Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 60, 2017
***
Не много осталось одежды сносить,
Стоптать башмаков,
Смотреть, как земля одевается в сныть
И болиголов.
Не много осталось от ветра грустить,
От солнца шалеть.
Осталось жалеть и осталось любить,
Любить и жалеть
Мужчину, дитя, воробьиную прыть,
Рябинную медь –
Недолго, но все же осталось любить,
Но больше – жалеть.
***
Кто чижиком, кто воробьем,
Сиротской смертью пташьей
Мы все когда-нибудь умрем,
И это очень страшно.
Но ты смотри в мои глаза
И горестно, и долго.
Шумит вода, блестит слеза
В пустых лесных иголках.
Смотри в глаза мои, сжимай
Сырые плечи крепче.
Как старше осени – зима,
Разлука – старше встречи.
Прозрачен воздуха платок,
И все, что видит око –
То и ложится в узелок,
Как черный хлеб в дорогу.
***
Никакого я не имею права
Ни на голос твой, ни на твой смешок.
Растекается темноты отрава,
Ночь пихает деревню в пустой мешок
С затхлым духом, плесенью по сусекам
И слезой, выползающей на ветру.
Тощим елкам холодно, словно зекам
В продувном бараке. Глядит в дыру
Золотая звезда рождества Христова,
И, поймав на себе ее тихий взгляд,
Забывает узник, что арестован,
И не слышит криков: «Назад! Назад!»
Ну, а я – сквозь поле в полночной саже,
Сквозь внезапно раздавшиеся кусты
Дотянусь – и глажу тебя, и глажу,
Забывая, что руки мои пусты.
***
Развернулась гармошка ступенек
К блеклой речке с горбинкой моста,
Ну, а всхлипнувший звук – до степенных
Елок не дотянулся – устал
И повис – меж ветвями, грачами,
Косяками пустого жилья,
Будто слово, что ты на прощанье
Мне сказал – не расслышала я,
И оно полетело по свету,
По углам, по застрехам души,
Коноплянкой, вспорхнувшею с ветки:
Птицы нету, а ветка дрожит.
***
Смотри, как начинается метель –
От фонаря, кругами, как Жизель
Безумная – единственное средство –
Нет, не спастись – спасенья точно нет –
Но выплакать, развеять этот бред.
И ветер в ней колотится, как сердце.
Смотри, все шире легкие круги
От ледяной дороги до реки –
Быстрей, быстрей, держась за кончик шпаги,
Как будто продолжая разговор:
Предательство – испытанный мотор
Для выросшей из кротости отваги.
Отбрасывая в сумрак лезвиё,
Она кружит, и боль внутри нее,
Как точка в колесе чернеет – осью,
В ней плачет нерожденное дитя,
Вверху, ночными птицами летя,
Ей вторит вечеров многоголосье
За пяльцами, вдвоем у камелька –
Которым не бывать: игла, рука
И с потолка свисающая люлька,
Объятия, и свадебный наряд,
И клятвы – белым пламенем горят,
В лесу морозном отдаваясь гулко.
Смотри, как разгорается метель –
Быстрей, быстрей безумная Жизель
Все пробегает, что прожить не сможет.
Какие ей пороги обивать?
Сторожевые сосны свой бивак
Раскинули, и ей готово ложе
В пустых полях, где колкое жнивье
Изранит ноги нежные ее,
В пустых лесах с распахнутою кровлей,
И гибелью своей – на много миль –
Она засыплет онемелый мир –
Блестящею, нетающею кровью,
В которой растекается, как яд,
Чужая свадьба, и рога трубят
Чужой забавы, праздничной охоты.
Отверсты вены, белые круги
Все шире, шире. Руки береги
Замерзшие. Идем, ну что ты, что ты!
***
О, жизнь, о, бабочка, влетевшая в окно
И севшая на стол, о, долгий вдох и выдох
Узорных створок. Чашка, хлеб, вино.
И – паника, и – пестрое пятно,
По стенам шарящее выход.
***
Первые птичьи посвисты,
Серые ветки в дымке,
Месяц хрустящий, пористый,
Тает прозрачной льдинкой.
Снег, подобрав последнее, –
Между сырыми дачами,
Бочками и поленьями
Жмется, как раскулаченный.
Сердце блуждает чащами,
Ветра полно и гула.
