рассказ
Перевод с датского Егора Фетисова
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 59, 2017
Перевод Егор Фетисов
Катрина Мария Гульэер родилась в 1966 году в Ордрупе
под Копенгагеном. Дебютировала в 1994 году книгой стихов «Эстафета дней». Гульэер известна большим циклом из шести романов,
показывающих жизнь одной датской семьи, начиная со Второй
мировой войны и заканчивая восьмидесятыми годами ХХ века. Гульэер
закончила датское отделение филологического факультета Копенгагенского
университета. Лауреат Датской литературной премии критиков (2004 год за сборник
рассказов «Копенгаген»).
Нельзя сказать, что Йорген отчаянно не сопротивлялся, прежде чем взять на себя
приведение в порядок бумаг, оставшихся после его брата, что он не спрашивал
самого себя миллион раз, перед тем как взвалить на себя эту работу: зачем?
Зачем приводить в порядок бумаги умерших? Пусть почившие покоятся с миром.
Однако понемногу ему
начинает казаться, что это как раз живые пребывают в покое, тогда как умершие
неустанно пытаются поколебать поставленную точку, сдвинуть с места запятую,
начать новое предложение, так что сформировавшийся уже смысл разлетается во все
стороны. Йоргену мерещится, что умершие постоянно
незримо присутствуют за фасадом истрепанных и потертых слов, произносимых
живыми, именно они постоянно двигают
смысл высказывания, перемещая его из предложения в предложение, как будто
переставляют местами видавшие виды коробки, приготовленные для переезда. Ивар
не был женат. Может быть, поэтому у него хватало времени на то, чтобы
слоняться, наполняя ящики столов писаниной, на которую Йорген
теперь сидит и смотрит, ведь ничто не мешало ему носиться со своими надеждами
стать писателем, хотя это, конечно, просто смешно. Квартира брата расположена в
районе Эстербро, на шестом этаже, и прямо под Йоргеном живет молодая женщина, которая играет на пианино,
пока он сидит, уставившись на бумаги брата. Она очень мешает Йоргену своей игрой, и он думает, что она, безусловно,
вносит свою лепту в то, чтобы и без того неустойчивый порядок, которого он
пытается добиться, стал еще более шатким. Но ничего не поделаешь: все мы
заложники обстоятельств.
Похороны прошли быстро,
отлаженно и эффективно. Погода была отличная, и осколки разбившихся вдребезги солнечных
лучей рассыпались по волосам пастора. Мама Йоргена и Ивара всхлипывала в своей инвалидной коляске, хотя отнюдь
не из-за того, что старший сын был ей так близок, совсем нет. Отношения между
мамой и старшим братом – это отдельная тема. Йорген
не осмеливается даже думать об этом. Женщина этажом ниже играет на пианино,
звуки ее игры проникают в квартиру, словно целенаправленно вознамерившись не
оставить камня на камне от его размышлений. Все-таки мир был бы куда более
приемлем для жизни, если бы людям хватало такта закрывать двери за собой и теми
звуками, которые они издают!
Чтобы избавиться от
всего мусора разом, Йорген заказал контейнер, ему
удалось получить разрешение поставить его на улице прямо под их окнами. К
сожалению, на то, чтобы разгрести квартиру, ушло больше времени, чем он
предполагал, и ему трижды пришлось звонить в службу и продлевать срок аренды
контейнера. Йорген таскается вниз-вверх
по лестнице, оставляя после себя местами пыль и грязь. Он нарочно шумит, в
надежде, что причинит этим неудобство любительнице музицирования.
Он даже подумывал спуститься к ней и поговорить, поскольку она все больше
занимает его мысли. Но потом Йорген отказывается от
этой идеи, ведь страшно подумать, что будет, если он сейчас отвлечется и начнет
относиться к делу, которое он взял на себя, спустя рукава. Ни в коем случае
нельзя отнестись безалаберно к этому делу. Его задача – быть максимально
точным, если он хочет отскрести мертвое от живого и проводить своего брата в
мир иной, не забыв ни об одной, даже самой незначительной, мелочи.
