Рассказ
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 64, 2018
Часть 1
Итак,
у меня не оставалось выбора. Я должен был переехать. А все потому, что сосед сбежал
как раз в том месяце, когда мы наобещали хозяйке начать платить вовремя. Несколько
комков его одежды до сих пор были разбросаны по углам. Грустное зрелище. Словно
его тело испарилось, а опустевшие вещи, повисев секунду в воздухе, опали на
пол. Я видел такое в старых американских фильмах. От него осталось несколько
книг, ни одну из которых он так и не дочитал и которые я давно уже считал
своими. Еще полотенце и зубная щетка. Пасту он всегда брал мою. Несколько
немытых кружек. Поначалу я собирался прибраться перед выездом. Наверное, это
было бы правильно. Оставить записку о том, что так-то и так-то, квартира мне
без компаньона не по карману, поэтому съезжаю, ключ оставляю в почтовом ящике,
долги обещаю погасить при первой возможности. Но, оглядев покидаемое жилище еще
раз, я решил просто уйти.
На
лестничной клетке я вспомнил дом, в котором вырос. Там до сих пор живут
родители. Когда-то я убегал оттуда похожим образом. Думаю, в нем тоже осталась
кучка моих вещей. Вернуться?
Или
позвонить по объявлению некой даме, предлагающей замечательную комнатку совсем
недорого и безбожно далеко от центра? В принципе, от конечной остановки можно
добраться минут за десять. Если, конечно, знать, где срезать. Но я не знал. У
меня было ровно десять тысяч рублей, и я сразу же отдал их хозяйке. Искать
другое место у меня не было ни сил, ни желания. Она вручила мне ключи от
навесного замка. Я затащил в комнату большую спортивную сумку и два пакета пожиток.
На этом мое имущество закончилось. Когда я открыл ноутбук, до меня дошло, что
интернета в такой дыре быть не может, и чуть не заплакал. Оставив вещи неразобранными,
я ушел искать ближайший магазин. Очень хотелось выпить. Магазин оказался
дорогим, полупустым и грязным. Как тот, в который меня отправляли за хлебом в
детстве. Я думал о том, что хозяйка, как ни странно, довольно приятная на вид
женщина лет сорока пяти-пятидесяти, казалась мне знакомой. И еще о том, как
сильно не хочу завтра идти на работу. И как долго мне придется до нее
добираться. Поразмыслив, я решил, что, наверное, заслужил право заболеть, и
прямо из магазина позвонил начальству, чтоб выпросить парочку дней за свой
счет. Нажав на кнопку завершения вызова, я почувствовал, что мне полегчало.
Вечером
я отправился околачиваться на кухню. Хозяйка разрешила пользоваться своим
чайником и выделила полку в холодильнике, на которую мне все равно было нечего
положить. Я старательно производил на нее хорошее впечатление. Не из каких-то
корыстных побуждений, а просто из привычки угождать. Я узнал, что она живет
здесь в компании сына-студента. До меня комнату снимала молодая парочка, но
несколько недель назад они переехали в центр. Хозяйка работала в школе,
преподавала русский язык и литературу и, кажется, приняла меня за славного
молодого человека.
Я
вернулся к себе в комнату. Не включая свет, пил дешевое пиво, пересматривал
сохраненные на жестком диске фильмы с Чести Морган, дрочил. Писал в пустую
пластиковую бутылку. Вставал на табуретку и курил в форточку. В комнате были
старые деревянные окна, рассохшиеся, с облезшей краской.
Где-то
между третьей и четвертой банками я неожиданно вспомнил, кого же мне все-таки
напоминала хозяйка. Она (не она, конечно) преподавала иностранные языки в
школе, где я учился. Основной английский, факультативный французский. Кажется,
перевелась к нам из другой школы, когда я был в последнем классе. Мне поздно
было начинать изучать второй язык, на носу были выпускные экзамены, и времени
на дополнительные занятия совсем не оставалось. Но я все равно записался. Не
сказав родителям. Отец, правда, и не спрашивал. А мама… Она по каждому поводу
устраивала сцены. Не стоило и пытаться. Практической пользы от этих занятий,
разумеется, не было никакой, но я не мог заставить себя от них отказаться. Мне
нравилось представлять себя кем-то, кто учит французский язык. Что бы это ни
значило. Я очень быстро стал у нее любимчиком. А потом? Потом экзамены, новый
город, университет. Я как-то про нее забыл. Это нормально.
