Опубликовано в журнале Новый берег, номер 62, 2018
Григорий Александрович Ткаченко (21.10.1947 – 23.08.2000) – русский и советский синолог, историк культуры, переводчик. О его личности рассказано в мемуарах А.Н. Мещерякова «Остается добавить…» (СПб, «Гиперион», 2017). Основные научные работы Г.А. Ткаченко представлены в посмертной монографии «Избранные труды. Китайская космология и антропология» (М.: РАО Говорящая книга, 2008), его перевод одного из системообразующих для древнекитайской философии трактатов «Люйши чуньцю» издан в серии «Философское наследие» (Люйши Чуньцю. Весны и осени господина Люя. М.: Мысль, 2001). Небольшая подборка стихов опубликована в альманахе «Следом за кистью» (Вып. 2; М.: МАКС Пресс, 2002).
***
Левая ли рука ли, правая ли рука ли
Волосы нам ласкала – вспомним теперь едва ли.
Теплой ладони прохладу и горький мед поцелуя,
Когда нам в школу не надо – в мае или июле, –
А можно – в одной майке, и босиком – по пыли,
Или по мокрой лужайке, где радуга – в самой силе,
Где гром сегодня в ударе, и ты задохнешься от света –
Пылинка в безмерном даре, где мама и утро это
Дарованы без утайки, навеки, у крайней елки –
Мальчишке в лиловой майке, с лопатками как иголки.
***
Во дворе, где пели СТАРЬО-БЕРЬ-ОМ!
Уйди-уйди продавали,
Каждый играл своим пятаком,
Пока ДОМОЙ! не орали.
Каждый сверчок знал там свой шесток
И еще: все ходим под богом…
Ни про Запад, ни про Восток
Не думали в детстве строгом.
Не знали – о чем так душа болит,
В какие рвется края,
Когда затягивал инвалид
Спьяну АБАРА Я,..
И отчего там, где КВН,
Плачут и млад, и стар
Среди родных среднерусских стен
Под Рави Шанкара ситар,
Жалея парня, что проиграл
В жизни свой верный шанс…
А инвалид по пьянке рыдал
И шел на второй сеанс,
Где пальмы были, вино, еда,
Кисельные берега,
И Радж Капур побеждал всегда
Зло по кличке ДЖАГА.
Вальс с зонтиком, шарманкой и пирогом
Я шляпу надену и выйду гулять
Сегодня в четвертом часу.
Я дома оставлю буфет и кровать,
А зонтик с собой понесу.
И будут все говорить мне: – Сэр,
Какой замечательный цвет и размер
У вашего зонтика, сэр!..
И буду я отвечать: О да,
Такого не видели вы никогда.
Мне тетушка Несси прислала его
На прошлое рождество!
Я шляпу надену и щелкну ключом,
А чтоб веселее идти,
Повешу шарманку через плечо
И буду играть по пути.
И будут все говорить мне: – Сэр,
Какой замечательный звук и размер
У вашей шарманки, сэр!..
И буду я отвечать: – О да,
Такого не слышали вы никогда.
Ее подарил мне мой дядюшка Билл
И ручку крутить научил!
Я шляпу надену, ступлю за порог,
А чтобы подольше гулять,
Возьму с собой сладкий вишневый пирог
И буду идти и жевать.
И будут все говорить мне: – Сэр,
Какой замечательный вкус и размер
У вашего кушанья, сэр!..
И буду я отвечать: – О да,
Такого никто не едал никогда,
Пока я не взялся и сам не испек
Мой сладкий вишневый пирог.
***
Кусочек счастья нам дадут,
Пока мы детвора,
Как неба голубой лоскут
В колодезе двора,
Всего на несколько минут,
А там – пора! пора!
Пора за парту и тетрадь –
Бороться и страдать,
Учиться жить и прославлять,
Пороть, поклоны отбивать,
Скуля, в чужую лезть кровать,
Лгать – трусить, трусить –лгать.
Час съест минуту, месяц – день,
Год – месяц, жизнь – года,
Нам оглянуться станет лень
И некогда – туда,
Где самой раннею порой
Глазеем, детвора,
Какой лоскутик
Голубой
В колодезе двора.
***
Этот город рассыплется в прах,
И ветры его сметут
Со страниц, которые переписать
Господь не сочтет за труд, –
Город, в котором теплый асфальт
Подошвы моих кед
Так любил целовать, –
Его больше нет.