Если эту историю не
начинать с чувства зависти, то нужно начать ее с камня. Какие-то люди гуляют по
берегу моря и находят камешек. Они приносят его домой, кладут на каминную
полку, и их жизнь внезапно меняется. Они вдруг останавливаются на секунду и
задумываются: а не в тот ли день это произошло, когда мы подобрали камень? Очень
может быть. Йорген прекрасно в курсе, что их мама
никогда не болела по-настоящему, используя свой недуг больше для привлечения
внимания к себе. Еще до того, как ее поместили в дом престарелых, она каждый
божий день названивала Ивару и умоляла его прийти. И он шел к ней. И ненавидел
ее за это.
Вообще, Ивар был
домоседом. Поэтому Йоргена очень удивляет, что у
брата были отношения с этой женщиной, живущей этажом ниже. Она не переставая
играет. Мучает Йоргена своими гаммами и своей
неуместностью. Он подстраховался и положил дополнительные ковры в кабинете, но
это не помогает: звуки продолжают просачиваться сквозь доски в полу, словно
настаивая на своем существовании. Но кто имеет право на существование? Ивар бы
сказал, что никто. Но Йорген не перебирается в другую
комнату. Он остается на месте. Садится
на диван и ждет, пока это ужасное бренчание на какое-то время прервется. Садится
на диван и смотрит на вазу, стоящую на подоконнике. Ваза со стоящими в ней
пыльными пластмассовыми цветами тоже остается на месте. Женщина продолжает
играть, а ваза решила выдержать это горькое испытание до самого конца.
Йоргену
приходит в голову, что между ним и соседкой снизу можно провести параллель.
Точно так же, как она сейчас существует там, под ним, сам он всегда оставался
человеком, незримо существовавшим за фасадом воли своего брата. Разве не часть
существа Ивара всегда отрицала факт появления Йоргена
на свет? Разве это не частичка Ивара повернулась спиной в тот день, когда мама
вернулась с Йоргеном домой из роддома?
Они пошли в обычную
среднюю школу в Фаруме, когда учебный год был в самом
разгаре, и у них всегда было чувство, что они здесь чужие. Они мечтали вернуться
в свою родную школу в столице и вообще очень хотели вернуться домой. Одно время
Ивар попал в школе в разряд тех ребят, которых лупили. Каждый день Ивар и Йорген вместе возвращались
домой из школы, и каждый день, уже на подходе к дому, их встречала компания
мальчишек из класса Ивара, прятавшаяся за яблонями. Ивар
кричал Йоргену, чтобы тот удирал, но Йорген не мог. Он стоял, как вкопанный, и происходившее
выжигалось на его сетчатке подобно ужасной татуировке.
Под конец один из
мальчишек, Джимми, говорил Ивару, что они его отпустят, если он скажет:
«Сдаюсь». Если Ивар попросит пощады. Ивар, конечно, не хотел сдаваться.
Ситуация накалялась, поскольку Джимми настаивал на том, чтобы Ивар умолял о
пощаде, но Ивар не хотел просить, чтобы его пощадили, ему не приходилось
сталкиваться с пощадой раньше. На самом деле, он был совсем неподходящей
жертвой, потому что оставался несгибаемым. И он запретил Йоргену
звать на помощь.
Однажды вечером, когда
они сидели в сарайчике рядом с автобусной остановкой, появилась та новая
девчонка. Ивар тогда тоже пошел вместе со всеми, хотя ни раньше, ни когда-либо
после он не заглядывал в этот сарай. Новенькая не отличалась какой-то особой
красотой, но слегка неровные зубы делали ее по-своему привлекательной. И потом
– она была новенькая, в ней было что-то особенное. И довольно быстро возникло
жесткое соперничество за то, кто будет ее парнем.
В то время Ивар все еще
с головой был в своих книгах, а выходя из комнаты, чрезвычайно легко
раздражался. По сути дела, он и покидал свою комнату исключительно с целью дать
выход накопившемуся раздражению. Йорген уже привык к
любым выпадам со стороны брата и в какой-то момент даже поддался внушению со
стороны Ивара, поверив, что тот способен убить человека. Йорген,
конечно, понимал, что брат говорит неправду, и вскоре забыл об этом разговоре.
И все-таки эта мысль существовала подспудно в его голове. Время от времени в
нем просыпалась тревога.
