедельник мы собрались на кухне у Рафы, чтобы утвердить план действий. Я налил себе и Тимуру пива, Рома открыл бутылку вина, Кент отнял у Рафы остатки настойки на грецких орехах. Мы одновременно закурили. Кухня наполнилась кислым дымом. Теплый майский вечер бился в окно розовым, рыжим и голубым. На улице завелся автомобиль, включилась музыка – одна из тех песен, слов которых не помнишь, но всегда узнаешь мотив.
Происходящее было прекрасно. Словно мы снова в школе, снова достаточно одной зажеванной кассеты, чая и папирос, чтобы вечер состоялся. Похоже, что каждый подумал о том же. Мы молча чокнулись и выпили.
– Спасибо, парни, что ввязались со мной в это дерьмо, – сказал Рафа.
– Какие вопросы. Может репортаж о нас снимешь, – улыбнулся Рома.
– Итак, – собрался и начал Раф. – Завтра вечером этот Костя, который препод, пьет на дне рождения завкафедрой. В универ приедет на тачке, оставит ее и вернется домой на такси. Петрович должен ночью ему шины проколоть и стекла разбить, марку и номер я отправил в телегу. Вот реквизит, – Рафа кивнул на тряпичный мешок, лежащий на полу.
– Почему я? – удивился я.
– Потому что интеллигент, – пояснил Кент. – Он тоже интеллигент.
– Это классовая война, – добавил Рома.
– Классовая война – это если б мы с тобой подрались, – огрызнулся я.
– Это самое простое, чувак – пояснил Рафа. – Остальных сложнее достать.
Дальше Тимур с Ромой должны поймать фитнес-тренеров у подъезда и хорошенько вломить, а Кент с Рафой встретить Кирилла, когда он будет провожать девушку. Следом собираемся здесь, много понтуемся, напиваемся и думаем, как жить дальше.
– Значит, мы ждем, пока педики из такси выйдут, и мочим? – уточнил Тимур.
– Ну, – подтвердил Рафа. – Главное, не слишком сильно. И никаких имен, никаких упоминаний меня. Они сами поймут. Бита и пара кастетов у Ромы в рюкзаке.
– А мы с тобой просто поговорим с этим челом? – удивился Кент.
– Мы поговорим с ним при девушке. Уверен, он даже не пикнет.
– Слуш, а давай я преподу нарисую что-нибудь на тачке? – спросил я.
– Типа, как Бэнкси? – спросил Рома.
– Какая великолепная идея! – деланно восхитился Рафаэль. – А давай качкам цветов подарим и Кириллу свидание в ресторане оплатим!
– Да Петрович просто хуй нарисует, – заржал Кент.
– Рисуй, что хочешь, главное, про шины и стекла не забудь, – нехотя согласился Рафа.
– Сфоткай мне, а, – попросил Рома. – Я как-то видел Бэнкси в оригинале. Типа кусок стены отломанный и выставленный в лондонском музее.
Рома был мажором, красавчиком и большим чистоплюем. Кажется, что мы дружили совершенно случайно. Просто потому, что у подростков разница в уровне жизни слабо влияет на выбор тех, с кем пьешь пиво после уроков. После десяти лет дружбы я по-прежнему плохо понимал, чем дышит этот высокий кучерявый парень в белом поло с крокодилом. Но привык к нему и воспринимал как органичную часть нашей команды; как краковскую колбасу в солянке.
– Стартуем одновременно – ближе к полуночи. Так эффекта больше, – подвел итоги Тимур.
– Может, деньги заберем у них? – спросил напоследок Кент.
Я доехал до центра на последнем автобусе и немного прогулялся — до полуночи оставалось какое-то время. Оделся неприметно: темные кеды и джинсы, ветровка с капюшоном. Внутри майка и свитер. Слишком тепло для майского вечера, но все вещи пригодятся. В мешке за плечами комплект старой спортивный формы, сдувшийся баскетбольный мяч, металлический насос от старого велика и баллон с аэрозольной краской. В карманах куртки медицинская маска и темные очки – страдаю от сезонной аллергии, если кто спросит.
Пару дней назад Рома сходил в полицию, заявил, что его авто поцарапали на парковке университета. Менты показали ему записи с камер наблюдения. Конечно, ничего не нашли, зато мы узнали, где находятся «темные зоны» в периметре университета.
Я подошел близко к полю зрения одной из камер, надел маску и очки, набросил капюшон и помельтешил в сторону стоянки. Вокруг никого. Как и в любой другой вторник.
Днем я проезжал здесь на такси и уже знал, где находится черный «пежо» нашего препода. Снял мешок, вынул баллончик с краской, крепко сжал его в правой руке. Действовать нужно быстро, пока страх не возьмет свое. Ноги уже ослабли, пальцы вспотели, в висках застучало. Пальцы! Точно. Достал из кармана резиновые перчатки, надел. Протер баллон о куртку, плюнул на него для верности, и еще раз протер. Черт, а слюна тоже содержит ДНК? Конечно, содержит. Но высохнет же? До чего жуткое и отупляющее состояние. Осталось пройти пару шагов.
