13 марта 110 лет со дня рождения русского поэта Марии Петровых
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 61, 2018
При жизни я была так глубоко забыта,
Что мне посмертное забвенье не грозит.
Мария Петровых
О
поэте Марии Петровых вспоминают нечасто. Наши современники почти не знают
стихотворений Марии Сергеевны. Она и раньше, при жизни, была известна больше
как переводчица и в этом достигла высокого мастерства. Была великолепным
редактором, таким, что Анна Ахматова не отправляла свои книжки в печать до тех
пор, пока «Мария Сергеевна не посмотрит». Глубокое знание русского языка и особенное
чутье к языку у нее были удивительными. Но самое главное то, что она была
прекрасной личностью, она умела любить людей, умела разглядеть в них лучшие
черты, высоко ценила чужое творчество. О творчестве самой же Марии Сергеевны
написано немного, и почти все статьи о ней – это скорее жизнеописания или
воспоминания друзей, но отнюдь не изучение ее поэзии. Почему так получилось? Есть
несколько причин, прежде всего – у Марии Петровых никогда не было известности,
популярности, которая обычно привлекает литературоведов. Возможно, дело еще в
том, что стихи Марии Петровых (дальше – МП), кажется, не требуют особых пояснений,
их не надо разгадывать, как произведения Осипа Мандельштама или поэмы Марины
Цветаевой – это ясные, прозрачные строки, понятные и близкие даже
неподготовленному к чтению поэзии читателю.
Поэт
обычно похож на свои стихи. Такой и была Мария Сергеевна – ясной, прямой,
строгой и тихой. До шестидесяти лет у нее почти не было публикаций – ведь ее
мир ни в чем не соответствовал духу времени сталинского режима. И потому она не
искала славы, «не ходила по редакциям», существовала без читателя. Тихо
отступила, писала в стол и всегда оставалась верной себе. Поэтому стихи МП
легко отличить от поэзии некоторых ее современников, которым в разной мере приходилось
вписываться в социалистическую современность. Богатый внутренний мир позволял
МП создавать поэзию бесконтактную, внутри себя, и при этом ощущать себя автором
– в своем духовном простанстве. Может быть, поэтому почти все стихи МП диалогичны,
и часто это диалог либо с самой собой, либо с другими воображаемыми собеседниками:
это и вопросы, и возможные ответы, восклицания, выводы, опасения – и все это чистая
правда, не фантастика, и все это событийно крепко связано с действительностью.
МП, кажется, одна такая во всей русской поэзии.
Имя
ее так и осталось малоизвестным до наших дней и, может быть, поэтому представляется
даже таинственным. Близкий многолетний друг МП Арсений Тарковский так и назвал
свою статью о Марии Сергеевне «Тайна Марии Петровых». Уж он бы зря не произнес
это слово «тайна», но, правда, тайну так до конца и не открыл. Хотя назвать МП,
почти незнакомую русскому читателю, большим поэтом – это и есть уже открытие
тайны.
МП
жила в окружении больших поэтов, это был ее мир, родная почва – мир, достойный
ее. Ей покровительствовал Пастернак, она была близким другом Ахматовой, бывала
в доме Мандельштама. Многолетняя дружба связывала ее с Тарковским и Самойловым,
с коллегами-переводчиками. Биографию МП можно найти в прекрасных очерках
(лучше, кажется, и не напишешь), авторы которых Шуламит Шалит и Михаил
Копелиович. Их можно прочитать в Интернете.
Чужие
стихи Мария Сергеевна читала постоянно, всегда откликалась на них в письмах,
радовалась публикациям друзей, отредактировала множество книг стихотворений и
переводов разных поэтов. А свои стихи она писала и прятала, знакомым читала их редко
и только очень близким, а от публикаций отказывалась решительно. Эта
особенность ее характера, кстати, напоминает другого поэта ХIХ века, американскую затворницу Эмили Дикинсон. То же
отношение к публичности, к славе. Сравните, это написала Мария Петровых:
На миру, на юру
Неприютно мне и
одиноко.
Мне б забиться
в нору,
Затаиться
далёко-далёко.
Чтоб никто,
никогда,
Ни за что,
никуда, ниоткуда.
Лишь корма и
вода.
И созвездий
полночное чудо…
А это написала Эмили Дикинсон за
столетие до МП:
Я – Никто. А ты – ты кто?
