Рассказы
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 70, 2020
Рабство пошаговой доступности
– Здравствуйте, я звоню по вашему объявлению. Реальная помощь людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию?
– Да, вы правильно позвонили. Что с вами?
– Мне нужна помощь. Где вы находитесь?
– На Бухарестской
– На Бухарестской? Я хожу по Бухарестской.
– Бухарестская 33, корпус 5
– Хорошо, буду у вас вечером.
Отключил телефон, крикнул соседу:
– Эй, козёл, дай свой номер, я ухожу в рабство. Если прижмут за яйца, я тебе позвоню.
– Пиши, долбоебик, 89…. . А что в рабство, почему не на войну, как Хемингуей, или как Куприн в бордель?
– Да был я на войне. Ужас, переобутый в вульгарность в брюках пошлости, и в кителе дешевого пафоса. Это все еще постоянно путают, как его черт? Мусор. Этим словом называют качество успешных людей.
– Трудолюбие.
– Нннет.
– Честность.
– Валерра! А, вспомнил! Наглость.
– А в борделях грустно не нахожу слов перед торжеством денег над нами.
– Не гони, ты деньги любишь больше всего.
– От этого невыносимо грустно.
– Придурок, как ты надоел.
– Тема – рабство. К черту любовь, дорогу, смерть, хочу видеть морду дьявола – гнусную харю капитализма.
– Дерзай, идиотик, и чтоб ты сдох.
– Если не вернусь через неделю, моя героическая смерть, не забудь, на твоей совести, не забудь спрыгнуть с седьмого этажа.
– Хорошо.
– Запиши
По дороге в рабство я зашёл к Валентине Петровне, я ей систематически надоедаю, с вопросами по литературе.
– Здравствуйте Валпетра, я попрощаться, мне некогда, я тороплюсь на недельку в рабство, литература, понимаете, требует достоверности.
Валентина Петровна, в свойственной для нее манере, лаконично сказала:
– Нет, Артём, рабом не надо становиться ни на недельку, ни на минуту даже, тем более по своему выбору.
– Валпетра, поздно, выбора нет, всякая форма существование, ай ладно. Все вы знаете.
Дешевый прием манипуляции, применяемый мною в доказательстве своей правоты. Не посидев за обычной чашечкой чая, вышел.
Адрес рабства я выбрал в пошаговой доступности. Перешёл через железную дорогу и через пятнадцать минут был у парадной нужного адреса. Несмотря на всю свою браваду, мне стало не по себе, ущемлять свободу добровольно – чувство, скажу, не из радостных. И я прочел для себя начало стиха:
– Я вошел вместо дикого зверя в клетку.
– Ты звонил? – спросила сзади незамеченная мною сутулая серая женщина с гнилыми зубами.
– Да.
– Что-то ты на бомжа не похож.
– В вашем объявлении это не является необходимым условием.
В квартире вонь. Запах многолюдности, перегара, пота, нищеты. Познакомился с женщиной: приехала с Коми, из родных никого, с детского дома, наркоманка, девять лет обитает в реабилитационных центрах, в рабочих домах, каждую неделю получает по тысяче рублей, выпивает. Во время нашей беседы упали на пол макароны, непринужденно не обратив внимания на грязные полы, ладонью обратно наскребла макароны в кастрюлю. Во время посиделки я увидел беременного таракана, неторопливо идущего по столу.
Пришла хозяйка рабочего дома, молодая девушка, пригляделся, наркоманка с лидерскими качествами, с изучающим взглядом, с плохой игрой в человеколюбие:
– Здравствуйте, вы Артём?
– Да.
– Ты его накормила? – спросила она сутулую женщину.
– Нет, он не хочет есть.
– Вы курите? Мы выдаем по пачке в день белорусских сигарет.
– Нет, я не курю, – ответил я.
– Нет, – разочарованно повторила хозяйка, после минутного молчания спросила:
– На работу вы завтра выйти сможете?