Закончился
фильм, закончилось пиво. Я забылся. Проснувшись около шести утра, спрятал, на
всякий случай, грязную посуду, разделся и заполз под одеяло.
***
Проснулся
я от того, что меня одолел нечеловеческий голод. Прикинув, что дома в такое
время никого быть не должно, я решил, что лучшего случая стащить что-нибудь на кухне
мне сегодня не представится. Живописно взъерошив волосы – на случай, если
хозяева все же окажутся дома, я отправился на разведку. В коридоре темно, тихо,
пахнет пылью. Почему-то очень уютно. Я представил, что арендую не комнату, а
место в коридоре, даже не место, а просто право в нем находиться. По этому
коридору туда-сюда ходят люди: хозяева, арендаторы той комнаты, в которой
теперь живу я, арендаторы комнаты сына хозяйки, сам сын (очевидно, переехавший
в комнату матери), кто-то занимает кухню (тоже только право в ней находиться),
вероятно, кто-то устроился на чердаке. Все в хорошем настроении, здороваются со
мной, перекидываются парой слов. В моем положении имеется даже некоторое
преимущество – ведь я всегда в центре внимания, каждый проходит рядом со мной.
Может быть, поэтому я даже пользуюсь своеобразным уважением, ведь кому как не
мне быть в курсе передвижений каждого обитателя дома: как часто тот или другой
ходит в туалет, кто во сколько вернулся, кто к кому прошмыгнул перед закатом,
как долго там задержался? Кажется, что нечто подобное было у Хармса. А может
быть, и нет. Я решил попробовать прилечь на ковер, чтобы убедиться, что
помещение отлично подходит и для сна. Довольно мягко, но прохладно, откуда-то
дует. Я встал и стянул с вешалки свой пуховик, накрылся им, поджал ноги. Хорошо,
но нужно что-нибудь под голову. В армии я часто спал под шинелью или бушлатом.
Но что же я использовал вместо подушки? Сумку с противогазом. Точно! Но где
здесь найти такую? Связанные между собой берцы? Тоже
подойдут. А тут у нас что? Чьи-то сапоги? Отлично. Возможно женские, но какая разница,
в темноте никто и не заметит. Сложить голенище, вот так, замечательно. Главное,
чтобы голова была немного приподнята, и ей было не слишком жестко. Одним словом,
сойдет. Еще минута, и я бы задремал. Но мой взгляд различил слабое свечение под
дверью комнаты сына хозяйки. Значит, он уже дома. Не на шутку перепугавшись, я
вскочил и повесил пуховик на место. Поправил сапоги.
Мозги
превращаются в кашу. Что, если бы он увидел меня, развалившегося в коридоре,
лицом на сапогах его матери? Что он, вообще, за субчик? Вчера я его так и не
увидел. То есть можно ждать как худшего, так и лучшего. А что худшее? Что
лучшее? Зайти посмотреть? Поздороваться? Представиться? С пирогом?
Здравствуйте, я ваш новый сосед! Обращайтесь, если что-то потребуется? Отличный
план, пойду и посмотрю, нет ли на кухне пирога.
Как
ни странно, пирог на кухне оказался. Вишневый. Оставалось больше половины. Если
отрезать небольшой треугольничек, никто и не заметит.
А если отрезать треугольничек побольше? Думаю, тоже. Так,
имеется турка, молотый кофе. Кажется, у меня намечается отличный поздний
завтрак. Неплохо бы найти еще какое-нибудь спиртное. Но поиски оказались
тщетны. Хорошо, спасибо и на этом.
За
завтраком меня все больше начинало разбирать любопытство: кто же этот
таинственный мистер икс, обосновавшийся за соседней дверью? Представляет ли он
для меня угрозу? Могу ли я извлечь из него какую-то выгоду? Может быть, он моя
настоящая любовь? Или он мой злой брат-близнец? Может быть, я его? Я вынужден
был признать, что на данный момент он оставался единственным препятствием на
пути к моему полнейшему душевному спокойствию. Он и отсутствие интернет-порнографии.
Я
пробовал устроиться почитать на кровати, пробовал посмотреть фильм, пробовал
послушать музыку. Покоя не было. В конце концов я отправился в ванную комнату,
вычистил зубы, побрился, вымыл голову, уложил волосы, достал свою самую игривую
футболку и самые «проститутошные» джинсы. Оставалось
ждать. Если он не настолько же ленив, как я, и не мочится в пустую пластиковую
бутылку, то просто обязан выбраться из своей берлоги.
