Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 66, 2019
Элегия о жизни, смерти и любви
Вот я и старше тебя, родная.
Носится ветер, листву сминая,
Дышащим тяжко большим конем.
Солнцу теперь – исподлобья зыркать.
Папину скрипку и бескозырку
Помнишь ли, плачешь ли ты о нем?
Вот он насвистывает и вертит
Чашку в руках, не заметив смерти,
Нарисовавшейся у дверей.
Кажется, только что мы расстались.
Тополь, накинувший снежный талес,
Мерно качается, как еврей,
Тихо молитву свою бормочет.
Страшно ему на пороге ночи –
Что, если шепот его – фигня?
Страшно и мне на пороге кухни.
Скоро напротив окно потухнет.
Любишь ли, помнишь ли ты меня?
Помнишь ли берег балтийский длинный,
Сизые волны, зонты, кабины
Пляжные, мяч волейбольный, гам,
Праздничных летних кафе скорлупки,
Помнишь зеленые наши юбки,
Ветром прилепленные к ногам?
Оредеж, красный его песчаник
Помнишь? На даче вздыхает чайник,
Скатерти краешек полосат,
Радиоточка, обрывок песни
Жалостной, где пастушок любезный
Мнется и все не идет плясать.
Мир раскурочен и снова создан
Наскоро. Тесно в окошке звездам,
Севшим, как птицы, на провода.
Не представляю тебя старухой,
Полной обидой, трухой, непрухой, –
Ты и не будешь ей никогда.
Время, как гунн, не тебя ограбит –
Образ твой накрепко смертью заперт,
Буквой затерян в снегу листа.
Ну, а меня разорят до нитки,
Зеркало впишет мои убытки
В тихую воду свою. Ну, да,
Горе сестры нашей – где ты, Шиллер,
Где ты, Шекспир, – океана шире
При расставании с красотой,
Будто с любимой своей дочуркой.
Трогай лицо мне ладонью чуткой,
Нежности полной, теперь – пустой.
Ты же нашла меня, как ацтеков,
Ты возводила меня, как церковь,
Ты же читала меня с листа:
Все, чего ты касалась руками,
Не оставляя камня на камне,
Рушит невидимая орда.
Я тебя старше, родная. Что же,
Мы поменялись местами. Кожа
Строк торопливых полна – и пусть.
Бог не увидит в метельной пыли –
Ты надо мной наклонишься, или
Я к тебе, маленькой, наклонюсь.
***
Опрокинешь вечер, задев рукой, –
И раскатятся угольки.
Самолеты плавно скользят дугой –
Как серебряные коньки.
Заметает их дождевая взвесь
С мелкой крошкою ледяной.
Что я делаю на дороге здесь,
И зачем я иду домой?
Видишь, бурый снег зачерствел внизу,
Ветки склеились наверху,
Слышишь, как закачался, пустил слезу
Пьяный ветер, обняв ольху.
Пусто в поле. Жила бы в другом краю,
Без еловых густых мехов –
Ни про жизнь твою, ни про смерть твою
Никаких бы не знала слов.
***
Когда заиграет прощанье
На хриплой струне ветерок,
Глазами найдут горожане
Над крышами – неба глоток,
Со склянкой аптечного спирта
Пройдет переулком сосед,
И окон бегущие титры
Расскажут нам вечный секрет.
Когда катерок загарцует
На серой строптивой волне,
Погладишь меня по лицу и
Плечу, повернувшись ко мне,
Увидишь зеленые смерчи
Травы.
Не оставив улик,
Мы лечим друг друга от смерти.
Дотронься – почти не болит.
***
Праздник кончился – только несмело
Тронешь воду – ну, как, не в раю ль?
Только облако в небе созрело –
Собирает манатки июль,
Как любовник – пришел на свиданье
И украдкой глядит на часы,
И грустит, и любуется втайне
Золоченым доспехом осы.
Повернулся невидимый ключик,
Завертелись колесики сфер,
Капля падает, облако глючит,
Запахнешься и глянешь наверх –
Ели сгрудились в платьях до пола,
Ветер дует, дорога пылит,
Быстроногие боги футбола
Улетают, и сердце болит.
***
Из воздушных степей, в волнах летучих орд,
Подбодряя себя сквозь зубы: «Давай, чеши!»,
Грешник вываливается в аэропорт,
Прозрачный, как песочные часы.
С легким шорохом высыпается жизнь
Из стеклянного горлышка – струйкой песка.
Дома грешник выпускает из бутылки джин
В рюмку, где уже притаилась тоска.
Он ему приказывает: веселись,
Бей в ладоши, бегай в крови,
А тот глядит, не мигая, как василиск,
И рот кривит –
Ибо грешник снедаем тревогой. Неугасимый червь
Вылезает из ада – пощекотать
В солнечное сплетенье. Дивится чернь –
Во как запел – праведным не чета.
Во как танцует – глянь, какие прыжки –
Вверх и в стороны – непостижно уму.
А он – перепрыгивает языки
Пламени, видные только ему,
Рвущиеся из-под стола, из книг,
Из-под стула, на который он сел верхом:
Все, чего он касается, загорается в тот же миг,
Как бензином, пропитанное грехом.
И улица, где проходит он, и река
В длинной белой рубашке, и дома за рекой,
И губы, которые целует он, и строка,
Которую он выводит прыгающей рукой.
***
Вся эта улица, трамвайный
Стекольный дребезг за окном,
Весь этот город влажный, свайный,
Дождем читаемый с трудом,
И набережных повороты –
Как повороты конских шей
Гранитной в яблоках породы –
С проплешинами алкашей,
Чьи отражения качает
Волна, шуршащая: «Пора!»
Весь этот дым из труб, и чаек
Рыдающие тенора,
Вся эта плоская равнина,
Затянутая пеленой,
Весь
тикающий мир – как мина,
Положенная за стеной,
Все барыши его, все башни,
Все полные костями рвы,
Все марши – только сон, объявший
Любовников после любви.
***
Вот только что строилась эта,
на тысяче легких колонн,
Всемирная ярмарка лета –
под шелест, и посвист, и звон,
Вот только что первый листочек,
заклеенный плотно конверт,
Как тайного знанья источник,
являлся, как первый ответ
Глядящему вверх на стропила
ветвей, на изогнутый дождь,
Вот только что – быстрые пилы
кузнечика, хрупкий чертеж,
Дрожащий под лапкой паучьей,
еще не просохший, в слезах,
И купол, на птичьих созвучьях
повисший, и воздух в лесах,
Пропахший вокзалом и краской;
толпа, заблудился – пропал!
И вдруг – ни гуденья, ни лязга,
лишь рыбьи скелетики шпал.
Вот только что было начало –
смеялись, твердили азы –
И пусто: дымок иван-чая,
разбитый витраж стрекозы.
***
Когда последние времена
Наступят – какая разница, –
Припомним влажные имена
Любимых – и наши празднества –
К примеру, завтраки на двоих
И строчек случайных молнии,
И тряский автобус, и пыльный вихрь,
Осенних небес безмолвие,
И печку, и клокотанье недр
Под ребрами – жар и алость.
А славы мы не припомним, нет,
Досталась ли, не досталась,
Поскольку не так уж она нужна
Ваятелям ли, писателям –
Господь их знает по именам,
А людям – не обязательно.