Я несколько раз встряхнул баллончик и написал на заднем стекле «за тобой пришли». Подумал секунду и подрисовал снизу член. Быстро сфотографировал стекло. Гребаная вспышка! Бросил баллончик под авто, достал из мешка насос. Обошел тачку.
Замахнулся и вдарил по лобовому стеклу. Оно осыпалось со страшным звоном, на фоне окружающей тишины это прозвучало, как выстрел из пушки. Завыла сирена сигнализации, из окна здания напротив показался женский силуэт. Я услышал крики, но расслышал только «ниндзя-пидарас». Ну и побежал что было мочи подальше от машины.
Университет находился на холме, окруженный сетью узких улиц и небольших скверов. За одним из корпусов универа был такой сквер без единой камеры. За ним прямой путь вниз – в парк на Черном озере. На бегу я выбросил насос под случайное дерево, а маску и очки убрал в карманы. Замедлил шаг. Снял куртку, свернул и убрал в мешок. Спустился по каменной лестнице вниз, бросил мешок в металлическую урну, оторвал верхнюю часть пачки сигарет, поджег и бросил сверху. Всё. Теперь я не слишком похож на того парня, которого сняли камеры на стоянке.
Дальше меня ждал бар, находившийся неподалеку. Там много людей даже по вторникам. Хорошо, что туалеты у самого входа. Я умылся, еще раз ощупал карманы – только ключи, наличные, сигареты и телефон. Написал в чат «готово». Следом скинул фотку заднего стекла и написал «Рэм, джаст фор ю». Рафа тут же ответил «лучше бы разбил его». Тимур спросил, не забыл ли я про колеса. Сука.
Зашел в бар, сел на свободный стул у стойки. Заказал двойной «джемисон». Если ты только что разбил чью-то тачку – в твоих руках должен быть виски. Попросил еще бокал темного пива, чтобы почувствовать себя полным негодяем.
– Чувак, а че, третья волна коронавируса? – недружелюбно спросил парень, сидевший справа.
Я не сразу понял, что он имеет в виду. Осмотрелся. Потянулся к спиртному. Бокал послушно поднялся. На руке была розовая медицинская перчатка.
– Бля, это я клад искал, – усмехнулся и отвернулся.
Медленно снял перчатки и убрал в задний карман. Так, что они торчали наружу и каждый проходивший мимо заметил бы их в первую очередь. Черт. Я начал как бы невзначай запихивать их глубже в карман. Получалось плохо. Я слышал, как посмеивается этот справа, но старался не замечать. Клад искал? С каждым словом только сильнее закапываюсь, ха. Посмотрел влево – рядом сидит молодая короткостриженая девушка. Смотрит на меня. Я кивнул и поднял виски. Девушка улыбнулась, взяла мой стакан с пивом и сделала несколько глотков.
– Привет, Бэнкси, – игриво сказала она, поставила стакан и как будто кивнула куда-то вниз.
Я что-то промямлил, опустил взгляд. На моих джинсах остались заметные следы желтой краски. Несколько широких разводов. Да что со мной не так?!
Я вскочил и побежал в туалет. Мужской был занят, пришлось идти в женский. Заперся в кабинке, бросил резиновые перчатки в унитаз, потянул за сливной шнур. Не смываются. Достал помятую пачку сигарет, закурил. Что делать? Эти пьяные дурни легко меня сдадут. Но кому сдадут? Полиции будет плевать на одно стекло, и до бара они сегодня не доберутся. Если завтра доберутся, тут уже никого не будет. А если меня кто-то сфоткает в этих крашеных штанах? Или уже сфоткал пока руки были в перчатках? Хотя к чудакам все давно привыкли. Особенно пьяницы в казанских барах.
Я бросил сигарету в унитаз, чертыхнулся, оторвал большой клок туалетной бумаги, аккуратно схватил бумагой края перчаток и быстро перебросил их из унитаза в мусорную корзину. Сверху накидал еще бумаги. Снял свитер и повязал на талии так, чтобы он полностью скрывал бедра спереди.
Вышел из туалета, подошел к углу барной стойки, махнул официанту, оставил тысячную купюру и пошел прочь. Поднялся чуть выше по переулку – к Профсоюзной улице. Поднял руку. Такси использовать не стоило, чтобы не остаться в базах заказов. Через пару минут я ехал на заднем сиденье старого синего «логана» и пытался собрать в памяти последний час.
В квартире уже находился Тимур. Выглядел он плохо. На челке застыла кровь, правый глаз сильно опух, губы краснели, на шее виднелись ссадины.