Я
поторчал в ванной, посидел в туалете, вскипятил и вылил, и снова вскипятил воду
в чайнике на кухне. Помаршировал вперед-назад по
коридору. Окончательно истомившись, я подпер спиной стену напротив двери в его комнату
и застыл без движения. Представлял себя ковбоем из тех, что часами пялятся в
одну точку, пожевывая тростинку и поплёвывая себе под ноги. Как сформулировать
то, о чем, должно быть, размышляют эти ребята? Что-то бесконечно возвышенное и
в то же время предельно повседневное, бытовое, даже сиюминутное. Например,
сколько потребуется вагонов, чтобы перевезти всех божьих коровок мира из
Иллинойса в Огайо, или можно ли плюнуть с такой силой, чтобы выбить человеку
глаз с двух с половиной метров? Задается ли этот парень такими же вопросами по
ту сторону двери? Поймет ли он, о чем я думаю, когда откроет дверь? Пойму ли я,
о чем думает он, если сам открою дверь. Господи, почему мне всегда так одиноко?
Почему я так боюсь людей? Почему я такой жалкий? Такой слабый? Почему мне так
нужно, чтобы меня любили?
Я
сделал шаг, протянул руку, приложил ладонь к двери. Холодная. Гладкая. Сделал
еще шаг и дотронулся до двери лбом. Потянул воздух носом. Выдохнул. Еще один
шаг вперед.
***
Дверь
открылась бесшумно. Сердце выпрыгивало из груди. Что я делаю? Что я, черт
подери, творю? Я вломился в комнату к незнакомому человеку, без предупреждения,
без стука, даже без фамильярного «кхм-кхм», которое
хоть как-то могло меня оправдать. Господи, да он же мог подумать, что я ворвался,
чтобы убить его! Или подкрадываюсь, чтобы ограбить. А может, я залез сюда в
поисках его нижнего белья. Кто может знать, что у меня на уме, если даже я
этого не знаю? Кажется, он спит. Или без сознания? Может быть, в каком-то
глубоком наркотическом трансе. Или религиозном экстазе. Возможно, он только что
разорвал колесо Сансары и сиганул прямиком в открытый космос. Не исключена
вероятность, что его убили и сейчас я только усугубляю свое положение главного
подозреваемого. В любом случае мне нужно действовать, нужно спасаться, молотить
что есть сил лапками.
–
Эй, приятель, просыпайтесь. Что случилось? С вами все в порядке? Вы ужасно
кричали во сне! Я так перепугался! Извиняюсь за вторжение, но я был уверен, что
кому-то очень нужна помощь!
Теперь
паренек действительно перепугался. Представляю, какой сумбур творится сейчас у
него в голове.
–
Я ваш новый сосед. Снял у вас комнату. Вчера, к сожалению, так и не удалось
познакомиться! Устал со всем этим переездом, лег пораньше. Первый день на новом
месте, и тут такое! Перепугали вы меня, конечно! Слушайте, вам срочно нужен
кофе! Оставайтесь здесь, приходите в себя, я сейчас организую!
На
кухне я уже распоряжаюсь как законный хозяин. Варю на двоих кофе, отрезаю обоим
по хорошему куску пирога. Кажется, мне удалось выкрутиться, хотя сердце все еще
безумно колотится, а в руках не утихает дрожь.
Возвращаюсь,
пытаюсь разговорить. Расспрашиваю о том, что ему снилось и, кажется, уже и сам
верю, что действительно слышал крики. Даже вполне искренно расстраиваюсь из-за
того, что он ничего не помнит. Нет, совершенно ничего. Кажется, что-то снилось,
но что именно… Дрянной мальчишка. Мог бы, в конце концов, и подыграть. Я бы
на его месте обязательно придумал подходящее сновидение. В любом случае, мне
ничего не угрожает. По крайней мере на этот раз. Думаю, пора планировать
отступление. Интересно все же, какого черта он дрыхнет по среди белого дня?
Кажется, сейчас не каникулы, да и простуженным он не выглядит.
