Перевод с датского Анастасии Строкиной
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 59, 2017
Перевод Анастасия Строкина
Пия Тафдруп – известная поэтесса, прозаик, переводчик и драматург, значительная фигура поколения 80-х. Родилась в 1952 году. В 1977 году окончила Копенгагенский университет по специальности скандинавские языки и литературоведение. Дебютировала в 1981 году сборником стихов «Когда ангел прервет молчание». С 1989 года член Датской академии. Удостоена ряда премий, в том числе является лауреатом Литературной премии Северного совета. Произведения Тафдруп переведены на различные языки. Сама она тоже перевела ряд книг, в том числе прозу датской писательницы Карен Бликсен, написавшей большинство своих произведений на английском, и поэзию Леонарда Коэна.
Вращение Земли
Землетрясение в
Азии нарушило
сам ход земли –
дни отца теперь
на долю секунды
короче
и скоро сложатся
в восьмидесятилетие.
Не хочет быть
отец
ни инженером, ни
архитектором.
Ночами бродит он
по коридорам,
сдает экзамены,
не понимает,
прошел он или
нет.
Дни стали
тихими,
как взмах
ресниц.
«Я здесь посеял
траву», –
сказал отец. Он
вечно создавал
подобие Райского
Сада –
где бы ни
находился.
Передо мной –
пологая больничная лужайка.
«А тут я высадил
живую изгородь:
пусть подрастет
– укроет собой железный забор».
Великодушный
отец.
Я на него
смотрю:
он – одно целое
с землей,
земля – едина с
ним.
Планета стала
тяжелее,
теперь она
вращается
быстрей.
Я не смыкаю
глаз,
пока отец
блуждает по ночам,
пока он днями –
в
полудреме от лекарств.
Небо –
как белая стена.
Я вглядываюсь
ввысь,
и атомное время
изменяется на
секунду координации.
Из всех даров жизни
Из всех даров
жизни
остаётся один
только
ключ –
от последней
двери –
ключ на цепочке
в кармане брюк.
Вечно отец
забывает
завести наручные
часы,
и стрелки их
показывают
точное
отсутствие времени.
Медсестра не
обновила
дату в
календаре,
и сквозь листок
с ушедшим днём
проглядывает
темнота.
В приёмнике
нашли волну
с классической
музыкой,
колесико
настройки заклеили скотчем –
чтобы ноты по
другим частотам
не
разлетелись,
чтобы всегда
звучал Бах.
Эта минута
держит меня,
и я забываюсь –
вслушиваюсь в
дыхание
неповторимых
слов,
знаю наверняка,
что кровь – рано
ли, поздно –
застынет,
что на
суматошной земле
всему обозначен
предел.
Спокойной ночи
Отец лежит
в ночной
рубашке.
Когда я была
ребёнком,
он осыпал меня
блестящей
звездной пылью,
сияющей на
ресницах.
Когда я была
ребёнком,
я говорила
по-детски,
по-детски
воспринимала слова,
думала тоже
по-детски.
И каждая сказка
на ночь
казалась
разноцветной.
Так их
рассказывал мой отец, что даже слепой
под куполом
темноты
разглядел бы
радугу.
Я засыпала, и
сон уносил меня
далеко за
горизонт –
от детских
переживаний.
Я поворачиваюсь
на бок,
поворачиваюсь
к нему,
вглядываюсь
в папины глаза:
на его ресницах
сияет звездная
пыль.
Вот и пришло
время ночи –
нескончаемой.
Морфий ведёт
отца по млечному пути,
нашептывает ему,
что будет легче,
что
прекратится боль.
Вспышка
В яблоке бытия
семечко пустоты,
янтарная смола
смерти
собирает
минуты.
Вдруг – вспышка
в тишине,
и струны молний
над океаном,
рассеянный свет,
ослепительное
сияние нежности.
Война и мир
«Нужно приехать сейчас», –
раздалось в
телефоне.
И гудки –
разъедая пространство –
кричат мне:
«Сейчас!»
Звезды
обрушились. Из миллионов минут
есть только это сейчас –
предрассветное
утро,
прозрачное, без
гудков кислоты,
как
начищенное стекло.
Каштан отцвёл,
и под ногами –
кровь и пепел
его цветов.
Темнеет
пред
глазами.
Положим конец
«никогда».
Сажусь в машину,
еду
вдоль пустых
дорог
в обитель
мертвых,
в
темноту пещеры,
чтоб только
осознать:
отец лежит,
и кровь в нем не
остыла ещё,
Но НЕТ его…
Глаза и ноздри,
уши
подтвердят мне:
НЕТ его…
Молчание.
Рассвет. Старик
в
изношенной одежде.
Не бьется
сердце, мышцы онемели,
жизнь не
вернётся.
Осталось тело –
дерево окаменелое,
осталось имя,
которое ношу.
Смерть
обесточивает
всё.
Но, может быть,
поэтому
мы зажигаем
свечи.
Красное платье
Будь я на
двадцать лет
моложе,
я бы купила
такое же:
висит оно,
сушится в окне,
стекает красными
каплями,
светится,
будто ангел,
прикованный
к складу с оружием.
Нет могил для слов
Как я любила
тебя, отец.
Ты был моим
первым словом,
первым, кому я
придумала имя –
невнятное
собрание
звуков –
прежде, чем
сумела произнести
«папа».
И никуда это
слово не денется,
не исчезнет
из
языка,
не устареет,
не упокоится под
плитой забвения.
Слово «отец»
существует,
но лишь на
бумаге
или в памяти –
кадром цветным.
Как вымершим
видам
не суждено
больше плавать, летать или ползать,
так и отцу
разговаривать не
суждено,
не
позовёт он отныне, не отзовётся.
Лёгкий пепел –
это не мой
отец…
И если скажу я
«папа»,
он не услышит.
В моей жизни
от этого слова
осталась тень.
Сколько ни
обещай, не сможешь быть вечно рядом.
Перевод с датского Анастасии Строкиной