Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 62, 2018
Мы возвращаемся в Москву
в микроавтобусе. Едем вшестером и ведем машину по очереди – в пути мы уже почти
сутки, и остается почти столько же. Спим здесь же: прямо в салоне устроены «спалки» – спальные места для будущих водителей и штурманов,
которые к тому же должны говорить без умолку, чтоб водитель
не засыпал. Так мы и меняемся – когда человек за рулем устает, он и штурман
идут спать, на их место заступают двое других. Работа у водителя тяжелая –
когда ведешь машину несколько часов подряд, спина затекает, зад твердеет, болят
глаза. Но ехать-то надо, и ты изобретаешь способы, как бы не
начать засыпать – то руку закинешь за голову, то семки
погрызешь. Потом, когда кажется, что вот-вот заснешь,
наконец сменяешься, ляжешь на спалку – а сон как
рукой сняло. Лежишь, пялишься в потолок, спине
неудобно, ноги не выпрямить, упираются в холодную дверь. По инерции слушаешь
рассказы с переднего пассажирского сиденья. Рассказчик на какое-то время
прерывается, и ты думаешь, что вот, не уснул бы водитель, лучше б я и дальше
вел, а то как мы сейчас все полетим под откос. Но тут
размеренный рассказ возобновляется – наверное, штурман пил воду или мандарин
чистил. Мандаринов-то вон, целых два ящика в багажнике. Ты лежишь и думаешь о
мандаринах, об огромном ореховом дереве, о домашнем вине – и постепенно сон
все-таки одолевает тебя.
Но сон неглубокий, не
какие-то фантазии, а как будто ты продолжаешь вспоминать, только уже во сне. И
ты снова видишь реку – видишь, как поднимаются в ней валы, как она несется
вниз, изгибаясь в ущелье, как разбиваются брызги об огромные острые камни,
тянутся к воде упругие ветки. Слышишь шум потока. Вокруг необитаемые горы,
иногда на краю видна полоска дороги. Тебе кажется, что река изменилась – вода
стала мутной. Петя показывает рукой на камень, старается перекричать поток: «Вода
поднялась!» Ясно – после ночного шторма воды в реке прибыло. Это значит, что
струя стала быстрее и ощущений должно прибавиться.
Мы садимся каждый в свою
лодку в широком улове, образованном изгибом реки. На всех лицах нетерпеливое
выражение – вчера мы уже прошли эту реку, но теперь все понимают, что воды
стало больше, значит, и скорость будет больше. А значит, нужно сильнее грести и
быстрее реагировать. И не бояться. Чтобы не дать страху места в мозгах,
начинаешь сладко предвкушать, как сильно ты устанешь за сегодняшний день, какой
вечером будет здоровый аппетит и крепкий сон. Но и тут останавливаешь себя –
нельзя так сильно забегать вперед. Когда начинается сплав, все мысли отступают
– думать становится некогда, потому что река все время преподносит тебе
сюрпризы, нужно постоянно реагировать, принимать решения и одновременно следить
за правильной траекторией, по которой где-то впереди идет Петя – чтобы не
приехать в камень или в дерево. Вода тем временем как будто продолжает
прибывать, и где вчера был маленький сливчик, сегодня
тебе видится огромный водопад. Мимо проносятся горы и деревья, мосты и валуны.
Лодка летит все быстрее, вода брызгами обрушивается тебе в лицо. А ты только
успевай грести, цепляться за воду и заходить иногда в спасительные
улова, чтобы отдышаться.
…
Если вспоминать все с
самого начала, то мы увидим холодную осеннюю Москву в районе Царицына, лужи и
желтые отражения фонарей. Мы выезжали поздним вечером, и, возможно, поэтому вся
дорога теперь вспоминается как длинная ночь. Утром был Ростов, придорожные
кафе, южный говор, по сторонам – простор. Мы завтракали в «Макдачке»,
и тогда стало наконец заметно, что мы едем на юг –
небо посветлело, задул теплый ветер, мы выходили из машины без курток, и всем
хотелось смеяться. Это была мягкая южная осень, совсем не такая, как еще вчера
в Москве. Потом мы проехали Армавир, в Пятигорске остановились, чтобы пополнить
запасы чая в термосах, а заодно купили мешок разного лимонада в стеклянных
бутылках, и внутри автобуса стал раздаваться веселый звон стекла. Потом был
Владикавказ с мудреными осетинскими надписями – Дзаеуджыхаеу…
там мы покупали пироги на ужин. Потом была граница и перевал. Снова наступила
ночь, а рассвело только в районе Кутаиси.
