Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 64, 2018
Обезьянку
Клару выкупили из зоопарка Трубецкие для дочери Сашеньки. Сашенька капризничала
целую неделю после посещения зоопарка. Просила: «Пусть Клара живет у нас».
Трубецкой не соглашался, но однажды, поздно вечером, выпив бутылку сухого
итальянского, он успокоил дочь: «Будет тебе обезьяна». Трубецкая сидела
напротив, на мягком диванчике и фотографировала свои острые плечи, обтянутые
черным лифчиком. У нее это так ловко получалось, что Трубецкой добавил: «Одной
обезьяны в доме нам мало».
Утром
Сашенька спустилась с третьего этажа в столовую и не нашла Клары. Тут же
обманутый ребенок зарыдал и бросился в спальню к родителям на второй этаж.
Трубецкой долго не мог понять, чего от него хочет дочь, но вспомнив наконец,
сделал необходимые распоряжения. Обещание, данное хоть и бестолковому еще
ребенку, следует в строгости исполнить – старое купеческое правило, которое
Трубецкой усвоил из Рязановского фильма про счастливую дореволюционную
провинциальную жизнь.
Сашенька
не пошла в школу. Она трепетала, предвкушая возможность овладеть подарком. К
обеду, прямо к столу, когда Трубецкой поправлял свое состояние вермутом, а
Трубецкая ждала доставщика пиццы, охранник Семен привел Клару на стальной
цепочке. Изумленная, счастливая Сашенька упала перед Кларой на колени, схватила
ее за холку и прижала к груди как младшую сестру, забытую случайно на одном из
африканских курортов.
–
Клара, хорошая моя, Клара! – Сашенька обсматривала обезьяну со всех сторон, а
та не сводила выпученных желтых глаз с тронутого гнилью банана, свисавшего с
кухонного стола над коленями Трубецкого.
К
вечеру у Клары нашли блох. Кроме того, Трубецкая пожаловалась, что «эта тварь
воняет мочой». (Трубецкой, привыкшей к чистоте и покою, Клара сразу не
понравилась, но говорить об этом супругу она не решалась). Действительно, Клара
попахивала зоопарком. Обычный природный запах, но учитывая ту сумму, в которую
Клара обошлась Трубецким, эта достоверность становилась неприемлемой.
В
специальном салоне Клару купали, вычесывали, обстригали весь последующий день.
Сашеньку отправили в школу, но она так истосковалась, что пришлось забрать ее с
литературы, объяснив, все как следует учительнице. Та кивала и говорила: «Ну
что ж, надо – так надо».
Теперь
Сашенька гуляла по травке во дворе Трубецких, волоча за собой золотистую
цепочку, прикрепленную к винтажному кожаному ошейнику, значительно облагораживающему
Клару.
–
Клара, сидеть! – приказывала Сашенька, но обезьяна лишь обнажала свои громадные
сахарные зубы и как бы улыбалась хозяйке, продолжая тянуть поводок в сторону.
Для
решения проблемы Клару отправили на перевоспитание к знаменитым дрессировщикам.
Они обещали сделать из Клары «нормального человека» за неделю, но попросили
оплату вперед. Причем, несмотря на то, что дрессировщики были родными братьями,
договор на оказание услуг был составлен с каждым из них отдельно. Сумма в
договорах не разглашалась.
Через
неделю, в час небывалого осеннего дождя, на подмосковную дачу Трубецких братья
дрессировщики привезли неузнаваемую Клару. Теперь она могла поклониться по
команде, станцевать лезгинку и спародировать известного политического
оппозиционера.
Трубецкой
так смеялся над выходками Клары, что наградил братьев дрессировщиков, в
качестве бонуса, ящиком сухого итальянского. Сашеньке перемена в Кларе не очень
понравилась: теперь обезьянка много спала и как-то неестественно улыбалась,
заискивающе заглядывая в глаза. Казалось, что вот-вот из обезьяньих глаз
выдавятся мутные густые слезы. Сашенька молчала о подмеченной перемене. Она
боялась, что Клару опять увезут куда-то переделывать.
Вместе
с обезьянкой Сашенька любила гулять вдоль пруда Трубецких. Осенью там ветрено,
зато воздух чистый, живой какой-то. На Клару надевали специальный комбинезон с
барсучьим мехом, но она все равно мерзла. Тряслась и часто мочилась.
В
начале зимы, когда походы Клары к ветеринару, косметологу и дрессировщику стали
обязательной частью ее досуга, Сашенька слегка отдалилась от своей подружки. В
школе было много дел: предстоящий школьный бал, фотосессия для альбома, поездка
всем классом в Лапландию. Сашенька с головой ушла в школьные дела. Клара между
тем, в перерывах между необходимыми процедурами, жила своей, обособленной
жизнью: играла с чучелами птиц, принимала витамины, искала в специально
отведенной комнате спрятанные бананы и манго. Питалась она в соответствии со
специальным меню, разработанным диетологом-ветеринаром, спала в строго отведенной,
отдельно отапливаемой комнате и гуляла с Семеном каждое утро на заднем дворе. Семен,
чтобы не было скучно, жаловался Кларе на жену.