В общем, однажды Йорген – дело было вскоре после того, как новенькая влилась
в их компанию – вошел в мастерскую отца. Стоял самый что ни на есть обычный
летний день, и Йорген недавно вернулся из школы. Он
сам не знал, что ему понадобилось в мастерской. Но у него изначально было
нехорошее предчувствие. Уж как-то необычно тихо было в доме. Он слышал звук собственных
шагов по гравию. Потом войдя со света во полумрак мастерской, он заметил на
полу какие-то силуэты. Ивар склонялся над лежавшим на спине отцом. Внезапно тот
страх, который Йорген, скрывая ото всех, носил в себе
последние недели, овладел им, так что он чуть не задохнулся, сдавленно
выкрикнув:
– Ты его убил!
Он отчетливо помнит
последовавшую тишину. Все притихли, потрясенные услышанным. Ивар с отцом
решили, что Йорген спятил. Оказалось, что у отца
просто закружилась голова, а Ивар сидел над ним со стаканом воды. Йоргену стало стыдно, а Ивар, как обычно, ушел к себе в
комнату.
Какое-то время они
следили за Иваром. Этой компашке, собиравшейся в сарайчике рядом с остановкой,
вдруг пришла в голову идея следить за людьми. И выводить на чистую воду всех, у
кого есть какие-то тайны. Ивар мерил шагами комнату, иногда слушая крошечный
радиоприемник, который он подносил к самому уху. Настроение у него менялось
мгновенно, он то неуемно чем-то восторгался и выглядел счастливым, то бродил по
дому, как готовая в любой момент взорваться бомба, начиненная бешенством.
Большую часть времени он проводил, запершись у себя в комнате.
Исключениями бывали те
дни, когда он не на шутку заболевал. Тогда он лежал в гостиной, купаясь в
заботе, которой окружала его наша мама. Заболев и оказавшись в постели, Ивар не
замыкался в себе, напротив, буквально растворялся в окружающих, жалуясь на
малейшие скачки температуры. Создавалось впечатление, что их с мамой
переплавили и отлили в одной фигуре, и они навсегда теперь останутся единым
целым.
Но потом Ивар внезапно
выздоравливал и исчезал вместе со своими простынями у себя в комнате. Они
возобновили за ним слежку. Йорген следил за ним
вместе со своим лучшим приятелем, Хайнцем. Ивар терпеть не мог Хайнца. Больше
всего ему не нравилась в Хайнце непринужденность. В каком смысле непринужденность?
Естественность? Йоргену не кажется, что Хайнцу так уж
была свойственна непринужденность.
Ивар никогда не симпатизировал
жене Йоргена. В ней он видел ту же непринужденность,
что и в Хайнце. Ивар с презрением относился к этой легкости, этому спокойствию,
которое было так чуждо ему самому. Это словно был другой край, бесконечно
далекий от его пустыни, мерцающей беспокойными огнями. Непринужденность он
воспринимал как уверенность в том, что воды хватит. Не сегодня, так завтра ты
доберешься до реки и утолишь жажду. Ивар никогда не пил из этой реки, и иногда Йорген чувствует себя чем-то вроде экскаватора или инженером,
который постоянно должен перепроверять, что вода продолжает просачиваться
из-под соединившейся с миром личности его брата. Но кому под силу прорыть
каналы на такой бескрайней территории?
Йорген
встает со стула и готов уже выйти на лестничную площадку. Его жена всегда
благоволила Ивару, а тот наотрез отказался общаться с ней, он не хотел иметь
дело ни с ней, ни с ее непринужденностью. Все пошло не так с самого первого дня,
когда им предстояло познакомиться. Ивар не хотел встречаться с девушкой, с которой
обручился Йорген, он не хотел даже знать о ее
существовании. Ивару была присуща такая черта – смотреть на человека и думать,
что этот человек пустое место, и человек действительно становился пустым
местом. Так продолжалось много лет: Ивар делал вид, словно жены Йоргена не существует, как будто он может просто взять и
отрезать ее изображение на общей фотографии.
Когда это началось? Йорген заходит на кухню и достает все из шкафчиков и
ящиков. Начало, конечно же, всего лишь условность, это ему ясно, как божий
день. Так можно тыкнуть пальцем в любой из дней и сказать: «Вот! Вот с чего всё
началось!» Но он прекрасно знает, что это не будет соответствовать
действительности, потому что почти всегда, когда думаешь о чем-то и представляешь
себе что-то каким-то, оно на самом деле оказывается совсем другим. Хотя в этом
нет ничего страшного. Почему бы вымыслу не оплодотворять истину бесконечно?