Всего от Москвы до
Батуми мы ехали почти двое суток, и от долгой дороги все очень устали и
проголодались. Первым же делом в Батуми мы забросили вещи в гостиницу
и пошли ужинать. В небольшом ресторанчике наш столик уставили свежими овощами и
зеленью, фаршированными баклажанами, сыром, пирогами с фасолью и аджарскими хачапури. Мы пили белое вино, потом долго пили грузинский
кофе, Петя и Дима наперебой перечисляли, чем Грузия отличается от России.
Димина сестра Маша хвасталась, что знает грузинские буквы и пыталась прочитать
названия в меню. А мой друг Леша рассказывал байки про то, как он лет десять
назад проходил студенческую практику в прокуратуре:
– Один раз расследовали убийство. Короче, обвиняемый сознался и указал
место, где закопал тело. Едем на точку – там лес, болото… А дело еще было
осенью, в общем, холод, слякоть… Но че делать, начинаем копать. Ну не сами, там, солдаты. И
реально – выкапывают труп. Смотрим по описанию, по документам – трындец, это ж не
тот труп. По ходу,
кто-то еще одного мужика здесь же закопал. А нам че
делать? У нас этот труп по делу не проходит. Смотрим на оперуполномоченного,
а он подумал – и махнул рукой в сторону болота, типа, туда его. И мы
давай его обратно закапывать. А потом мы уже наш труп нашли…
После ужина хотели ложиться
спать, но всеми вдруг разом завладело какое-то чувство подъема, необъяснимой
радости и легкости. Решено было идти к морю и обязательно искупаться. Мы пошли
веселой толпой по набережной, и кто-то сказал, что искупаться надо
«непременно». Это старомодное слово сразу всем врезалось, стали его шумно
повторять, коверкать, выговаривать со всевозможным акцентом и слагать в песню.
Таким балаганом мы и дошли до пляжа, который оказался
обнесен высоким секционным забором – то ли на время работ по благоустройству,
то ли от нерадивых посетителей, как мы. Охваченные эйфорией, мы уже не могли
развернуться и уйти, мы понимали, что теперь нас ничто не остановит. Тогда мы
устроили под забором лаз. Подняли на воздух край одной секции вместе с увесистым пеноблоком, и все
стайкой нырнули под забор. Мы оказались на запретном пляже, и сначала всем
хотелось говорить шепотом, но очень скоро, забыв осторожность, мы в ребяческом
азарте поскидывали одежду и с гиканьем бросились к
морю. Ледяная вода щипала кожу, и мы орали, чтобы подбодрить
друг друга, брызгались и кувыркались, как маленькие дети.
Прямо тут на пляже мы
принялись подручными средствами откупоривать имевшиеся в запасе две бутылки
цинандали.
– Так, стоп, кто умеет винище без штопора открывать?
– Надо пробку внутрь протолкнуть… Только чем? Вот
палка какая-то!
– Не, надо поставить бутылку в тапок, а тапок
долбануть об камень. И пробка выскочит.
– Не, а давайте лучше…
Бутылки все-таки как-то
открыли, и зазвучали все традиционные тосты – «за доезд»,
за воду, за тренера. Все было шумно и весело, когда кто-то из нас углядел приближавшийся издали патруль. Двое молодцеватых
полицейских характерной походкой шли не спеша вдоль набережной, как будто
прогуливаясь. Периодически они освещали фонариками куски пляжа, чтобы
убедиться, что никто не пробрался на запретную территорию. Как по команде мы
все смолкли и зашли в тень ближе к парапету – теперь оставалось надеяться, что
патруль не заметил нас издалека. Правонарушение наше было не самое тяжкое, но
никому не хотелось в первый же день иметь дело с полицией и терять время на
выяснение обстоятельств. К тому же некоторые из нас сочли бы это дурным знаком.
