Рассказ
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 69, 2020
– Вытащите, пожалуйста, вашу ложку, – сказал сосед.
Порсов не понял, чего от него хотят. Он не расслышал просьбу и вообще уже дремал на своей койке, отвернувшись к стене.
– Ложку из чая можно? Звенит.
Порсов сообразил наконец, повернулся и потянулся вытаскивать ложечку из своего стакана, стоящего на столике между спальными местами в купе. Оказалось, что соседу дребезжание мешало заснуть.
Положил ложку на скатерть. Но звук не прекратился, звенело всё так же.
– А теперь стакан из подстаканника, – не унимался сосед.
Порсов сел на кровати, вытащил стакан из подстаканника, поставил его на скатерть. Звенеть перестало.
– И действительно, – сказал Порсов. – Так лучше.
Хотя перед этим он совсем не замечал дребезжания. Да и вообще ничего не слышал, нарочно не замечал. Порсов привык не замечать, так он защищался от внешнего мира. А ведь кто-то слышит дребезжание маленькой чайной ложки, это же надо. Ложечка ему не даёт уснуть.
Он снова лёг и укрылся простынёй почти с головой.
«Всё потому, что в поездах стало тише. Ложечка звенит. Раньше такого ничтожного звука просто не было слышно из-за грохота колёс. Да, идёт время, всё меняется. Опять же со временем на человеке нарастает защитная броня, вот мне плевать на ложечку, на соседа, на поезд, на эту дурацкую командировку, – начал рассуждать про себя Порсов. – А этот, на соседней полке, молодой пока. Хрупкий. Хорошо ещё, что не три соседа в купе».
Он уже не мог спать, начал вспоминать.
«Вот, подстаканники остались те же. Ну, может, рисунки поменялись или символы. Серп и молот на орла поменяли. А так всё – то же самое. Но раньше не было слышно, как они дребезжат, ведь вагон трясся и грохотал. Теперь даже не слышно, как стучат колёса на стыках рельсов. А ведь это один из главных признаков поезда – перестук колёс – в романтических песнях, которые раньше звучали по радио. И туристы про такое пели».
Паровоз, тепловоз, электровоз – все эти локомотивы, тянущие состав вагонов по бескрайним пространствам, менялись. Порсов испытал их на себе. Помнил ещё те времена, когда при торможении вагона так воняли жжёные тормозные колодки, что младенцев рвало. Это было в детстве Порсова, а в детстве можно, глядя в окно, считать переезды, автомобили на переездах, встречные поезда. Теперь так делать нельзя, потому что считается бессмысленным.
В детстве у него была железная дорога, маленький состав бегал по кругу, за ним можно было наблюдать часами. Но в конце концов это надоедало. Мальчик сначала замедлял движение поезда, вращая колесико на снабжавшем игрушку электричеством трансформаторе, потом увеличивал скорость поезда, пока тот не сходил с рельсов. Подкладывал на рельсы разные мелкие предметы, нитки и проволочки, наезд на которые тоже приводил к авариям.
Маленького Порсова водили в театр зверей, показывали ему аттракцион с прибытием поезда. На сцену выходила важная мышь в мундире и погонах, звонила в колокольчик. Из тоннеля выползал поезд – значительно крупнее игрушечного – и останавливался около платформы. Оттуда выгружались мыши в штатском, вытаскивали багаж и исчезали с чемоданами в здании вокзала. Появлялась следующая партия мышей с багажом, маленькие пассажиры загружались в вагоны. Опять мышь в мундире звонила в колокол, поезд отправлялся.
Родители обещали Порсову, что при отличной учёбе ему разрешат покататься по детской железной дороге. Вот это было действительно здорово. За городом по довольно длинной круговой дороге ходили небольшие вагоны, которые тянул маленький электровоз. Машинистами и проводниками были школьники и школьницы. С собой в небольшое детское купе с настоящим столиком можно было брать жареную курицу, варёные яйца и помидоры с солью и есть это, запивая молоком из бутылки, как делали взрослые в настоящих поездах. Только чай в стаканах с подстаканниками не разносили. Но Порсов тогда был ленив, отличником не стал, поэтому покататься по чудесной дороге ему так и не довелось.
Зато теперь он стал профессиональным командировочным, и каждый месяц ему приходилось ездить на настоящем поезде. Правда, продукты для обеда теперь выдавали в начале поездки, в небольшой разрисованной коробочке. Брать с собой курицу не надо было.