–
Ну, приятно было побеседовать. Мне, наверное, пора. Нужно еще просмотреть за
сегодня некоторые документы. Приходится иногда брать работу на дом. В общем,
хорошего дня, если что я у себя. Если что-то потребуется, или, как говорят в
детективах, если вы что-нибудь вспомните, обязательно со мной свяжитесь.
Я
возвращаюсь в свою комнату абсолютно обессиленным. Стаскиваю с себя джинсы и
падаю на диван. Как же мне себя жалко! Какие же все вокруг чужие. Почему все
так, почему?
***
Проснулся
я только к вечеру. Впереди маячила перспектива долгой бессонной ночи.
Оставаться одному в комнате показалось невыносимым, и я решил отправиться
надоедать соседям. К сожалению, на кухне никого не оказалось. Я поставил на
плиту чайник. Оставалось только ждать. Я представлял, что напросился смотреть
со всеми вместе телевизор. Смотреть с чужими людьми чужой телевизор. Чужие
телепередачи. Телевикторины, мыльные оперы, вечерние ток-шоу. Зачем люди вообще
снимают такое? Зачем смотрят? Кто по своей воле захочет это смотреть? Я,
например?
Наконец,
на кухне показалась хозяйка (надо бы запомнить, как ее зовут). Я попытался
разговорить ее рассказами про утреннее происшествие, но она ограничилась заверениями
о том, что не стоило так волноваться. Дальнейшие попытки поддержать беседу
также были обречены на провал. Она была приветлива, но явно настороже. Возможно,
сын, рассказывая ей об утреннем инциденте, представил его в ином (каком?)
свете? Может быть, она уже в чем-то меня подозревает? Рассердилась из-за
пирога? Какого черта, кстати, она мне его не предлагает? Может быть я уже не
такой славный парень? Второй день, а все уже идет наперекосяк. Нужно срочно что-нибудь
предпринять. Контратаку. В следующий раз, когда я встречу хозяйку (прежде, чем
запомнить, как ее зовут, нужно как-то это выяснить), я сам заговорю с ней о
произошедшем. Вероятно, маменькин сынок выставил меня не в лучшем свете. Что ж,
я этого так не оставлю.
***
Как
назло, засыпать я начал как раз к утру – когда в доме все понемногу
зашевелилось. Хозяйка собиралась на работу. Сын, очевидно, в университет. Из
такой глуши путь в любом случае будет не близким, поэтому вставали они рано.
Судя по звукам, собирались организованно и преимущественно молча. Через час дом
опустел. Я вспомнил о вчерашней решимости. Контратаковать? Но что я могу
сделать? Могу залезть к нему в комнату и найти на компьютере порнографию. Но
вряд ли это кого-то удивит. Да и как я об этом сообщу – знаете, я тут забрался
в комнату к вашему сыну, порылся у него в компьютере и – что бы вы думали? –
обнаружил порнографию. Да-да, самого вульгарного, самого богомерзкого толка из
всех, что только можно представить – давайте же выгоним негодяя взашей и
заживем в мире и радости супружеской жизнью и так до конца наших дней? Нет.
Этот номер не пройдет. Найти ее грязное белье и подбросить к нему в комнату –
лучше, но тоже рискованно. Купить бутылку виски и «спрятать» на видном месте?
Нет у меня денег на бутылку виски. Нет у меня денег ни на какую бутылку. Нет у
меня никаких идей. Я буду сидеть здесь – в тишине – до скончания дней. А дни
мои сочтены – уже завтра я должен буду вернуться на работу, и это меня
прикончит. Об этом стоит написать книгу. «Тихие дни в глуши»? Нет. «Несколько
тихих дней в глуши»? Или в тиши? Точно. «Последние дни в тиши». На этой
радостной ноте я наконец-то погрузился в сон.
Сон.
Сон. Сон. Я стану бродягой, единственной радостью которого будет согреться и
уснуть. Забыться. Забыть себя. Забыть мир. Сон – самоубийство для трусишек.
Героин для бедных. Последнее место на земле, где тебя не смогут найти. Забыть
себя, забыть свою жизнь, забыть свое… Все мое окончательно п(р)отухло, сгнило, устарело.
Покрылось пылью. Ничего нового я уже никогда не придумаю, не почувствую. Только
новые стадии старых боли и усталости. Для меня нет удовольствий. Для меня нет
желаний. Я могу чего-то пожелать, только отказавшись от себя. Став не собой.