Поравнявшись с нами, полицейские остановились прямо у нас над головами,
осветили фонариком кусок пляжа, где мы только что шумно и весело отмечали свой
праздник, и перебросились парой фраз по-грузински. Потом так же неспешно
продолжили свой путь. Тут мы наконец смогли выдохнуть.
Когда же они отошли на безопасное расстояние, мы загоготали громче прежнего и
стали брататься, ощутив себя солдатами, выстоявшими в смертельной схватке.
С пляжа мы довольно
долго шли до гостиницы, по дороге проводя инвентаризацию и составляя список
покупок:
– Так, что у нас там осталось? Чай, лимонад, кофе на завтра… Пиво надо
покупать?
– Петь, сижки надо купить, – умоляюще говорил Леша.
– Тебе курить надо бросать.
Нашей гостиницей был
частный дом в маленькой улочке на окраине Батуми. Дом был двухэтажный, к
первому этажу примыкал гараж, рядом с которым росло огромное ореховое дерево.
Хозяева жили тут же на первом этаже, а второй сдавали. В комнатах было по три
кровати, и мы выбрали на троих комнату поменьше – я, друг мой Леша и Петя – наш
тренер, наставник, спасатель, идеолог и гид. А в соседнюю комнату заселились
Маша, Дима и Андрей. Дима работал химиком в разных заграничных конторах и
половину года по работе проводил в Европе, но, когда бывал в Москве, старался
не пропускать выездов на речки и с какого-то времени стал брать с собой свою
сестру Машу. Маша была на несколько лет его младше, каталась хуже, чем мы все,
но от поездок получала, наверное, больше всех удовольствия – она обожала саму
дорогу, микроавтобус, временное жилье, спальные мешки, кашу, чай в термосе. Она
всегда улыбалась немного недоуменной детской улыбкой, делала в блокноте
зарисовки со всего, что попадется под руку, и тайком смеялась над пошлыми мужскими
шутками. В общем мы пятеро – это и был костяк нашей «банды».
В таком составе мы ездили на речки в Чехию, в Карелию и на Алтай, делили кров и
пищу, вместе проходили сложные пороги и не раз выручали друг друга. Часто мы
понимали друг друга с полуслова. Андрей же был с
нами в поездке в первый раз.
На рассвете второго дня, еще толком не проснувшись,
мы уже ехали в микроавтобусе на нашу первую речку. Едва брезжил день, машин
было мало, и тишина в салоне начинала казаться патологической, выдавая общую нервозность:
в ближайшие дни нас ждали несколько речек, которые были на сегодня «потолком»
наших возможностей. Случиться могло все что угодно. На ум невольно приходили
мысли о знакомой компании, которая в прошлом году вернулась из поездки не в
полном составе… Первым заговорил Леша:
– А ничего вчера было винишко.
Голова совсем не болит. Надо бы сегодня вечером повторить…
– Ты вначале… – Петя хотел съязвить, но Андрей перебил его:
– Вино, конечно, неплохое, но я думаю, сегодня надо взять «твиши». Потому что «твиши» – это
настоящее грузинское вино.
Все неловко замолчали. Петя тактично сменил тему:
– Так, народ,
вы проверили свои шлемы, спасжилеты?
А то потом будет поздно.
Но Андрей не унимался:
– Мне кажется, такие вопросы надо было задавать перед выездом. Если кто-то
что-то забыл, значит, он просто сегодня не катается.
Все, что он говорил,
Андрей преподносил тоном эксперта. У него были гнусавый голос и неприятная манера говорить как будто
нараспев. Жил он в Пятигорске у друзей и работал оттуда на какую-то московскую
фирму. Там же в Пятигорске он, как было условлено, сел к нам в машину и сразу, с
видом знатока, стал рассказывать о Кавказе – о
многоженстве, о чеченской войне, об ИГИЛ. Первое время мы ему верили, но затем
стали замечать явные пробелы в его логике и понимании простых вещей. Он стал
спорить с Петей о том, как надо кататься, с Димой о химии, с Лешей об уголовном
кодексе. Довольно быстро мы поняли, что он просто несет охинею,
выдавая ее за истину в последней инстанции, и нейтрально-благосклонное
отношение к нему как к еще одному члену нашей компании сменилось всеобщей
неприязнью. Через пару дней знакомства мы все уже хотели дать ему в морду. Но сдерживали себя. Мы молчали и только понимающе
переглядывались во время его «выступлений». Потом стали говорить об этом вслух,
но только когда он нас не слышал.