Ещё лет двадцать назад считалось приличным разговаривать с попутчиками. Знакомились, узнавали имена. Рассказывали истории из жизни. Сейчас практически никто не общается с соседями по купе. Да и выпивать в поезде строго запретили – какой смысл теперь заговаривать с незнакомцами?
А раньше в поездах пили, пили сильно. Что ещё делать, когда трясешься несколько суток, а на соседних полках люди весьма приятные и интересные. Правда, иногда можно было оказаться в милицейском участке на маленькой станции посредине маршрута, когда пассажира снимали с поезда вследствие его неспокойного поведения в нетрезвом виде. Или вообще под откосом – могли выкинуть злые собутыльники.
Сильно пьяного Порсова однажды пытались выкинуть из поезда на ходу, но он откупился обручальным кольцом, и нападавшие отстали. Перед этим хулиганы пытались порвать ему рот, но рот не разорвался, только с одной стороны сильно распух, и опухоль держалась потом ещё несколько лет.
Один раз Порсов попал на поезд, идущий с севера, – такие составы известны тем, что на них возвращались из мест заключения. Заключённые в основном ехали в общих вагонах: Порсов был в купейном, и то через вагон-ресторан. Но впечатлений хватило надолго. Ещё и поэтому давно не любил выпивать в поездах.
«Да и вообще, раньше я бы ответил соседу грубо. Сейчас совсем ни с кем не хочется ссориться. А этот молодой да ранний. Страх они точно потеряли. Попробовал бы он такое сказать лет двадцать назад. Я-то что, я всегда был мирный, но можно нарваться и на злого, – неожиданно забормотал Порсов. – И что с того, что подстаканник звенит. Ложка ему не угодила».
Подстаканники в поездах он помнил с детства. Стаканы менялись, сначала были гранёные, потом появились гладкие, но, видимо, оказались некрепкими для поездок в поездах, поэтому вернулась старая форма.
В государстве подставки для стаканов проходили по статье пропагандистского искусства. Самые важные события изображали на их затейливо переплетенных металлических поверхностях. Съезды, юбилеи, полёты в космос, портреты известных личностей наблюдали пассажиры поездов, пока неторопливо пили чай. А заказывали его у проводников не менее трёх раз в день, и поезда шли по территории страны многими сутками.
Номенклатура подстаканников была велика, всю не вспомнишь, но где-нибудь, в архивах министерства железных дорог, это наверняка задокументировано:
былинный богатырь
виноградная гроздь
спутник в космосе
серп и молот
розы
море
Кремль
Юрий Гагарин
Николай Гоголь
Максим Горький
Владимир Ленин
Из мемуаров известно, что Ленин и сам коллекционировал подстаканники, но это были предметы дореволюционные, оформление их не соответствовало идеологии государства рабочих и крестьян, поэтому такое нигде не показывали, всё пропало в секретных хранилищах. Исчезло ещё несколько его коллекций. Был он страстный коллекционер.
Периодически Порсов посматривал в смартфон. Интернета в полях, по которым проходил поезд, не было. Порсов заснул.
Дальние поезда, тяжёлые, устремлённые на восток, ушедшие глубоко в себя поезда направлением на Абакан и далее в Нерюнгри, выползали из холодного рассвета, обморочно розового, в дымке и росе, каждый раз вызывая у случайного наблюдателя тоску по чему-то уже бывшему, но не обязательно здесь и с тобой; поезда прорезали лес, и без того смертельно оглушённый тупыми отрывочными мыслями ещё одного полупереваренного во чреве локомотива машиниста, тяжело дышащего изнутри на запотевшие стёкла своего палача – электровоза, истеричного монстра, упорно истирающего саднящие рога о бесконечные проволоки, тянущиеся над замершим лесом, и воющего, воющего. Не приведи Господь стать таким случайным наблюдателем в такой час в таком месте.
Ночью спалось плохо, вертелся и храпел, мешал соседу. Сосед просыпался и хлопал в ладоши. От хлопков Порсов вздрагивал и храпеть переставал. Соседу удавалось заснуть до следующего храпа. И так несколько раз.
– Доброе утро, – поздоровался утром Порсов с соседом. Тот на приветствие не ответил.
Пришла проводница, забрала стакан в подстаканнике, звякнула ложечкой.
– Через двадцать минут прибываем, – сказала она и вышла.
– Что-то нужно делать с храпом, – подумал Порсов. – Да и вообще.