– Да, смогу. Правда, я болел туберкулёзом, и у меня очень больное сердце.
– Прекрасно, что сможете, а высоты боитесь?
– Нет, нисколько.
Из разговора с хозяйкой мне стало ясно, что во мне ей понравилось: мое согласие выйти на работу и то, что у меня туберкулёз и слабое сердце. Не спросили документов, для них достаточно, что у меня есть имя.
Вечером пришли мужики, в каждом из них кричала серость, уставшие, худые, пьяные, с недобрыми лицами. Ели кислые макароны, я, сославшись, что мне плохо, попил только чай.
В малометражной двушке я насчитал пять двухъярусных деревянных кроватей, меня положили спать на полу, грызли клопы. Кто-то бредил, кто-то разговаривал во сне.
Подъём в 5 часов 30 минут утра. На завтрак поел два бутерброда с самым дешёвым батоном и самым дешёвым маргарином, купленным в магазине «Семишагов». На работу пошли четверо, двое молодых и один маленький горбатый человек, по дороге двое молодых говорили про эфедрин и спайсы.
На стройке – ребята с других рабочих домов. Чтобы приступить к работе, нашёл себе перчатки, подошёл африканец:
– Прибет.
– Здравствуй, а ты откуда? Из какой страны, кунтри-кантри?
– Африка, Нижер. – Пошёл дальше.
Рабочие на стройке с презрением выяснили, что я с рабочего дома. До обеда я таскал стекло на десятый этаж, своим слабым сердцем, подгоняемый парнем со Средней Азии, он только и делал, что заставлял работать меня и еще троих. Было тяжело. Я справился.
На обеде в специально отведенном месте для «военнопленных» (кличка данная обитателям рабочих домов, реабилитационных центров) насчитал двадцать шесть человек, с разговоров определил: не все из рабочих домов, есть и «верующие» – это разновидность невольников, презираемых невольниками с рабочих домов. «Верующие» – как мне объяснил горбатый человек, рабы своих пагубных привычек, как и, впрочем, многие обитатели рабочих домов. Различие в лицемерии: верующим нельзя курить и пить, а они этим занимаются, прячась друг от друга по всей стройке, еще им не платят и по два раза в день библией засоряют голову. Съесть кислые макароны не смог, их предложил маленькому горбатому старичку. Человек взял у меня кузовок с упреком, что есть с такой жизнью – обязательно. После обеда идущий впереди меня маленький горбатый доходяга разбил стекло. Стимулятор, молодой узбек, прибежал на звук бьющегося стекла и пнул ногой старичку в живот, от чего тот и присел, мы втроем – идущие сзади бедолаги с ухмылками и шутками-прибаутками – мимо прошли со своими грузами. В конце рабочего дня я посмотрел в лицо нашему сегодняшнему бригадиру, увидел взгляд, полный презрения и превосходства. Бомбануло. Я прошипел:
– Морду попроще, животное, сделай.
– Что сказал, сука?!
Туберкулез, сердце, нервишки, отбитая голова, пошло оно к черту. Неделька? Да пошла она в сраку! С меня хватит и одних суток этого дерьма. Сейчас важны: многолетние беспрерывные занятия боксом, и у меня есть официальная работа, и я со снисхождением смотрю на людей с черной с зарплатой, они, в свою очередь, презирают работников со Средней Азии, гастарбайтер пинает по животу человека с рабочего дома, а тот, в свою очередь, осуждает бедолаг с реабилитационного центра, а «ребусы» пусть осудят навязчивого для них Бога, прощающего все лживым ублюдкам, вещающим нам, что мы живем в справедливом мире капитализма. И вообще, что-то там про смирение: «Так же младшие, повинуйтесь пастырям, облекитесь смиренномудрием, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». На хрен, получи мою благодать.