– Вот что за человек такой? Как можно так уметь не вписаться в компанию?
– И как можно еще и не понять этого? Он же думает, что все нормально, что
все от него в восторге, что он отличный парень.
– Интересно, он говорит, что в Пятигорске у него огромное количество
друзей. У них там что, целая компания таких, как он?
– Да кому ты веришь! Адекватный человек
никогда не станет рассказывать, что у него огромное количество друзей…
– По-моему, он просто мудак, – в своей манере
подытожил Леша. Леша же первый и не выдержал нашего негласного обета и позже на
одной из речек так и сказал ему: «Андрей, я тебе в табло дам».
Но первый день катания
прошел мирно. Для разминки мы выбрали речку попроще и
прошли ее удачно. Незаметно наблюдая за другими, я убедился, что Андрей катается
плохо, неуверенно – гребок у него не мощный, он не держит крен. С таким надо
быть начеку, ошибка одного может подвести всю команду. Леша и Дима хорошо
прибавили, и в последнее время у них стало получаться явно лучше, чем у меня. Маша по-прежнему каталась хуже нас всех, и в сложных
местах обносила лодку по берегу. Во всем остальном она была прекрасна…
Мы стояли на берегу,
пили коньяк из жестяной крышечки и обсуждали сплав:
– Сегодня нормально проехали. Такой фан-сплав.
– Блин, я вначале че-то очканул,
хотел даже по берегу обнести. Потом смотрю – там и
правда ничего нету.
– Да не ссы, продавишь! – передразнил Дима
излюбленную Петину фразу, и все засмеялись. Но Петя был доволен:
– Сегодня все молодцы. Андрей, ты только
держи дистанцию, не прижимайся так, а то в пороге перевернешь кого-нибудь. Да
еще сам веслом в лоб получишь.
У всех как-то отлегло, и
обратно мы возвращались «на расслабоне». Вообще, на
время путешествий автобус, нагруженный лодками, забитый рюкзаками и спасжилетами, становился для нас вторым домом. Мы ласково
звали его «бусик». И в бусике
обязательно устраивали бардак: пустые пакеты, старые кроссовки, банки из-под
пива, куски изоленты – все накапливалось и заполняло
салон, несмотря на постоянные Петины попытки поддерживать порядок. В автобусе
обустраивались «спалки», в нем мы ели купленные по
дороге чурчхелу и лобиани.
В автобусе постоянно играла музыка, звенели бутылки и велись самые сокровенные
разговоры: Петя советовался, какую сделать крышу над домом, который он строил
для своей семьи, пока они с женой и дочкой жили в помещении бани, Леша ругал
свою работу юриста и мечтал поэффектнее с нее
уволиться, а Дима рассказывал про то, как он работал в Англии и Швейцарии.
– Англичане – вообще чудаки. Сколько я там
жил, я никогда не мог понять, серьезно они говорят или прикалываются. В итоге я
там мог нормально общаться только с латиносами. А в
Женеве у нас работал местный парень, Джим. Накачанный такой, брутальный пацан. Так вот однажды он сделал рассылку: завтра я приду на
работу таким, как я себя ощущаю. И на утро пришел в женском вечернем платье. В
красном, обтягивающем! У нас даже девчонки в таких на
работу не ходили. Мы смотрим – под платьем бицепсы, пресс, все как надо. А на
лицо не поймешь, даже как будто девчонка. Потом он поменял имя, стал Джессикой.
А все наши партнеры знакомились с Джессикой и спрашивали, где же Джим. Даже не
просекли ничего.