Может быть – тоже – Никто?
Тогда нас двое. Молчок!
Чего доброго – выдворят нас за порог.
Как уныло – быть кем-нибудь –
И – весь июнь напролет –
Лягушкой имя свое выкликать –
К восторгу местных болот.
Но, в отличие от Дикинсон, МП не была затворницей. Хотя
затворницей назвала себя однажды:
Жизнь моя, где же наша дорога?
Ты не из тех, что идут наизусть.
Знаешь, затворница, недотрога –
Есть ведь такое, чем я горжусь.
Она работала редактором, у нее даже состоялось несколько
авторских выступлений. Известно записанное Лидией Чуковской мнение Ахматовой о
том, почему МП не публикует своих стихотворений: «…Мария Петровых – один из
самых глубоких и сильных поэтов наших. Она читала вам свои стихи? Убедились?..
А ей всю жизнь твердили: вы – не поэт. Она поверила. У нее теперь психоз: нигде
не читать свои стихи и никому не давать печатать их. Даже когда предлагают,
просят». Так получалось, что Ахматовой была известна причина, по которой Мария
Сергеевна уклонялась от публикаций.Это правда, но не вся, конечно.
МП родилась в 1908, она была намного моложе всех четырех
гениальных поэтов, их высоту и недосягаемость сознавала так ясно, что после них
и в их время просто не позволяла себе быть поэтом тоже.
Ахматовой и Пастернака,
Цветаевой и Мандельштама
Неразлучимы имена.
Четыре путеводных знака –
Их горний свет горит упрямо,
Их связь таинственно ясна.
Неугасимое созвездье!
Навеки врозь, навеки вместе.
Звезда в ответе за звезду.
Для нас четырёхзначность
эта –
Как бы четыре края света,
Четыре времени в году.
Их правотой наш век отмечен.
Здесь крыть, как говорится, нечем
Вам, нагоняющие страх.
Здесь просто замкнутость квадрата,
Семья, где две сестры, два брата,
Изба о четырёх углах…
Но все же и она
была замечательным русским поэтом, об этом ей много раз говорили и Пастернак, и
Твардовский. На этом настаивал Маршак, он очень хотел опубликовать стихи МП, но
она не позволяла. В ней крепка была эта установка – на молчание. Кроме
нежелания публиковать свои стихи, когда пишут Ахматова и Пастернак, Мария
Сергеевна могла иметь и другие веские причины скрывать свое творчество. «Я не
носила стихи по редакциям», – писала она в своих биографических записках. Было
без слов понятно, что они «не в том ключе». Очень личное, сокровенное было во
всех ее стихах. Ее подруга, поэт и переводчик Вера Звягинцева написала о ней:
Покажись,
безымянное чудо!
Что ты там
притаилась одна?
Ты откуда
такая, откуда,
Что и слава
тебе не нужна?!
Почти все стихи МП – обращения к реально
существующему собеседнику, к любимому человеку или близкому другу. Разве это
для всех? Но все же нельзя сказать, что ее стихи только для избранных. Лидия
Корнеевна Чуковская, как-то уговорившая МП почитать ей стихи, сказала потом,
что это все ей так близко, что, кажется, эти стихи про нее и для нее. Это и
есть высокий критерий поэзии.
Но больше всего у МП стихотворений, имеющих единственного
адресата. Так и в этих самых известных стихах, которые Ахматова назвала шедевром
среди стихотворений о любви в ХХ веке.
Назначь мне свиданье
на этом свете.
Назначь мне свиданье
в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!
Назначь мне свиданье
в том городе южном,
Где ветры гоняли
по взгорьям окружным,
Где море пленяло
волной семицветной,
Где сердце не знало
любви безответной.
Ты вспомни о первом свидании тайном,
Когда мы бродили вдвоём по окрайнам,
Меж домиков тесных,
по улочкам узким,
Где нам отвечали с акцентом нерусским.
Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,
Но вспомни, что даже на мусорной свалке
Жестянки и склянки
сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чём-то прекрасном.
Тропинка всё выше кружила над бездной…
Ты помнишь ли тот поцелуй
поднебесный?..
Числа я не знаю,
но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.
Пусть годы умчатся в круженье обратном
И встретимся мы в переулке Гранатном…
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоём потаённом сердечном тепле.
