Содержание Журнальный зал

Светлана Кекова

Под созвездием Стрельца

Стихи

Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 65, 2019

 

* * *

У каждого свой крест и ключ от двери потайной.

Луна выходит из-за туч и видит мир иной.

 

Ей ночью не дано уснуть, на облако прилечь.

У каждого свой крестный путь, свой страх, свой плач, свой меч.

 

И нет таких надёжных средств, чтобы увидеть вдруг,

как рой таинственных существ твой хлеб берёт из рук.

 

Увы – не виден этот рой, хотя душа цела…

А там, внизу, в земле сырой, нагие спят тела.

 

Но как им хлеба ни кроши и как вина ни лей,

они, лишённые души, вздыхают тяжелей,

 

чем мы в минуты наших бед, в часы сердечных бурь.

А потому – сказал поэт – уже черна лазурь.

 

Уже кишит червями твердь, луны висит топор.

Другой мудрец сказал: «На смерть нельзя смотреть в упор».

 

И ты, мой бедный друг, не плачь, закрой свои глаза:

луна кругла, как детский мяч, прозрачна, как слеза.

 

Не жить тебе в дому пустом и воду не носить,

под можжевеловым кустом о смерти не просить.

 

Ах, был твой ангел молодой, а стал он стар и слеп…

 

Смотри: стоит кувшин с водой, лежит горячий хлеб.

 

 

Цикада

 

Тополь, житель соседского сада,

ночью выглядит как саудит,

а в его одеянье цикада

пилит сук, на котором сидит.

 

Этот звук мне напомнил другую

жизнь в системе иных величин –

и волну безнадёжно тугую,

и тоску без весомых причин.

 

Пыль казалась похожей на перхоть,

в сердце прятался маленький ад,

и хотелось уехать, уехать

от безумного треска цикад.

 

Кровь хлестала из каменной вены,

и, как некий цветок, вырастал

в зоне смерти, любви и измены

диких слов безупречный кристалл.

 

А в кристалле, как в образе ада,

размышляя о зле и добре,

в бороде у Иуды цикада

молча в лунном спала серебре.

 

 

Божия коровка

 

                                                           Р.

Небо ранним утром звездой проколото.

Клён стоит вдали, как гора из золота.

 

Клён стоит вдали… У его подножия

расправляет крылья коровка Божия.

 

У неё подкрылки кирпично-красные.

Я вопросы ей задаю напрасные:

 

Если к небу синему путь твой тянется,

кто со мною здесь, на земле, останется?

 

Как мне мир восславить, грехом погубленный?

Как узнать, где муж мой живёт возлюбленный?

 

Я смотрю на мир и дрожу от холода,

но вокруг меня – синева и золото,

 

и в одежде ветхой к Завету Новому

Божья тварь ползёт по листу кленовому.

 

 

* * *

Стоит в деревне большой колодец.

С колодцем рядом живёт уродец.

Живёт красавец с уродцем рядом,

и ходят в гости они к наядам.

 

Одна наяда – жена Аида.

Другая знает псалом Давида.

И повторяет наяда третья:

«Устала жить я, устала петь я!».

 

Наяды вынут свои наряды,

поднимут волны со дна колодца

и засмеются, бросая взгляды

то на красавца, то на уродца.

 

Начнётся пляска воды холодной,

потом иссякнет источник водный,

поскольку нимфам нельзя касаться

ни лба уродца, ни губ красавца.

 

 

Два стихотворения

 

Пауков сачки и стрекоз очки,

светлячков проблесковые маячки –

это целый мир, что един в борьбе

для-себя-вещей и вещей-в-себе.

 

Мексиканский жук в боевой броне,

осьминог верхом на морском коне,

богомол, стеклянница, шмель, оса –

имена, и числа, и голоса.

 

Подают они человеку знак:

умирает зверь, увядает злак,

исправляет карму свою индус,

отправляясь в море кормить медуз.

 

Но когда поднимется в море шторм,

то индус и сам превратится в корм.

Так какое место в его судьбе

занимает рыба как вещь-в-себе?

 

2.

Открывают рты под землёй кроты,

не снимая чёрных своих рубах…

Я давно уже перешла на «ты»

с теми, кто в словесных лежит гробах.

 

Вот волна встаёт, как в степи курган,

как в степи курган – погребальный холм,

а на том холме – голубой тюрбан,

а за тем холмом – мириады волн.

 

Фаталист опасней, чем дилетант:

он своей судьбой, как волной, влеком.

На большую рыбу похожий Кант

еле движет сломанным плавником.

 

А рыбак несёт на своём хребте

целый мир, что с детства ему знаком –

только в небе звёзды горят не те,

да и в сердце нравственный спит закон.