Мы вырастали, а он сдавал,
Крутясь у пивных ларей…
– Я люблю тебя! – пьянице я кричал, –
Не стыдись своих сыновей,
Красивых, как новенький золотой,
Отделавших всех верзил…
– Никому не нужных, – рушась в запой,
Пьяный старик гнусил, –
Ни на что не годных… – клюкой стучал,
По спине стараясь перетянуть,
– Никого не согревших… – и брел на вокзал,
Где менты не дают уснуть.
– Извини, отец! – вслед ему я орал, –
Кто виноват, что нас нет?! –
И плакал, и теплый асфальт целовал,
Стертый подошвами кед.
***
В этом городе я чужой – ниоткуда и никуда,
Здесь никто меня на постой не ждал никогда.
Здесь никто мне не наливал, не встречал со мною рассвет,
Были домом моим вокзал да буфет.
Сколько их – таких городов, где прохожих не сосчитать,
И на каждом тайны покров или тоски печать
Проигравших свое дотла – норы, хижины и дворцы…
Невеселые тут дела и концы.
Да и сам я останусь тут, и от этого в горле ком,
Потому что нигде не ждут, и забыл я давно где дом.
Потому что возврата нет, и куда б ты ни уезжал
Будет ждать такой же буфет и такой же точно вокзал,
Где не нужен ты никому, как прохожий или звезда,
Пролетающая сквозь тьму ниоткуда и никуда.
Где ты выпьешь сто пятьдесят, поведешь озябшим плечом,
И из прошлого чей-то взгляд станет временно нипочем.
***
Когда время мое прошло, и любовь моя отцвела,
Я увидел в зеркале зло, все его дела:
Дым табачный, пустой оскал, горькую глубину.
Даже то, чего не видал: тюрьму да войну.
Чью-то волглую от дождя краткую злую речь,
Электрического вождя, улыбающегося встречь.
В синтетической раме сень натуральных полей, их мглу.
«14-47», обозначенное в углу.
От бочонка из-под сельдей со стены сельпо
Улыбнулся судьбе моей Эдгар По…
…Я с прилавка сгреб стертую медь, ступил на крыльцо.
За спиной осталось висеть мое лицо.
***
Не стоит говорить, что горе – не беда,
Что жизнь могла бы быть как чистая вода
В бушующих ключах в прозрачной глубине
И любящих глазах твоих, наедине, –
Нам нет пути назад, и небеса пусты,
Возделывавших сад кровь выкрасит листы,
Возделывавших сад и певших у реки
Кретин пошлет в закат движением руки, –
Кретин пошлет туда, где птицы и цветы,
Где чистая вода омоет кровь листвы,
Огонь отбелит прах и двинет в синеву
Нам снящуюся в снах несмятую траву.
***
Когда со службы, под хмельком,
Бреду по улицам московским,
Мне кажется, что каждый дом
Грозит мне в спину кулаком,
Или плечом толкает жестким.
И с паствой слившийся своей,
Для пастырей в овечьих шкурах
Я – голубь или воробей,
Иль волчья сыть, всего скорей,
Вдоль стен бредущая понуро…
Еще мне позволяют жить,
Но я уже сочтен и взвешен,
И начали веревку вить,
Народ сгонять, и плащ делить,
И строить храм из двух орешин…
***
Я не забуду никогда
Ту улицу и ту причуду,
Слетевшую, подобно чуду,
На наши ранние года,
Когда была судьба незла
И сроков нам не назначала –
Все было утро, все – начало…
Затем явилась сталь жезла.
Так в кране харкает вода,
Так мыши шастают повсюду,
Так вслед нечаянному блуду
Приходят язва и беда…
***
Я живу хорошо, и тихо в доме моем,
Когда на улице дождь или ветер с дождем,
А если что и не так, ты знаешь – на то и жизнь.
Впрочем, живу – никак, и ты на меня не злись
За то, что ночной порой, под ветер и снег с дождем,
Я вспоминаю зной и свой настоящий дом,
Стоящий на берегу – всего сто шагов назад,
Куда сбежать не могу, разве что – бросить взгляд
Туда, где, дрожа как вор, прощается с летним днем
Листвы волшебный узор на плече твоем молодом…
– Разве для нас с тобой были – дом и листва?
– Разве бывает любовь в мире – без воровства?
Будет ветер или дождь, радуга или гром –
Лучшее украдешь в саду любви молодом,
Чтобы, устав от всех, помнить на склоне лет
Единственный свой навек ворованный свой секрет.