Даже умершие не скажут, что начало было иным. Поэтому Йорген
просто заявляет: «Все началось там-то и с того-то». Поверни голову налево и
увидишь родственников моего отца – как они стоят там, длинноволосые и хлюпающие
носами. Без них времени бы не существовало, времени, по которому можно шагать с
той же легкостью, что и по тротуару в Эстербро. И вот
он показывает на одну из плиток этого тротуара и говорит: «Все началось здесь».
Всё началось в тот
день, когда он вернулся домой из школы, а Ивар сидел на крыльце, поджидая его. Йорген сразу почувствовал, что что-то не так, потому что
Ивар сидел, расстегнув рубашку и щурясь на солнце, хотя обычно терпеть не мог
выходить подышать воздухом. Уже тогда Йорген
прекрасно понимал, что самая большая ценность в доме – коллекция почтовых
марок, она хранилась запертой на ключ в одном из шкафов на втором этаже. Взгляд
у брата был затуманенным. Когда Йорген проходил мимо,
Ивар вывернул ему руку за спину.
Йорген
заорал:
– Ты мне руку сломаешь!
Но Ивар не сломал ему
руку, он вел брата наверх по лестнице, подталкивая в спину и приговаривая
шепотом:
– Расслабься, маленький
засранец. Ничего с тобой не случится.
Они подошли к той двери,
за которой был шкаф с марками, хотя им, конечно, это запрещали, им запрещали
даже приближаться к этой комнате, которая была спальней их родителей и в то же
самое время чем-то вроде семейного офиса. Шкаф стоял между двух окон, свет
падал в комнату, по карнизу карабкался росток плюща. Ключ висел на крючке рядом
со шкафом. Ивар потребовал, чтобы Йорген
отпер один из ящиков, но, когда Йорген вставил ключ в
замок, ключ сломался. Было слышно, как на участке соседей заработала
газонокосилка.
Ивар подошел к окну и
задернул шторы.
– Какого черта ты
натворил? – прошипел он. – Как мы теперь отопрем шкаф?
– Может, оставим его? –
предложил Йорген. – Можем сказать, что это вышло
нечаянно.
– Нечаянно! Мы,
по-твоему, поднялись сюда и залезли в комнату тоже нечаянно?
– Я этого не говорил, –
отвечает Йорген, каждую секунду опасаясь, что брат
вывернет ему руку еще больнее.
– Хорошая мысль бросить
тут все.
Голос Ивара звучал
надтреснуто, но вдруг он успокоился.
– Мы не можем все так
бросить! Иди в мастерскую и тащи сюда какие-нибудь инструменты.
Йорген
принес весь ящик, в котором Ивар нашел стальную проволоку и протянул ее Йоргену.
– Давай, взламывай, –
велел он Йоргену.
Сам Ивар вооружился
гвоздодером. Он стоял в своих огромных сапогах на ковре и проявлял нетерпение.
До них снова донесся шум работающей газонокосилки. Они оба не проронили ни
слова. Ивар вытащил из ящика коллекцию марок и сел с ней на кровать. Матрац был
таким мягким, что просел под ним на несколько сантиметров.
– Как думаешь, сколько
они стоят? – спросил Ивар, не ожидая услышать ответ. Он прикидывал, какие марки
лучше стащить, так чтобы это не бросилось в глаза.
В последние несколько
лет Ивар стал одним из самых успевающих учеников в нашей фарумской
школе, и скоро должен был состояться конкурс, по итогам которого предстояло
выбрать лучших среди разных классов. Конкурс собирались провести в зале новой,
большой библиотеки, и соревноваться ученики должны были по нескольким
предметам. Сильной стороной Ивара была биология, но по ходу конкурса он начал
сдавать позиции. Прежде всего, его раздражала четкая грань между верными и
неверными ответами, потом еще и учителя стали сбивать его своими подбадриваниями,
ведь он был общим любимчиком.
– Вот черт! – прошептал
он Йоргену на переменке.