Например, стань я сейчас Им – сыном хозяйки. Если бы я забрал его жизнь, все бы
изменилось. Быть Им было бы интересно. Спать в его комнате. Владеть его вещами,
владеть его телом, которое, откровенно говоря, ничего особенного из себя не
представляет. Учиться, где он там учится. Общаться с его друзьями, если они у
него есть. А если их нет – то завести их. Будь я им, кем бы он ни был, это было
бы возможно. Будь я им, я бы хотел влюбиться, в парня или в девушку, без
разницы. Я бы хотел общаться с его матерью. Она ведь, наверняка, интересная
женщина. Она знает литературу и русский язык. Хотел бы я знать литературу и
русский язык. Да я бы даже хотел быть ей. Почему «даже»? Это было бы
великолепно. Только не собой, со мной все закончено. Мне остается только сон.
***
Проснулся
я снова ближе к закату. Собрав по карманам мелочь, я понял, что смогу купить
лапши быстрого приготовления на ужин и у меня даже останется денег на проезд до
работы. Я решил оставить семейство в покое – они не такие, как я подумал вначале.
Это чужие люди. Я никогда их не знал. И не узнаю. Они не собираются пускать
меня в свою жизнь. Я не первый жилец в этом доме. И, наверняка, не последний.
Они уже научились держать дистанцию. Жизнь здесь будет еще более одинокой, чем
прежде. Еще более беспросветной. Завтра я, возможно, лишусь работы. Маловероятно,
что руководство простит мне эти неожиданные каникулы. Нужно было привести себя
в порядок, выбраться на улицу, раздобыть еды, а потом как следует продумать и
отрепетировать сцену возвращения блудного работника.
Но
тут я понял, что не смогу заставить себя идти в этот унылый магазинишко
на краю Вселенной, не смогу заставить себя вернуться в этот затхлый дом, в
котором меня ожидает только бесконечное перемалчивание
с соседями через стенку. Собравшись в два счета, я оказался на улице. Я твердо
решил идти к центру города. Прочь из этого мрачного захолустья. Подумать только
– я не выбирался отсюда с тех пор как переехал, а было это уже несколько дней
назад. Дня два? Кажется, вечность. Я не помню.
До
центра я, конечно, не дошел. Дошел до остановки, а потом благополучно доехал. Вышел
у большого торгового мола. Свет! Электричество! Вай-фай!
Суетливая, но в то же время и праздная толпа! Великолепные африканцы! Дикие
подростки! Автомобили! Коммерция! Социальное расслоение! Боже, здравствуй,
прекрасный мир! Покупатели и потребители всех мастей, шарлатаны, сумасшедшие,
попрошайки, сонные охранники, расторопные официанты. Здесь я найду все, что мне
нужно! Здесь я найду всех, кто мне нужен! Я могу иметь тысячу личностей,
миллион ролей! Отражай то, что видишь, и получай удовольствие! Простите,
молодой человек, я дико извиняюсь, но обстоятельства вынуждают меня попросить вас
о помощи! Видите ли, я потерял кошелек, вот буквально только что его спохватился,
а уже через полчаса я должен быть…
***
Итак,
вымогатель из меня никудышный, за весь вечер мне не удалось выпросить и
пятидесяти рублей. А вот к тому, что меня побьют, я был близок минимум четыре
раза. Наверное, в этом торговом центре мне теперь лучше не показываться. Возможно,
меня запомнили охранники. А возможно, у них есть специальный человек, который
анализирует записи с камер видеонаблюдения. Наверное, именно так и начинается
паранойя. В любом случае, хорошо хотя бы то, что я успел на последнюю маршрутку
и оказался дома еще до полуночи. Хотя, разве можно назвать это место домом? Дом
– это место, где ты живешь. А здесь я медленно исчезаю.
Я
лежу одетый под одеялом и даже не пытаюсь заснуть. Я не верю, что заставлю себя
завтра пойти на работу. Не верю, что вообще смогу заставить себя выбраться из
комнаты. Расстаться со своим одеялом хотя бы на мгновение. Брось, через десять
минут ты захочешь ссать. Через полтора часа ты будешь хотеть ссать больше, чем
жить. Вот тогда-то ты и выберешься, поверь. Думаю, ты слишком хорошего мнения
обо мне.
Часть 2.