Молодой смуглый паренек, еще ребенок, лежал с разбитым лицом, сломанными ребрами. Расправив плечи, я с хорошим настроением пошел домой с мыслью: «легко жить в мире, где слабее меня столько народу». На пути люди почтительно расступались.
Детский мир
Вдовый отец двух малолетних уснул у себя дома на полу. Восьмилетняя Даша и шестилетний Андрейка заботливо укрыли отца одеялом, положили подушку под голову. Засобирались в гастроном. Девочка со слезами сказала братику:
– Папа совсем ради нас себя не жалеет, мучается. И все, чтобы мы могли сдать бутылки и купить себе покушать.
Сестра с братом понесли одну авоську на двоих, в ней гремели пустые бутылки, мытые детскими руками, по дороге в гастроном, Андрейка замечтался: «Побыстрей вырасту и буду помогать папе пить, вот тогда-то у нас будет много пустых бутылок».
Ода про одноразовую китайскую болгарку
Миниатюра
Чиновникам федеральных строек посвящаю.
Строился стадион «Зенит-Арена», объект федерального значения. В то время была у меня тяжелая работа – искать себе работу. На стадион набирали всех, кто попадался, и не факт, что не заплатят. В колоссальной этой стройке побывал и я в качестве электрика. Электриком, правда, ни разу по жизни не был и, оформившись на работу, думал, что меня очень скоро убьет током, и пусть меня считают настоящим электриком. Так и представлял свою обугленную тушку, наспех захороненную с бродягами и с людьми, чьи родственники оказались социально безответственны. Нервы не выдержали. Хотел развернуться, кинуть пару крылатых фраз и уйти, благо, в подобных ситуациях некоторый опыт есть. Но в побеге был схвачен начальником:
– Куда это ты? Стоять, бояться! Быстрей на построение!
Мне бы взять и уйти, но сказался все тот же нажитый опыт, и я побежал на построение. Где я только не строился! В школе, в армии, в местах лишения свободы, да будет вам известно, жизнь меня «строила» еще в ясельном возрасте.
Прибежав к месту построения, я увидел, что наша «электрическая бригада» не одинока, и она всего лишь малая часть легиона плохо одетых существ, в основном, смуглых и, в основном, мужчин, издававших почти человеческий гул. Тут пришли несколько молодых людей и начали считать наши головы, после чего, уже пересчитанными, мы разошлись по рабочим местам. Я же из праздного интереса спросил:
– А что мне делать?
Начальник ответил:
– Сиди здесь! Никуда не уходи. Я скажу, что тебе делать.
Я добросовестно сидел больше двух часов, ждал. Пришел начальник, сунул мне в руки маленькую дешевую китайскую болгарку, стоит которая рублей пятьсот, и бросив: «Охраняй!», торопливо скрылся.
В конце рабочего дня я принес ему болгарку. Начальник болгарки раздавал по 2500 рублей каждому. Получив деньги, я удивленно повертел их, посмотрел купюры на лампочке, проверяя их подлинность, хоть в этом ни черта не понимаю, и с сомнением спросил:
– А завтра приходить?
– Обязательно!
Второй день после построения я опять просидел с той же болгаркой, и фокус с деньгами повторился. На третий день я взял-таки болгарку в руки и начал ходить по стройке, рассматривая своих коллег, стороживших различные инструменты, иногда споривших про исторические события, но чаще просто спавших.
На седьмой день я потерял болгарку, но потери никто не заметил, а я напоминать не стал. На десятый день я начал уставать, особенно меня тяготила необходимость бегать на построение. С пятнадцатого дня я на них не являлся, чего, как и пропажи болгарки, никто не заметил, продолжая в конце дня выдавать деньги.
На двадцатый день я отказался выходить на стройку «Зенит-Арена».
Надоело! Хочу работать! Счастье это – разгружать вагоны, валить лес, махать лопатой, ходить с надорванной спиной, корчиться от усталости и боли, ругаться за каждый рубль. Счастье – это быть самим собой.