Образ любимчика
категорически не подходил Ивару. Его любили все учителя за то, что он в
глубинах сознания находил правильный ответ, выдирая его из щупалец ложных
решений. Всё шло вкривь и вкось. Один раз Ивар даже запер мать в своей комнате,
но это не помогло, наоборот, стало еще хуже. Чем больше она пыталась помочь
ему, тем больше он замыкался в себе. Ивар страшно переживал из-за всего этого,
он никак не мог извлечь из себя то, чего все так от него ждали. Потому что
вторая часть его натуры перегораживала путь наружу, как опрокинутый кем-то
мешок картошки. Ему, конечно, нужно было раскрыться, но он замкнулся в себе. По
отношению к школе он продолжал оставаться, кем был: мальчиком, основы
внутреннего мира которого рухнули.
Вот бы сейчас оказаться
дома! Почему он не держался подальше от этой ужасной квартиры! Йорген наконец поговорил с женой и теперь сидит, спрятав
лицо в ладони. Почему? Почему
непременно нужно въезжать в квартиру, в которой только что умер человек? Почему
было просто не нанять кого-нибудь, кто бы тут все убрал? Почему он, так любящий
семью и работу, должен вникать во все эти проблемы своего брата? Он любит свою
работу, это неоспоримый факт. Каждое утро он радуется тому, что идет в офис,
каждый день предвкушает, как скоро вернется с работы домой, к семье, он обожает
жену, обожает играть со своим постреленком в футбол. Спокойная жизнь по душе Йоргену, и, наверное, он самый гармоничный в их роду за
последние несколько поколений.
Звонит мама и голосом,
который вот-вот готов надломиться, спрашивает:
– Как дела, мой
мальчик?
Обычно Йорген отвечает, что все в порядке. Но сейчас он не
находится, что ответить. С тех пор, как он женился в восемнадцать лет на
девушке, которой тоже было восемнадцать, они расставались друг с другом самое
большее на пару дней, а тут не виделись уже почти месяц. Больше всего Йоргену хочется уехать отсюда, бросив все, как есть.
Единственная причина, по которой он еще не уехал: он боится оставить здесь
частичку себя.
Могло ли все получиться
иначе? Этот вопрос Йорген вертит так и эдак,
поскольку, наверное, и правда не было другого выбора, кроме как перейти в
контрнаступление, что мама и сделала. Йорген очень
хорошо помнит, как она отказалась разговаривать с Иваром, отказалась считаться
с его вечной «брюзгатней», как она это называла. Он
должен был вести себя, как подобает, а это как раз было совершенно
неосуществимо. Скандалы вспыхивали по каждому, самому незначительному, поводу.
Так, например, в обязанности Ивара входило сдавать в магазине пустые бутылки,
но сам он никогда не следил за тем, сколько стеклотары скопилось под раковиной.
Только когда мама обнаруживала, что там больше просто нет места, она звала его
и посылала в магазин сдать бутылки. Она разговаривала с ним, не особенно
выбирая выражения, отдавала ему приказы, как генерал солдату. Прежде чем вообще
начать разговор, она его сперва как следует отчитывала. Когда Ивар возвращался
с пустой корзиной и несколькими кронами, вырученными за сданные бутылки,
поднимался вопрос, не надул ли он ее. Отправляя брата в магазин, мама не
пересчитывала бутылки, но, когда он возвращался, была уверена, что может
прочесть следы мошенничества на его лице.
– Это не все деньги! –
громогласно уличала она его.
Между тем это еще
вопрос, кто кого обманул, и возникает он именно теперь. Йорген
сидит в квартире, освещаемой только уличным фонарем. Он проснулся среди ночи и
не стал включать свет. Почему Ивар ни разу не попросил ее пересчитать бутылки? Почему
предпочитал терпеть подобные обвинения в свой адрес? В качестве ответного шага
он повесил на дверь своей комнаты замок, так что мама никогда не могла к нему
войти.
Иногда Йорген спрашивает себя, а преодолел ли бы он вообще все
это, не будь у него семьи? На следующий день после обеда он звонит домой. Сын
играет в футбол, у него все отлично. Поговорив с мальчиком, он зовет к телефону
жену, немного болтает с ней, пробует уломать ее сложить вещи в багажник машины
и приехать в Копенгаген. Ему нужно общение, да, ему просто необходимо, чтобы
кто-то вырвал его из этой мрачной квартиры, со всеми мрачными воспоминаниями,
которые она навевает. Но его жена не в восторге от Копенгагена, ей совсем не
нравится находиться в столице, и к тому же она отнюдь не горит желанием, чтобы
ей напоминали об Иваре. Сынишке, конечно, любопытно съездить, но у него много
других дел.