Как-то
вечером, посмотрев забавный диснеевский мультик про диких животных, открывших в
джунглях свое собственное казино, Сашенька захотела повозиться с Кларой. Она
побежала в дальнюю комнату на первом этаже, но ее туда не пустила прислуга – старая,
морщинистая Зинка, служившая Трубецким уже семь лет.
Сашеньке
нельзя к Кларе. Трубецкой запретил. Дело в том, что Клара, будучи ребенком
дикой природы, вспомнила свое основное предназначение самки. Отсутствие друга,
товарища, верного спутника, нарушило ее гормональный фон и вызвало легкое
помешательство. Клара скакала по стенам, терлась задом о шершавый зеленый
коврик и кричала нечто похожее на рифмованные ругательства.
Прибывший
ночью ветеринар прописал Кларе случку со «здоровым и ответственным» самцом той
же породы. Оказалось, что найти самца для такого деликатного дела непросто. В
Москве отыскалось только одно агентство, предоставлявшее подобные услуги.
Парней
Клариной породы было всего трое. Выбирать поручили Трубецкой. Первого, с алым
развитым задом, она сразу отвергла, признав его слишком горделивым. Второй,
сутуловатый рыжий самец, был ничего, но всех затмил худощавый, поджарый, наглый
парень по кличке Рембо. Он не скрывал своих достоинств, прыгая внутри клетки с
изогнутой решеткой. Трубецкая смотрела на самца и завидовала немного его
гибкости, агрессивности и прямолинейности. Рембо знал, чего он хочет от жизни.
Он не сомневался, не кокетничал, не боялся. Он был настоящий самец, знающий,
как привлечь к себе внимание. Как бы доказывая свое превосходство над
остальными, он лег на соломку, раскинул длинные ноги, оскалил зубы и плюнул
себе между ног желтым, пузыристым плевком.
–
Вот это мужик! – не выдержав, вслух сказала Трубецкая, а потом сунула руку под
пальто, нашла там, в теплом кармане, тоненькую пластиковую карточку и отдала ее
менеджеру. – Только на видео нам все запишите.
Клару
пришлось проверить на всякие болячки. Оказалось, что она немного больна, но
недуг лечится полулитровой капельницей. Клара, конечно, не хотела лечиться,
демонстрируя, что ее интересы лежат в совершенно другой плоскости. Она рвала
капельницу и вертелась на кушетке, пытаясь освободиться. Глупышка просто не
знала, что ее ждет.
Вечером,
одев Клару в синее короткое платье и сделав ей зачес на правый бок в
парикмахерской, Трубецкая отвезла ее к Рембо. Сама же она сидела в машине и
курила, переживая за Клару и как будто завидуя ей. Она размышляла о том, что «природа
все равно берет свое, что никуда от нее не деться. Человек только и делает, что
пытается обмануть свое естество, но чем глубже он ныряет в океан самообмана,
тем меньше кислорода остается в его легких. Когда случается такое, то остается
только два пути: или наверх, к воздуху, к солнцу, к звездам, к своей истинной
природе, или камнем на дно, к рыбам безмолвным и подозрительным».
Спустя
два часа Трубецкая везла обезьянку домой. У Клары на глазах были слезы. Она
сидела на заднем сиденье автомобиля, прижавшись мордочкой к кожаному креслу, и
смотрела в окно. За окном проплывала застывшая в ожидании какого-то последнего
рывка Россия. Эти белые столбы, напоминавшие воткнутые в землю гигантские шприцы,
эти подмосковные, одинаковые хатки, будто придуманные в шутку, эти люди,
угрюмые, злые, не прощающие счастья никому счастливому и желающие горя всякому
несчастному; все это – черноземное, мокрое, холодное, вязкое, большое, затертое
– проплывало мимо взора выпученных, сладко смыкающихся, самодовольных
обезьяньих глаз.
Трубецкая
смотрела на спящую, раскинувшую бессовестно в стороны ноги обезьяну и
радовалась, что впереди долгая счастливая жизнь, наполненная до отказа сладкими
снами и блаженством.
Машину
качнуло на повороте, когда закончилась обычная трасса и началась та, которая
вела в сторону дачи Трубецких. Клара проснулась от неожиданного удара колес и
замотала головой, будто осознавая заново реальность. Через миг в ее глазах проявилось
спокойствие. Стало ясно, что в машине тепло, уютно, вспомнилось, что скоро
вечерняя кормежка. Умиляясь сама себе, Клара раскрыла широко пасть и от души
зевнула. Шерсть на ее морде блестела от слюней и слез, а измятое, липкое платье
топорщилось на животе. Клара блаженно кусала ногти, глядя в зеркало заднего
вида на Трубецкую.
Проследив
умиленно за Кларой, Трубецкая, кивнув головой, чтобы обезьяна уловила
дружественный тон ее интонации, сказала: «Видишь, Клара, как у тебя все хорошо.
Все как у людей».
Клара
сомкнула губы, приподняла морду и надула прозрачный
шарик из слюней.