Друг другу навстречу
по-прежнему выйдем,
Пока ещё слышим,
Пока ещё видим,
Пока ещё дышим,
И я сквозь рыданья
Тебя заклинаю:
назначь мне свиданье!
Назначь мне свиданье,
хотя б на мгновенье,
На площади людной,
под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье…
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
Этот страстный монолог, заклинание, плач, даже
крик обращен к одному единственному человеку. Не важно даже к кому, это, в
конце концов, давно известно, но поэт произносит все эти слова не за письменным
столом, не для того, чтобы записать (ну, написалось, и неизвестно, знал ли вообще
о них адресат), она выкрикивает их всей своей чистой распахнутой душой, а они
обращены только к нему. Только бы услышал! В них предчувствие смерти (меньше, чем
через три года Александр Фадеев покончит с собой), в них буквально
материализовано глубокое экзистенциальное переживание – у самой бездны на краю.
Но удивительно то, что эти очень личные стихи потрясают любого читателя, музыка
стиха неотступно зовет за собой. Попробуйте прочитать эти стихи дважды, и они уже
не отпустят, внутри вас будет долго звучать их мелодия.
Где-то написано, кажется, то ли в воспоминаниях
Лидии Корнеевны об Ахматовой, то ли в записях самой МП, что все они, Ахматова,
Чуковская и Петровых плохо воспринимали (понимали!) страстные, рваные
стихотворения Цветаевой, ее слишком сильно выраженные чувства, ее стихотворный
крик. Все эти три поэта и прекрасных ценителя русской поэзии сошлись в том, что
Цветаева была слишком откровенна и эмоциональна, особенно в поздних своих
произведениях. Но взгляните, как сама МП в этих своих стихах взлетела на такую
же высоту, на какой Марина Цветаева была в «Новогоднем», в ее монологе к
Рильке. Только Рильке тогда уже умер, а Фадеев еще только приближался к своему уходу
– неотвратимо…
Давно я не верю надземным широтам,
Я жду тебя здесь за любым поворотом, –
Я верю, душа остается близ тела
На этом же свете, где счастья хотела,
На этом, где все для нее миновалось,
На этом, на этом, где с телом рассталась,
На этом, на этом, другого не зная,
И жизнь бесконечна – родная, земная…
Сравните, у Цветаевой в «Новогоднем» многое так близко стихам МП,
обращенным к Фадееву и отрицающим разлуку смертью. Странно, но Мария Сергеевна не замечала своей переклички с Цветаевой и
позже в своих воспоминаниях о поэтах написала:
«Поэзию
Цветаевой я, к стыду своему, узнала поздно – в конце 30-х годов.Она, конечно,
огромный поэт и многое у нее я люблю, но не все, потому что, видимо, слишком
дорожу в искусстве лаконизмом, гармонией, скрытым огнем». И это после «Назначь мне свиданье…» МП пишет о скрытом огне…! Или вот другие ее стихи, где чувства отнюдь не скрыты, нервы
предельно напряжены.
Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.
Воздаю тебе посильной данью –
Жизнью, воплощенною в борьбе,
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.
МП даже считала себя виновной в смерти Фадеева и,
думается, в каком-то смысле это и было правдой. Ведь так случилось, что она
полюбила человека из другого мира, из мира палачей, благополучных, сытых. Сама
же она была жертвой, палачи уничтожили столько близких, дорогих ей людей, что,
может быть, она еще и поэтому отказывалась публиковать свои произведения – не
хотела «их» касаться, печатать свои стихи там же, где писали «они», открывать
«им» свою душу. Можно легко представить, что рядом с таким светлым, чистым
человеком менялся и сам Фадеев, и все эти годы, до его гибели в нем происходило,
не без влияния МП, осознание своей страшной роли в судьбах тех, кто не вернулся
из лагерей или уже возвращался, потеряв близких и годы жизни.
Как жить, когда владеют мной
Три слова: я тебя убила.
О, если бы весь шар земной
Я обошла, – найдется ль сила
Спасти меня, чтоб я забыла
Хоть на мгновенье, хоть во сне
О том, что кровь твоя на мне.
Потому, возможно, она и написала, что его смерть
их соединила: «В тот страшный час твоей, нет нашей смерти, Соединившей,
разлучившей нас».