– Хорошо, что у тебя кожа темная, – сказал я, протягивая руку.
– Я тоже рад тебя видеть, – неожиданно тепло ответил Тимур.
– Ну, рассказывай, что у тебя, – предложил я, заглядывая в холодильник.
Он сплюнул кровь в раковину, закурил и вкратце пересказал события последних часов.
Сначала пацаны долго сидели в тачке, Рома был за рулем и сильно нервничал. Тимур первым вышел из машины, когда они увидели подъезжающее такси с фитнес-качками. Рома вышел через минуту – качки почти дошли до подъезда. Тимур окрикнул их и попросил прикурить. Качки ответили, что не курят и открыли дверь подъезда. Подходящий Рома попросил не закрывать дверь. Парни послушно ее придержали. Так все четверо оказались внутри темного подъезда. Тимур вломил первому, второй вломил Роме, а затем и Тимуру. Дверь в подъезд открылась и закрылась, Тимур остался один. Без напарника, без биты, кастета и обратного билета. Драка была недолгой, но эффектной. Тимур инстинктивно попробовал пройти в ноги, ударился головой о перила лестницы и упал. Качки пнули его пару раз и пошли вызывать лифт. Тимур поднялся, вышел на улицу, поискал машину Ромы, вызвал такси и уехал.
– Тварь. Я всегда знал, что на него нельзя рассчитывать, – злобно заметил я.
– А что там Рафа с Кентом? – Тимур всегда произносил «кентом» с ударением на первый слог, как будто речь действительно шла о сигаретах.
– Без понятия. В чате пусто, звонить пока не решился, чтобы не помешать.
– Может, поедем за ними? – предложил Тимур.
– Если в ближайший час не дадут о себе знать, – поедем. Ты… это. Умойся, отдохни что ли. Тебе врач не нужен?
– Тебе нужен. Хуи на стеклах рисовать. Тьфу, – Тимур снова сплюнул кровью в раковину и пошел в ванную.
Следующие полчаса мы нервно ходили по квартире, обновляя чат. Наконец, решились на звонок. Рафа взял трубку. В этот момент полицейские вели его и Кента в отделение.
– А хорошо все-таки, что домик сняли, – сказал я, потянувшись за солеными орешками, и опустился на спинку дивана.
– Очень хорошо, – подтвердил Кент и взял яблоко.
– Рафа уже в такси, – сообщил Тимур, входя в комнату.
– А мы его по телеку видели, – буднично произнес Кент.
– Интервью брал в конце хоккейного матча, – пояснил я.
– Хорошо взял? – с улыбкой спросил Тимур.
– Очень хорошо, – подтвердил Кент и укусил яблоко. – Спросил у Шарипова, как тому удалось забить два таких зубодробительных гола.
– А что Шарипов?
– Шарипов ответил, что это работа, что всегда надо настраиваться, что с такими партнерами грех не забить два таких «зубодолбительных» гола, – засмеялся я.
Тимур сел на диван. Подумал. Встал и пошел на кухню. Вернулся с бутылкой вина.
– Да и пофиг, что вторник, – заявил, раскрывая штопор.
– Правильно, отпуск же, – Кент поддержал его.
Приехавший вскоре Рафа застал нас пьяными и довольными. Мы кричали ему «зубодолбительный Рафа» и улюлюкали, когда он достал ноут, чтобы срочно смонтировать какой-то сюжет.
Прошла неделя с того дня, как мы попытались отомстить за Фродо. Кент с Рафой провели в обезьяннике около суток. Это девчонка Кирилла начала громко звать полицию, едва увидела приближающихся парней. Сам Кирилл убежал. Позднее Фарида призналась Рафаэлю, что выдумала записки в почтовом ящике: посчитала, что он испугается и сам от нее уйдет. Кент нашел Рому и узнал, что это он фотошопил девушку Рафы – просто чтобы подъебнуть. Скорее всего, единственный звонок с угрозой был от владельца какой-нибудь химчистки, про которую Раф наплел разоблачений в своих репортажах.
Зато Рафа передумал уезжать в Москву. Кент нашел постоянную работу – продажником в мелком банке на улице Тукая. И тут же взял больничный, чтобы уехать за город. Меня немного мучала совесть за бессмысленно разбитое стекло и дурацкие рисунки, но об извинениях я подумаю позднее. А прямо сейчас мы допиваем дешевое белое вино и ждем, когда Раф закончит монтировать сюжет и достанет своей настойки на грецких орехах.
Кент медленно раскрыл пачку любимых сигарет, закурил. Тимур начал набивать трубку. Я встал и воткнул флэшку в плазму, висевшую на стене. На ней точно должны быть и «Братство кольца», и «Отряд самоубийц», и этот хороший фильм – про сколько-то друзей кого-то там.