В
следующие дни (сколько их прошло? мне становится все труднее следить за ходом
времени) я бодрствовал минут по двадцать, не больше. Добраться до туалета,
утащить что-нибудь на кухне и снова спать, таков на сегодняшний день мой modus vivendi. Приняв его, я
наконец-то чувствую себя гораздо лучше. Да, возможно, в будущем у меня могут
возникнуть сложности, я это понимаю. Совсем скоро хозяйка начнет требовать с
меня плату за следующий месяц, а еще раньше начнет замечать пропажу еды из
холодильника и кухонных шкафов. Но я все же не унываю. Закон, я думаю, в любом
случае на моей стороне. Радушная хозяйка сдавала мне жилплощадь неофициально,
мы не составляли никакого договора, она не давала мне никаких расписок в
получении денежных средств и уж тем более не платила налогов. Так что формально
я здесь никакой не арендатор. Я живу здесь. В этих стенах. Живу на правах члена
семьи. Пусть мы не состоим в кровном родстве, но разве понятие семьи может быть
этим исчерпано? Разве не могут жить под одной крышей люди, связанные судьбой,
но чужие по крови? Разве есть такой закон, который запрещает людям жить вместе?
Так что ни о какой арендной плате не может быть и речи. Это мой новый дом. Да,
я его не люблю. Да, мои домочадцы не любят меня. Но разве остальные семьи
чем-то от нас отличаются? Вот уж не думаю. Что же касается еды, то здесь речь
идет ни о чем ином, как недопустимости оставления человека в опасности. Голод,
голод, друзья мои, это ли не та смертельная опасность, которая подстерегает
человечество с начала времен? Никто не вправе оставлять другого человека, если
над ним нависла смертельная угроза. Господа, на дворе двадцать первый век!
Одумайтесь, в наше время недопустимо, просто преступно даже подумать о том, чтобы
заставлять человека голодать, когда буквально в нескольких метрах имеется запас
пищи. Иными словами, положение мое не так уж и безнадежно, как вам могло
показаться. А теперь я немного устал и вынужден вздремнуть.
***
Как
я и подозревал, хозяйка так и не решилась меня выгнать, нет. Конечно, было
много возмущенных, хотя я бы назвал их возмутительными, речей, хлопаний
дверями, и даже, не к хозяйкиной чести будет сказано, угроз. Но дальше этого
дело не пошло. Не скажу, конечно, что наши отношения совсем наладились. По всей
видимости, хозяйка все еще в обиде на меня и потому решила применить довольно
глупую, детскую и наивную тактику игнорирования. Что ж, учитывая, что мой
теперешний образ жизни не предполагает продолжительных светских бесед, я даже
рад такому повороту событий, даже благодарен моей домоправительнице, как я
теперь про себя ее называю. В действительности, у нее нет никаких оснований
сердиться на меня. Во-первых, занимая комнату, в которую она, кстати,
беспрепятственно и бесцеремонно входит в любое время, я уберегаю ее от
незаконной предпринимательской деятельности по сдаче этой самой комнаты в
аренду. Во-вторых, за последнее время рацион мой настолько сократился, что мои
нерегулярные ночные вылазки на кухню могут быть сравнимы с уроном, который
могла бы нанести полевая мышка или же небольшое тараканье семейство.
И
вот в то время, как я стараюсь быть все менее и менее обременительным, все
более и более деликатным, становлюсь практически незаметным и невесомым, моя
домоправительница с каждым днем заходит в своей беспардонности все дальше и
дальше. Для начала она, разумеется, без всякой со мной консультации, затеяла в
моей же комнате уборку, очевидно намекая на мою нечистоплотность. Что ж, пожалуйста,
я не возражал. Естественно, никакой надобности в уборке не было, комната была
идеально чиста, но, если моей госпоже так будет приятней – я не вправе лишать
ее удовольствия. Уж право, не пытается ли она меня соблазнить, ползая на
четвереньках с половой тряпкой в руках? Смех, да и только.
Но
и это еще не все. На следующий день моя мучительница настолько осмелела, что
принялась копаться в моих вещах. Сгребла их в одну кучу и задвинула в угол. Не
знаю, что должна была продемонстрировать мне эта акция. То, что мои вещи,
видите ли, не уложены в идеальном порядке? То, что я не могу сам о себе позаботиться?
Как все это глупо. Как банально. Должен сказать, что все это провинциальное
морализаторство нисколько меня не тронуло. На все вышеперечисленные выпады я
ответил ей разве что небрежным молчанием.