Когда мы проезжали по
узким дорогам, проложенным по самому краю, я отвлекался от шума в автобусе и
всматривался в горы, в растущий на них глухой лес, в изгибы реки. Мне
представлялись те времена, когда даже подойти к берегу бурной реки считалось опасным. Тогда люди пробирались по
скалам к реке за водой или чтобы ловить рыбу, а потом осторожно поднимались с
ношей вверх, следя чтобы не соскользнула нога, чтоб крепким был камень, за
который можно держаться. Здесь начинаешь думать, что не деревья и не климат, а
именно скалы сделали человека прямоходящим. А теперь нам приходится карабкаться
по ним с двадцатикилограммовой лодкой на плече и фешенебельным веслом в руке
только ради того, чтоб получить на реке свою порцию острых ощущений. Теперь
вдоль горной дороги разбросаны селения, каждое со своей школой, гостевым домом
и непременно маленьким музеем. Навстречу то и дело попадаются
неизменно одетые в черное неторопливые люди с красивыми лицами и смуглой кожей,
иногда целые компании, в которых седые мужчины при встрече чинно здороваются,
обнимаются, не спеша, как бы небрежно, говорят о своих делах, обсуждают, как
видно, своих знакомых, потом курят и смотрят на реку.
План на эту поездку у нас был незамысловатый – каждый день рано утром мы
выезжали из Батуми на очередную речку, катались там примерно до обеда, потом мы
ели и шли куда-нибудь – например, в Ботанический сад Батуми или в грузинскую
баню, а вечером собирались в гостинице, пили вино и смотрели на большом экране
видео, снятые на речке. Петя комментировал наши ошибки, и когда
звучали слова «струя», «крен», «бочка», для нас в тишине комнаты оживала бурная
река.
В предпоследний день мы
катались по Мачахеле, а вечером пошли на Рыбный
рынок. Там, в невысоком плохо освещенном здании, установлены
несколько прилавков, и у каждого прилавка свой разделочный столик. Пахнет
свежей рыбой, стоит размеренный гул грузинской и русской речи, то и дело
перебиваемый криками и шутками продавцов. На поддонах со льдом лежат
барабульки, сибасы, форели, дорады
и мидии. Набрав снеди, мы идем в кафе тут же за углом,
где нам все это готовят на гриле, а после кафе идем гулять по ночному городу и
пьем вино прямо на улице. И вот, когда мы разместились на двух скамейках в
небольшом сквере перед памятником ВажеПшавеле, когда
откупорили бутылки, разлили вино в пластиковые стаканчики и снова забормотали
наши традиционные тосты, когда передавали по кругу плитку грузинского черного
шоколада, давно забытое чувство близости и родства вновь охватило меня. Я стал
ощущать, будто я растворился в нашей компании, будто эти несколько человек,
таких близких, с которыми столько пережито в дороге и на речках – это и есть
моя семья и моя родина, и я – только ее часть. Тогда я впервые почувствовал
жизнь как таковую, как противоположность смерти. Почувствовал, что в жизни есть
простые радости – дышать, говорить, кататься, – и что сама жизнь есть радость.
Меня наполнило физическое ощущение эйфории – ощущение диафрагмы, которая подымается и опускается внутри меня, воздуха, который
наполняет легкие, сокращений сердца, тока крови по сосудам. Прошли минуты, и
это ощущение сконцентрировалось в виде теплого комка где-то в середине грудной
клетки – комка какой-то очень мощной энергии. И пока мы шли до гостиницы, я все
старался этот комок не потерять, как будто бережно нес за пазухой что-то очень
хрупкое. Я даже отстал от своих, и в какой-то момент Андрей
обернулся и стал подгонять меня своим гнусавым голосом:
– Ну чего ты так медленно. Давай быстрей. Тебя люди ждут.
Поглощенный своим
внутренним ощущением, я оказался совершенно не готов к этому.
– Чего-о?! – огрызнулся
я. – Щас дам быстрей, ага. Кто меня ждет? Иди вперед
молча!
Мне сразу же стало
досадно, что я так быстро вышел из равновесия. И немножко стыдно, что я зря
обидел человека. Но Андрей не выказал обиды, он глуповато улыбнулся мне и
спокойно пошел дальше. Через полчаса на подходе к гостинице он опять заговорил
со мной:
– Слушай, а в первый день на пляже мы какое вино пили – цинандали? А
сегодня?
Я что-то промычал ему в
ответ и отправился спать. И засыпая, я думал о том, как теперь снова ощутить
тот теплый комок в груди. Но вместо этого на границе яви и сна я слышал раскаты
грома и шум дождя. И в ответ бормотал: ркацители.