Ивар, кажется, был
подростком, когда решил, что в его случае лучший выход – игнорировать мать
целиком и полностью: он как бы вырезал ее с общего фото. Это почти читалось у
него на лице, видно было, как эта трещина, подобно незажившему шраму,
спускалась вниз к подбородку. Однако был период времени, когда могло
показаться, что они с матерью достигли компромисса, что он смог понять ее
позицию, понял, насколько она бывала невероятно слепа, и решил, как капитан
корабля, держать курс в обход рифов. Но едва Ивар делал попытку обойти мать
стороной, как она немедленно намеренно усложняла ему жизнь.
Кроме квартиры, где Йорген пытается навести порядок, выбросив мусор и ненужные
вещи, есть еще подвал, закуток в подвале, забитый всяким хламом, – клетушка с
дверью, сделанной из проволочной сетки, сквозь которую видно все, что находится
внутри. Йорген еще ни разу ее не открыл. Он нашел
ключ с биркой «от подвала», даже спустился туда и глянул, как там все выглядит,
но пока еще не приступал к делу. Как только он откроет дверь, все это барахло
повалится ему на голову и, с большой долей вероятности, отбросит его на
несколько недель назад.
В один из дней приходит
мать, и он вынужден пустить ее в квартиру. Она приходит после обеда, в
солнечный день. Йорген как раз немного прибрался и
хотел прикинуть, насколько он продвинулся в целом. Раздается отдаленное
жужжание домофона. Маму привозит машина социальной службы, занимающейся
транспортировкой инвалидов, она пробила эту льготу в коммуне. Йорген сбегает вниз по лестнице, чтобы встретить ее, он
всегда боится заставить ее ждать. Но когда он выходит на улицу, мама вполне
довольная сидит в своей инвалидной коляске и смотрит на деревья, на которых
только что распустились первые листья.
Йорген
улыбается, и тут происходит нечто странное: внезапно у него возникает ощущение,
что это не он смотрит сейчас вокруг, он чувствует, как через его глаза смотрит
на окружающее его брат своим треснувшим на холоде взглядом, он чувствует, как
брат вселяется в него, вызывая неприятные ощущения, потому что тело Йоргена как будто выточено из камня. На мгновение он
испытывает страх: все ли в порядке с его пятью чувствами. Потом звонит по
домофону соседу, обещавшему помочь поднять маму наверх по лестнице. Коляску они
оставляют на лестничной площадке первого этажа.
Поднявшись в квартиру,
они усаживают маму Йоргена на диван, сосед уходит к
себе. Ноги мамы не достают до пола, она болтает ими в воздухе, как маленькая
девочка. Ваза с пластмассовыми цветами стоит на подоконнике, мама смотрит на
цветы и, кажется, не замечает того, что они искусственные. Они кажутся ей
красивыми.
Йорген
идет на кухню заварить чай. Пока закипает вода, он стоит и смотрит в окно –
вниз, во двор. Прислушивается к воде, которая начинает урчать. Мама сидит и
напевает себе что-то под нос, как ребенок.
Она не задерживается у
него надолго. Сосед снова помогает ему – теперь уже спустить маму вниз, и, хотя
было приятно побыть с ней вместе, Йоргену хорошо
оттого, что она уже уходит. За ней уже приехала машина, водитель вылезает из
кабины, чтобы открыть дверцы кузова, освобождает место для коляски. Йорген заверяет мать, что Ивар заключил мир с членами своей
семьи, прежде чем умереть. Мама улыбается и чувствует облегчение оттого, что
взглянула на квартиру, наконец она это сделала. Говорит что-то смешное
водителю, и на мгновение Йорген чувствует к ней
ненависть. Потом спрашивает ее, все ли она взяла.
– Да, – говорит мама.
Потом добавляет, что
скоро он сможет выбраться навестить ее, со всей семьей, а она что-нибудь
испечет. Йорген захлопывает дверцу кабины и машет ей
рукой. Он поднимается в квартиру, бросается на диван и чувствует, что он один.
Он осматривается по сторонам, опасаясь, что ему никогда не разгрести тут все. Боится,
что никогда уже отсюда не выберется.
Перевод с
датского Егора Фетисова