Ты живешь хорошо, и тихо в доме твоем,
Когда на улице дождь, бывает – ветер и гром,
И если что и не так, я знаю – на то и жизнь.
Все-таки я дурак, и все-таки ты не злись –
Просто лихой порой, когда на душе ни зги,
Вспомни ночной прибой и наши с тобой шаги,
Шуршащие по песку иль гальке — листве в ответ,
Утюжащие тоску непрожитых наших лет,
Пока я дрожа как вор, прощаясь с осенним днем,
Ловлю губами узор листвы за мокрым стеклом…
– Прошлого не зови, – так учила листва.
– Жизнь проста без любви, то есть – без воровства,
Выдумок и прикрас, пива и сигарет…
И все же приходит час – может, на склоне лет? –
Свободы от суеты, прощания с ясным днем,
Водопада листвы над нашим летом вдвоем…
***
Он стар безнадежно и прочно,
Но древне-татарская спесь
Ложится горчинкой урочной Н
а губы. И в этом он весь.
Он кланяться станет едва ли.
Пока не захлопал народ,
Он быстро присядет к рояли
И первые ноты возьмет.
Переутомленные руки
Вдруг скажут, аккорд теребя,
– Россия, давно мы в разлуке,
Давно я не видел тебя.
Но порами всеми и болью
Не чувствовать я не могу,
Как ты задыхаешься кровью
Одна на осеннем снегу.
И может, нескоро мессия,..
Не скоро победная стать…
Но если не будет России,
Мне незачем было играть.
Мной сыграны все твои беды
И вся твоя страшная тишь.
Мной сыграно все для победы,
Россия. И ты – победишь.
***
Рано – в начале прекрасных лет и прав на рыбьем меху, –
Я встану там, где неясный свет рвется сквозь шелуху, –
Там, где вчера пил пиво и ржал, а после – плакал и выл,
Где все углы шелухой заплевал от воблы и райских крыл.
А нынче – память рыдай не рыдай, мычи не мычи в бреду –
Воображаемый свой трамвай выведу и поведу:
Он будет пахнуть как юный лес, звенеть как спелая медь,
И будет ясный лоскут небес в чистом стекле сидеть.
А ты, приятель, садись в вагон – хошь пой, хошь – читай стихи.
А что в руках моих рваный зонт – так это от шелухи
Веселых улиц и тесных мест царства безличных сил,
Которое выдумал мелкий бес, а крупный – соорудил,
Где не ко времени взял разгон над свалкой крыш и мостов
Воображаемый мой вагон, полный любви и снов,
Скользящий мимо веселых стен, клеймящих крах и подвох,
Отсчитывающий – до-дэ-ска-дэн – стрелки вех и эпох,
Где ты улыбнешься, не помня обид, глаза прикроешь рукой:
«Смотри-ка, Додэскадэн летит… Старый-то стал какой…
Старый-то стал какой, обормот, седой совсем, паразит.
А шелуха его не берет – летит себе и летит…»
А я пойду на безумный шаг в сетке маршрутных схем:
– Вагон, граждане, следует в парк. А Вам – пожалуйста, мэм…
Садись – отвезу на любой вокзал. За весь отмотанный срок
Так ведь никто мне и не сказал – миленький мой зверек…
И мы помчимся – только держись, бросим считать года,
Крича в шелуху: «Что за чудо жизнь за то что в ней – навсегда!»
Крича шелухе: «Что за год и день!» – размахивая зонтом,
Смеясь и плача, бросая тень на город, что под крылом.
***
Любовь ночует под мостом,
На крыше и в подвале,
А нынче праздник – целый дом! –
На час каморку дали.
Любовь банальна, как цветы,
Как стены и обои,
И никогда без суеты
Не обойдутся двое,
Без разговоров до утра,
Без слез и обещаний…
Но этим некогда – пора
Всегда им со свиданий,
И не предупредили их,
Что в этом переулке
Грехом кончаются святых
Невинные прогулки,
Когда соседи там и тут,
Кругом – чужие люди…
Усталые, они уснут,
Но скоро их разбудят –
Прощайте, пол и потолок,
И стены, и обои!
Был праздник горек и высок –
Так памятнее вдвое.
Прощайте, крыши и мосты,
Вокзалы и трамваи!
Мы оглянемся с высоты,
Лица не закрывая, –
Вот эти двое в январе,
Без видов на спасенье,
И понедельник на дворе,
И ждать – до воскресенья,
До скорых встреч, до юных дней,
До новых тяготений
И вечной памяти огней
Смертей и воскрешений!..