Мария
Петровых познакомилась с Ахматовой 3 сентября 1933 года. Ахматова привела ее в
дом Мандельштама. Мандельштам увлекся ею, и хотя она не ответила на его
чувство, но дружба, несомненная духовная близость в их отношениях присутствовали безусловно. Мария Сергеевна понимала, что
рядом с ней гений. Он посвятил ей бессмертные стихи, которые начинаются
строчкой «Мастерица виноватых взоров…». Кто-то из близких, вспоминая,
удивился, почему «мастерица». Кажется, она никогда не была жеманной, кокетливой
или вообще неестественной. На нескольких известных фотографиях ее взгляд
действительно чуть виноватый, застенчивый. Она их, эти виноватые взоры, не
мастерила, они ей были присущи от природы. Просто мягкость ее характера и
редкий дар подолгу молчать и слушать собеседника производили сильное впечатление.
И это было ее природным качеством.
Какой она
была? Вот отрывок из воспоминаний Михаила Ландмана в очерке
Шуламит Шалит:
«…в неё
влюблялись многие. Кроме Мандельштама, Пастернака очарованы ею были в разное
время и Эммануил Казакевич, и Александр Твардовский, и Павел Антокольский…
Словом, она была женщиной, которая вызывала сильные чувства у многих
соприкасавшихся с ней людей… И причиной этому была какая-то неуловимая внутренняя
сила, обаяние личности – не только ума, а какой-то потрясающей детскости и
суровости, открытости и сдержанности…»
Известно,
что во время войны Мария Сергеевна с дочерью уехали в эвакуацию в Чистополь,
там были многие поэты и писатели. Туда же приехала Цветаева с сыном, но для нее
не нашлось места в Чистополе, и она вынуждена была уехать в Елабугу, где
осталась в одиночестве и вскоре погибла. Странно было узнать про то, что вскоре
после смерти Цветаевой Пастернак занимался организацией вечера поэзии МП. Невозможно
было поверить, что чуткая добрая, привычная к состраданию, именно привычная, МП
не заметила тогда этой трагедии. Радовалась своему взлету, успеху на этом
вечере. Да, тогда в Чистополе все бывшие друзья отступились, не помогли
Цветаевой, не спасли ее. А Мария Сергеевна написала об этом через 34 года:
Памяти
М. Ц.
Не
приголубили, не отогрели,
Гибель
твою отвратить не сумели.
Неискупаемый
смертный грех
Так
и остался на всех, на всех.
Господи,
как ты была одинока!
Приноровлялась
к жизни жестокой…
Даже
твой сын в свой недолгий срок –
Как
беспощадно он был жесток!
Сил
не хватает помнить про это.
Вечно
в работе, всегда в нищете,
Вечно
в полете… О, путь поэта!
Время
не то и люди не те.
1975
Эти стихи – покаяние. МП, только она одна была
способна, хоть через много лет, осознать тот страшный коллективный грех.
Ведь все они были близкими Цветаевой людьми:
Пастернак, Лидия Чуковская, Тихонов, и никто не раскаялся. Только Маруся
(так ее называли многие). И это
было ее природным ощущением – за все трагедии она брала вину на себя: за смерть
Фадеева и смерть Цветаевой. Пастернак
тоже написал стихи «Памяти Марины Цветаевой», вскоре, в 1943-ем, которые
заканчиваются бессмертной строфой:
Лицом повернутая к Богу,
Ты тянешься к нему с земли,
Как в дни, когда тебе итога
Еще на ней не подвели.
Но в его стихах нет ни покаяния, ни просьбы о
прощении. А у МП есть. У нее до последних дней было это переживание общей вины,
боль коллективного предательства, хотя она в действительности с Цветаевой не
была близка, да и мало что могла сама для нее сделать тогда.
Этот мой очерк о Марии Сергеевне Петровых – всего
лишь напоминание о прекрасном русском поэте. В жизни своей и в поэзии она осталась
на недосягаемой духовной высоте:
Одна на свете благодать –
Отдать себя, забыть, отдать
И уничтожиться бесследно.
Один на свете путь победный –
Жить как бегущая вода:
Светла, беспечна, молода,
Она теснит волну волною
И пребывает без труда
Все той же и всегда иною,
Животворящею всегда.
1967
г.