Стихи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 70, 2020
***
Было солнце и град,
был кимун маофен.
Желтый крокус, как раб,
поднимался с колен.
Я китайский пил чай,
я рубил сухостой.
Как кузнечик, сверчал
счетчик в даче пустой.
Вился дым из трубы
силуэтом тепла.
Небеса голубы,
одинока ветла.
Вирус вычистил шум,
мысли тоньше слюды,
и приходят на ум
только птичьи следы.
Их китайский язык
удивительно прост,
если вынужден жить
в марте этом, как Фрост.
***
Просыпаясь, широко раскрыв
ретивое первому лучу,
понимаешь, уходя в отрыв:
очень захочу – и полечу.
А взамен – не плаванья урок
в воздухе, но запах пригубя, –
делаешь лучистый узелок
где-то за пределами себя.
За спиной широких этих спин,
контуром размеченного дня
из летучих долгих паутин
прялки их вращающейся для.
И, догадку положив в карман,
трешь ее, и хочется еще –
то ли бес какой тебя поймал
и осалил в сонное плечо.
Утренних волокон кровоток,
солнце в несгораемом плаще;
но молчишь на чайника свисток
и не слышишь никого вообще.
***
С досады хлопая дверьми,
ты сроду их не закрывала –
я вижу нас двоих детьми,
подняла память покрывало.
Ты в платьице и босиком,
в сандалях я на босу ногу;
мы вместе говорим, о чем –
уже не слышно мне, ей-Богу.
Но твой необщий глаз разрез,
плечо, ладонь и платья вырез –
не изменил ни план, ни съезд,
ни перестройка и не вирус;
Видна порода здесь одна
и твердый выговор столицы,
и в свете дачного окна
мы – две внимательные птицы.
Быт невозможен без потерь,
Луны меняется орбита.
Уйдешь ты – и на солнце дверь
останется чуть приоткрыта.
Там будет солнце и кино,
там будет все по-детски ясно:
в апреле птицам все равно,
что в мире существует ястреб.
Есть области, где ты со мной,
как будущие листья в почке.
Свобода – длинный выходной,
кинопроектор за спиной.
И мы – в его лучистой точке.
***
А как мы кончимся, – кто будет говорить,
от смеха корчиться, тебе цветы дарить?
Тот сине-розовый, кто станет день вмещать, –
пожмем как воздух мы, нашарим выключа…
Нет, есть отверстие и щель, куда лучом,
нам, двум отверженным, войти своим ключом.
Теплою тенью ли, нелишнею рукой,
вплестись растением, догадливой строкой.
Косись украдкою, смотри в трюмо, как в трюм.
Такие разные, гляди, как угол юн.
Из математики туда ведет фрактал,
и мать-и-мачеха охристая, как сталь,
где мы не кончились, а перешли порог –
за гранью творчества, за смертью, между строк.
Прими смешение, как радостную весть,
дитя цветения – сейчас мы живы, здесь.
***
Поселок выстужен, и редкое окно
моргает. Объявленья о навозе
в мешках – образчик деревенской прозе –
по тысяче. (За лист или оно
бессмертный черновик?) Черна палатка
Удачная. Здесь Даниэль Орлов
писал автограф. Местная мулатка
нам водки доставала из углов
палатки. Мы вдвоем цедили водку
на берегу искусственной реки.
Глядели, как резиновую лодку
из оной доставали рыбаки.
Но лето кончилось. Пришла зима и вирус
за ней последовал. Поселок на ветру,
в котором полторы души и минус,
что цены выросли и водкой руки тру.
***
В уголке свиристель выдувает в свисток.
Спит ольха в холодке, не краснеет восток.
Оттого и негромок восторг, оловян.
Спит большая ольха под копной одеял.
Финский домик уснувший, как бог в выходной.
Лишь витийствует ветр на гармошке губной.
Круглый стол, венский стул – не скрипят их слова.
Дремлет горка посуды по центру стола.
И блестящий стакан не гремит, не звенит.
И его пустоту не возьмусь заменить.
Оторвать от земли, от начала начал
за отсутствием сонным. Мне снится причал.
О него разбивается зыбкая ртуть.
В серой куртке матрос, розоватая грудь
с шерстяным опереньем, смешным хохолком.
Он командует серым пернатым полком,
он к губам прижимает стеклянную трель…
Свиристель говорит, что сегодня апрель.
Стеклодув говорит: свиристень, свиристень.
И зима неохотно, а прячется в тень.
***
Не стой растерян и в дверях
неряхой, листопадом –
сегодня время потерять,
прочувствовать распадом
себя, недружную весну,
о торопливый житель.
В морозном воздухе блеснул
души самоучитель.
Спеши за лезвием, спеши
средь ледяных горошин;
спеши, и оттепель души
тебя не огорошит,
чтобы земля решила преть
под небом благодатным,
чтоб вышел из земли апрель
и не ушел обратно.
***
Огонь плясал, вибрировали тени,
как поплавок в реке (допустим – в Сене,
в Сози, положим). Кровь была в вине,
а в хлебе плоть. И тени на стене
пустой плясали из открытой печки.
Свет был потушен, дымные колечки,
когда снаружи видеть дом счастливый,
сдвигались вправо. Слева же, над сливой
Венера им звезда светила ярко.
Дул сильный ветер. Было в доме жарко.
и ночь была холодной, но весенней.
И то, что наступило Воскресенье
согласьем подтверждали молчаливым
весна, они, их дом, звезда над сливой.
Конаково, март – апрель 2020