Всю ночь был шторм. А на
следующее утро мы опять поехали на Мачахелу. Сплав был из нескольких секций, мы переезжали то вверх, то вниз по
течению, и вышло, что в какой-то момент мы втроем перегоняли автобус – Маша,
Андрей и я. За руль села Маша, потому что я был уже в сплавном костюме,
наполовину мокрый, и мне не хотелось снимать его, чтобы потом снова надевать через каких-нибудь десять минут.
Андрей сказал, что не умеет водить и прав у него нет. Тем не
менее, пока Маша вела машину по краю узкой размокшей от дождя горной дороги, на
которую вдобавок с гор то и дело стекали ручьи и нам приходилось ехать прямо по
воде, Андрей, развалившись на сидении в салоне, постоянно и невпопад давал ей
советы: прибавь газку, переходи на третью, включи нейтралку. Я сидел рядом с ней и видел, что она
напряжена, что ей нелегко и нужно сосредоточиться на дороге, что он раздражает
ее. Маше удавалось не проявлять свое раздражение, а мне очень хотелось как-то
ее защитить. Но в то же время я помнил, как вчера огрызнулся на Андрея и потом
жалел об этом. Я стал молча вспоминать, как несколько
дней назад в середине поездки мы ужинали в саду вместе с хозяевами нашей
гостиницы. Выдался теплый вечер. Мы сидели за длинным столом, над нами
раскинулся грецкий орех, касавшийся ветвями стены дома. Везде под ногами лежали
спелые орехи и издавали характерный терпкий запах. Хозяева угощали нас домашней
грузинской едой – вареной зеленой фасолью, баклажанами, курицей, пирогами,
виноградным пудингом и аджарскими сладкими макаронами, наливали персиковую
чачу, и мы пили рюмку за рюмкой. Хозяин смешил нас наивными тостами, в которых
незнакомые русские слова заменял грузинскими, а уже перед тем, как выпить, он
всякий раз бормотал себе под нос некую скороговорку, напоминающую обрядовый
стих.
Потом включили громкую
музыку, и семилетний сын хозяев танцевал для нас народные танцы –аджарули,
картули, лазури… После танцев наше застолье стало
расползаться. Андрей первым ушел спать. Леша, пошатываясь, пошел ласкать
полуторамесячного щенка хозяйской собаки, и его вырвало прямо в собачью будку.
Петя с Димой зашли за сарай покурить. В какой-то момент мы остались с Машей
одни у стола, и у меня появилось желание подсесть ближе, выпить с ней вместе
персиковой чачи, приобнять ее… И
тут мысли мои потекли слишком быстро, я был не в силах удержать их, я стал
представлять, что ей скажу, как смогу передать это чувство – что мы в другой
стране сидим за длинным столом, пьем чачу, над нами раскинулся огромный грецкий
орех, который ветвями касается стены дома, и что из-за этого мы стали с ней
необъяснимо близки. Почему-то тогда она казалась мне беззащитной… Я
замешкался, вернулись Петя с Димой, и момент для откровений был упущен.
Маша отлично ведет
машину по промокшей узкой горной дороге, и мне хочется ее похвалить. В одном
месте ей приходится остановиться на подъеме, чтобы пропустить корову. А после
остановки у нее не сразу получается тронуться, и она
начинает нервничать. Машина откатывается назад. Андрей отпускает комментарии о
том, что корове можно было не уступать, что она бы и сама отошла, а теперь мы
не сможем тронуться, потому что у нашего автобуса особое устройство ходовой
части. Во мне закипает гнев, и я чувствую, что готов ударить его по лицу. Но
вместо этого я говорю спокойно:
– Ты с ручника умеешь трогаться? Поставь на ручник и дай газу. Потом медленно отпускай.
После этого несложного
маневра мы продолжаем путь, и я торжествующе смотрю на Андрея в зеркало заднего
вида. И говорю: «Умница, Маша».