Свечку, внутри горящую,
Только бы не задуло.
***
Небеса в декабре все темней и ниже,
Сонный воздух влажен и ядовит,
Но Вирсавия медлит на плоской крыше,
И, бледнея, глядит на нее Давид.
Он не видит ни вьюги, ни вечной пробки
У моста Литейного, ни бомжа,
Что несет пожитки свои в коробке, –
Он глядит на Вирсавию, не дыша.
И проносится в горестном озаренье
Гибель царства, смута, текут в мозгу
Вавилонские реки, кусты сирени
На плацу в цветущем стоят снегу.
Он не хочет знать про того подонка,
Что отправит мужа ее на смерть,
Но звенит браслет на лодыжке тонкой –
И нельзя отвернуться и не смотреть.
***
С той стороны жизни ты говоришь «люблю»,
Это слово пахнет, как свежевыпеченные коржи.
С той стороны смерти, гвоздиком по стеклу
Процарапанное, проступает – «жизнь».
Старенький, дребезжащий выруливает трамвай
И останавливается посреди войны.
Только – шепчу – пожалуйста, форточку не закрывай
С этой – тебе видней – или с той стороны.
С той стороны времени ты говоришь «обними»:
Время снимается, выворачивается, как чулок,
Так что сначала кажется – это уже не мы,
И кто-то над нами носится – чайка или чирок.
И кажется, смерть пятится в свои глухие углы,
В кучи истлевших справок и гнилого тряпья.
Что ей взять с нас, тощей, как острие иглы, –
С той стороны ты, с той стороны я.
***
Выглянешь из дому – ветки уже покрыты
Бледно-зеленой любовью.
Ветер колышется, как Колхида –
Круглые волны, спины воловьи.
Иду ли по улице, тарелку супа несу ли
К столу – не понимаю, где я:
Улеглись метели, вылетело из улья
Медовое имя – Медея.
Она еще погуляет, еще поколдует,
От огня подземного хорошея,
Обовьет руками смуглыми – молодую
Язонову шею.
Далеко еще разбрызганная по листьям
Кровь – детей и брата,
А нога Язона уже ступила на пристань –
Не повернет обратно.
Далеко еще ревность, хрустящая льдом по луже,
Проступивший на скулах иней,
Далеко еще ярость безглазой стужи,
Волчий вой Эриний.
Погуляй еще, потрись о пришельца кошкой,
Погляди на облачные вершины:
С них стекает мед, и пахнет земля вином. А кого убьешь ты –
За тебя решили.
***
Воздух нарезан стрижами
На круги и полоски.
Леса пустые скрижали,
Неба свежие доски.
Березы, рядами стоя,
Держат сорочьи гнезда.
С будущею листвою –
Будущее начнется:
Засвищет на проводе черный дрозд,
Застучит дождя щегольская трость,
И ты протянешь руку к звонку –
На каждом пальце – по огоньку.
***
И снег вернулся – грязный, серый.
Как зэк из дальних лагерей,
Как отсыревший ангел, серой
Обкуренный – скорей, скорей,
Пока начальство отвернулось,
Болтая глупость про весну, –
Сжать руки побледневших улиц,
Обнять кусты, прильнуть к окну,
Затылком чуя взгляды: вот он,
Пришел – какая в нем нужда?
Шурша, как голос в телефоне,
Которого никто не ждал.
***
Дается человеку человек,
Чтоб голос на ветру не расточался,
А тек в ушную раковину. Свет
Из облака течет в преддверье часа,
Когда на Арарат ступает Ной,
И скачет царь Давид перед ковчегом.
Пространство разговаривает мной
С самим собой, со звездами и с веком.
Но темный и печальный разговор
От облаков отскакивает глухо,
А как шепчу тебе любовный вздор –
Так сам Господь мне подставляет ухо.
***
Ничего без тебя бы не было –
Ни деревьев, ни света белого,
Ни беленого потолка,
Ни растаявшего «пока»
В складках ситцевого Литейного –
Словно крестика след
нательного
С мелкой крапинкой голубой,
Поцелованного тобой.
Ничего без тебя бы не было –
Ни на лавочке пьяных дембелей,
Ни кустов в снеговых чехлах,
Ни пятнадцатого числа.
Ничего и нет. Кухня вымыта.
Из-под рук вырывается имя твое –
Словно пламени язычок.
И становится горячо.