 

 

Золото, облако, синь

 

Память закрыта, как дом на замок.

Голос любви отзвучал и замолк.

Бродит по миру усталый шарманщик,

знающий в музыке толк.

 

В шкурах лещей, в кожуре овощей

прячутся мёртвые души вещей,

ищет тела их какой-то старьёвщик,

ищет бессмертный Кощей.

 

Холоден дом, как погасший очаг.

Рядом – Эльтон, а вдали – Баскунчак.

Тихо колышется Мёртвое море –

слёзы у Лота в очах.

 

Плакальщиц-пчёл я к себе призову,

птицу кукушку и птицу сову,

выйду на берег реки Верхозимки,

лягу ничком на траву.

 

Будет шарманщик шарманку крутить,

будет Кощей в мою дверь колотить,

будет старьёвщик в реке Верхозимке

чистую воду мутить.

 

Гляну я в омут, где окунь и линь,

гляну на землю, где сныть и полынь,

гляну в безбрежное чистое небо:

золото, облако, синь…

 

 

Крестный ход

 

1.

В Саратове по улице Советской

я шла в толпе, орех сжимая грецкий

в своей руке, и думала о том,

что вот – вокруг меня чужие люди,

и если кто-то голову на блюде

несёт Иродиаде, я крестом

себя смогу спасти от поруганья.

Я шла в толпе, и слышала рыданья,

и смех, и брань у входа в магазин,

где прятались раввин и муэдзин.

 

2.

По улице, как новые арийцы,

шли блудники, лжецы, детоубийцы,

в нарядных платьях, стильных пиджаках,

с цветами и айфонами в руках,

и я средь них – не лучше их, а хуже,

шла под зонтом и отражалась в луже.

Стежками дождь пространство дня прошил.

И я смешалась с теми, кто грешил,

кто грех любил, как шоколад и кофе,

кто помогал убийцам на Голгофе.

 

3.

Но вот вопрос: куда спешат они?

Туда ли, где рекламные огни

неистовым мельканьем и свеченьем

всех призывают к новым развлеченьям?

Блестят витрины, огоньки машин…

На перекрёстке тополь, как кувшин,

стоит один со светофором рядом,

следит за нашим призрачным парадом.

 

4.

И вдруг навстречу тем, кто любит грех,

кто разгрызает время, как орех,

в Саратове, по улице Соборной

смиренники идут и простецы,

святые жены, матери, отцы,

и с ними образ – Спас Нерукотворный.

Они идут – не час идут, не год,

и каждый видит этот Крестный ход,

и возле Липок – там, на стадионе,

встал из руин нерукотворный храм,

и ангелы видны на небе нам,

и апокалиптические кони.

 

5.

А Бог дождит на грешных и смиренных,

на гениальных и обыкновенных,

промокли гордецы и мудрецы,

глупцы, ленивцы, нищие, купцы

и все потомки Евы и Адама

от океана и до океана.

 

 

Под созвездием Стрельца

 

1.

Млечный Путь подобен многоточью.

Летом, под созвездием Стрельца,

Я случайно просыпаюсь ночью

С ощущеньем близкого конца.

 

Я встаю с постели. Пахнет мятой,

Слышен слабый запах лебеды.

Вижу я на простыне измятой

Отпечаток будущей беды.

 

Что же, опыт смерти – тоже опыт,

Он, наверно, ни хорош, ни плох.

И твержу, переходя на шёпот,

я молитву «Да воскреснет Бог».

 

2.

Когда человек умирает,

Сильнее шиповник цветёт.

Кто душу свою потеряет,

Тот снова её обретёт.

 

Но что же с душой происходит

В тот самый таинственный миг,

Когда она в землю уходит

И бьёт из земли, как родник?

 

 

Одуванчик

 

Одуванчик в поле –

поседевший инок –

отпустил на волю

облако пушинок.

 

Вот летит пушинка

высоко-высоко,

а внизу – кувшинка,

таволга, осока.

 

То улитка в клетке

движется неловко,

то замрёт на ветке

Божия коровка.

 

А в колючей хвое –

пауков палатки…

Но пушинка – что ей

наши неполадки?

 

В небе веселее,

есть во что одеться:

облако белее,

чем душа младенца.

 

«Да, в земной юдоли

нет завидней доли», –

шепчет облысевший

одуванчик в поле…

Следующий материал

Стихи

  Экспромт   М. К.   Ещё стихов, ещё счастливейших стихов, ещё дождливых дней, – оживший тлен земли, – дождливейших! Смотри, становится темней.   И трав покров зеленоблещущий, сверкая, стелется...