Доехав на машине до
конца более сложной секции, мы встречаемся с остальными ребятами, чтобы дальше
сплавляться вместе. В широком улове мы садимся в лодки и едем вниз по речке,
сильно изменившейся со вчерашнего дня: после ночного дождя воды стало
значительно больше, и вчерашние сливчики кажутся
сегодня водопадами. Петя предупреждает нас, пытаясь перекричать поток: «Вода
поднялась!» Мы едем за Петей вниз, стараемся держаться правильной траектории,
брызги постоянно летят в лицо, нужно не переставая цепляться за воду, только в
уловах удается немного отдышаться. И в самом конце секции,
когда основные препятствия уже позади, когда я представляю, что дальше будет
спокойный участок и мы поедем до моря, можно будет просто ехать прямо и ничего
не делать, я совершаю глупую ошибку при выходе из улова – и я понимаю, что
ошибся, но уже не могу выправить лодку – поток слишком сильный, и он несет меня
лагом на слив и переворачивает прямо в бочку, как будто в огромную дыру,
образовавшуюся посреди полотна воды. В бочке я оказываюсь уже
вне лодки, и меня очень быстро выбрасывает на поверхность, но я успеваю только
сделать глоток воздуха и увидеть в одно мгновение их всех, скопившихся вокруг
меня, не сводящих с меня глаз и готовых в первую секунду бросить страховочный
канат, «морковку» – как тут же бочка засасывает меня снова вниз, и я уже не
могу вытолкнуть себя обратно. Неведомая сила баюкает меня в толще
ледяной воды – ко дну, к поверхности, опять ко дну, опять к поверхности – так и
не позволяя вырваться и глотнуть еще воздуха. Какие-то картинки из прошлого
принимаются мелькать перед глазами, я снова вижу Машу и огромное ореховое
дерево. Заканчивается кислород, сдавливает горло, я чувствую, что начинаю
терять под водой сознание. Я думаю: «Зачем же было это все, зачем я чувствовал
тот теплый комок в груди». И главное, что я испытываю
даже не страх, а необъяснимый стыд. В этот момент неведомая сила, как будто
наигравшись с безвольной жертвой, мощной струей выталкивает меня на
поверхность. Я успеваю глотнуть еще воздуха и чувствую, что сейчас меня снова
утащит вниз, но вместо этого меня тянет наверх – это Андрей. Он
покачиваясь подплыл к самому краю бочки, успел схватить меня за руку и тут же
вложить мне в руку конец «морковки». Потом он, конечно же, перевернулся, но к
этому моменту его уже вымыло из бочки, Андрей быстро поставил лодку на прямой
киль, Петя тем временем отбуксировал меня к берегу, где уже стояла моя лодка, и
мы все вместе в тишине поплыли дальше.
Вниз по течению мы
доехали до моря, которое после ночного шторма было гладким и тихим, и долго
катались на волнах. Потом на берегу мы кидали фрисби, пили коньяк и закусывали домашним сыром и печеньем.
Петя объяснял, что Андрею с его уровнем катания не стоит лезть в спасработы, что можно еще больше набедокурить,
и что он все контролировал. Дима и Леша пытались убраться в бусике.
Я лишился сил, не мог совершенно ничего делать и только пил коньяк, сидя на
валуне, и мне становилось хорошо и тепло внутри. Маша хотела проявить ко мне
какое-то участие, подсела рядом, спросила, как я, и взяла меня за руку. Но
сейчас я не мог ни о ком думать, даже о ней – я ощущал себя одинокой частичкой,
вольно дрейфующей во вселенной. Я встал с валуна, побрел в сторону моря и
уставился на волны. Наконец наступил вечер, и мы стали ждать заката на море.
Закат на море – это одно мгновение, и все.
И вот мы едем в Москву. Я
лежу на спалке и упираюсь ногами в дверцу
микроавтобуса. Далеко остались горы, лес, шум реки. Андрея мы высадили в
Пятигорске. Впереди нас стелется гладь трассы «Дон», мы негромко болтаем о
планах на ближайшую неделю. Дима собирается лететь в Швейцарию, Леха который
раз увольняется, Пете надо строить дом, Маша идет учиться. А я приеду и постараюсь
понять, что же все это было и для чего.
За окном тянутся
воронежские поля. Сбиваются в стаи черные птицы, чтоб лететь в обратную
сторону. Попадаются местные жители, которые неспеша готовят хозяйство к зиме. Наш автобус,
нагруженный лодками, рюкзаками и двумя ящиками мандаринов, едет дальше и дальше
на север.