***
Новый
день – новые гонения, новая, еще более возмутительная, бестактность. Вот уж не
думал, что стану кем-то наподобие диккенсовского персонажа – юным сиротой,
сносящим издевательства в чужом доме. Ворвавшись в мою комнату, разумеется, не
спросив на свои действия ни малейшего разрешения, просто сгребла в кучу все мое
постельное белье, прихватив меня вместе с ним, и потащила в неизвестном
направлении. Поначалу я решил, что моя мучительница все же решилась выгнать
меня, а точнее, выбросить – словно ненужную груду мусора. Само собой, я мог
только усмехнуться наивности такого плана. Не было никаких сомнений, что рано
или поздно меня обнаружили бы коммунальные службы – и не только вернули бы назад,
но и привлекли моих обидчиков к ответственности. Однако мадам оказалась не так
глупа. Отслеживая направление нашего движения, я пришел к выводу, что
направляемся мы в сторону, противоположную выходу. Видимо, мы направлялись в
ванную комнату. Вскоре мои самые худшие подозрения подтвердились. Не
разворачивая простыней, злодейка запихнула меня в
стиральную машину и резко захлопнула люк.
***
Пожалуй,
я смог бы стать космонавтом. И даже астронавтом смог бы, доведись мне выучить
английский должным образом. Как вы уже, наверное, догадались, из передряги со
стиральной машиной я снова вышел победителем (не скажу, что сухим из воды, нет,
преувеличивать я не намерен, но после суток на холодном осеннем воздухе я был
свеж и полон сил). Казалось, поверженные проявленным мною стоицизмом,
истязатели признали свое поражение, понурив головы, сняли меня с вешал, угрюмо,
но весьма тщательно отгладили и вернули на свое законное место. На этом я
надеялся закончить рассказ. Своей победой, обретенным после долгих скитаний
домом, спокойствием и, наверное, даже счастьем. Но судьба готовила мне новый,
не виданный доселе, подарок. Должен признаться, что мой образ жизни, хотя и
исполнен многих и многих достоинств, все же, как я думал, предполагает
безбрачие. С древности повелось так, и не в моих намерениях было с этим спорить:
либо мирская жизнь, жизнь среднестатистического обывателя в законном браке,
либо посвященная служению чему-то возвышенному, наполненная особой эстетикой
жизнь философа или монаха, отшельника. Каково же было мое удивление, когда сама
судьба, по всей очевидности, вознамерившаяся вознаградить меня за стойкость и
терпение, с которыми я преодолел свалившиеся на меня невзгоды, опровергла все
мои суждения на этот счет.
Стояло
прекрасное зимнее утро. Часов десять, я думаю, не больше. Редкие шаги прохожих
отзывались протяжным скрипом. В доме было натоплено, с кухни доносился запах
свежеиспеченных пирогов. Я, по своему обыкновению, балансировал на той тонкой
грани между сном и сознанием, которая, пожалуй, и является единственной средой
обитания, в которой еще может быть возможна настоящая человеческая жизнь. А
потом… Помните, как там было у Блока? «Она пришла с мороза Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату Ароматом воздуха и духов, Звонким голосом И
совсем неуважительной к занятиям Болтовнёй». Все случилось так просто и
естественно. Она заполнила все пространство своими вещами, своими книгами,
своими неведомыми штучками, назначения которых я так и не смог понять. Весь
день она бегала туда-сюда. Щебетала с хозяйкой, посмеивалась над неловкостью ее
недалекого сыночка, болтала с кем-то по телефону и, казалось, вовсе не обращала
на меня никакого внимания. Вечером она посмотрела какую-то невероятно милую
мелодраму. Насколько я помню, в ней снималась Сандра Буллок.
А потом запросто, без лишних жеманностей, запрыгнула ко мне под одеяло.
А
вот теперь, друзья мои, мне действительно пора заканчивать свой рассказ. Как
видите, конец у него вышел счастливым. Надеюсь, он не показался вам очередной
историей успеха, полной тщеславия и самовлюбленности. А если и показался, то
прошу меня извинить. Надеюсь, моя история сможет скрасить ваш вечер, немного
развлечь, немного рассмешить, а может быть, что весьма и весьма польстило бы
мне, вдохнет в вас уверенности, вдохновит на следование по собственному пути,
ведущему к счастью.