Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 57, 2017
1.
Вот
уже второй час я всматриваюсь в пустоту белого листа под фотографией апатично глядящего
куда-то за пределы кадра ребенка. Яркие цвета детской одежды, прогулочной
коляски. Что можно написать в такой ситуации? Что нужно написать? Пропал
ребенок? Ребенок похищен? Внимание!? Чтобы его привлечь, нужно поместить на
листе огромногрудую девицу и написать нечто в духе: «Внимание, ребенок почти
точно похищен и вполне вероятно зверски убит, а если повезет, то расчленен и
изнасилован. Желающим получить сольное выступление в программе о чрезвычайных
происшествиях просьба обращаться по телефону…» Советовали указать какие-то
приметы, особенности внешности, но какие у него могут быть особенности – я сам
с трудом отличил бы его от других детей, если бы кто-то тайком от меня его
переодел. Если бы я вздумал похищать ребенка, я бы первым делом избавился от
старой одежды. Если преступник не идиот, он так и поступил. Интересно, полиция
додумалась до этого? Обыскивает ли все мусорные контейнеры и свалки в поисках
его одежды? Стоит позвонить им и спросить? Если они этим действительно
занимаются, подумают, что я учу их работать, суюсь не в свое дело. А если не
додумались? Тогда тем более разозлятся. Не стоит настраивать полицию против
себя. Тем более эта следователь – такая вся идеальная, суперпрофессиональная с
виду. Чтобы к такой подкатить, нужны стальные яйца. Или отсутствие интеллекта…
Интересно, она встречается с кем-нибудь? Вряд ли, хотя кто ее знает… В любом
случае звонить ей и учить ее работать я никогда не решусь. Может, попробовать
самому? Проедусь по кварталу. Наверное, не так-то много мусорных баков в округе.
Или много? Понятия не имею.
Но
сначала дописать объявление. Не думая, по шаблону. Не надо изобретать
велосипед. Да и нельзя тут ничего придумать. И все равно никто на эти
объявления не смотрит. Я сам никогда не смотрел. Если только из любопытства.
Когда пропадали дети постарше, я всегда думал, что они убежали сами. Был
уверен, что они отлично проводят время. Представлял себе какой-то секретный
детский мир, без взрослых, без правил. Обычно их находят через пару дней в
одном из торговых центров с полными карманами ворованного шоколада и игрушек. Но
моему-то всего ничего. Он даже ходить толком еще не может. Скорее только
бегать. Как только замедляется, сразу падает. Мне кажется, он глуповат. Если
честно, я всегда думал, что мой ребенок будет гением. Ну, не гением, но очень умным, по крайней мере, смышленым. Но к
тому моменту, как он появился, я уже понял, что в жизни все бывает не так, как
предполагаешь. Арчи с самого начала был, как бы сказать, обычным, таким, как
все чужие дети. Точно ничем не лучше. До сих пор не говорит. Так – какие-то
обрывки. И тоже, скорее не говорит, а выкрикивает. Какие-то латинизмы.
Повеления. ПАПАДАЙ, КАРОВАМУ. Похож на пьяного китайца. Милый, конечно.
Готово,
распечатываю. Копий пятьдесят для начала. Как их крепить? Скотчем? Клеем? Нужно
купить и того и другого. Заодно заеду посмотреть на мусорные баки. Лиза спит.
Выпила килограмм таблеток. Не буду будить. Страшно себе представить, как она
все это переживет. Будет переживать. Может, еще все обойдется… Оставлю записку.
«Уехал за клеем и копаться в мусоре». Двусмысленно. Сейчас не поймет. Просто – «уехал
за клеем и скотчем для объявлений. Скоро вернусь». Не думаю, что она до меня
проснется. Только бы не просыпалась. Одна испугается. Остаться? Не могу сидеть
на месте. Я быстро.
Вывожу
пикап из гаража. Новенький. Ведет себя просто отлично. Думал, что никогда не
смогу водить. Ну, не то чтобы совсем, но так, чтобы в свое удовольствие.
Знаете, спокойно так, без стресса. Чтобы за рулем, как дома. А вот в него
просто влюбился. Отличный автомобиль. Немного прожорливый, ну, да ладно. Раз я
вечно на диете, пусть хотя бы он себе ни в чем не отказывает. Он-то не
потолстеет.
Итак,
утром я, как всегда, уехал на работу. Около восьми. К тому моменту, кажется,
никто еще не проснулся. Первые годы мы с Лизой всегда завтракали вместе. Я
готовил завтраки. Люблю готовить, честно. Не ради выпендрежа, просто есть в
этом что-то правильное, что ли. Так мне казалось. По выходным даже приносил
завтрак в постель. С ребенком, конечно, уже не до этого. Да, утром я их,
кажется, даже не видел. В обеденный перерыв, по обыкновению, позвонил домой,
узнать, как дела. Лиза была не в настроении, говорила, что совсем не выспалась,
что малыш сегодня очень активен, что скоро, вероятно, вымотается, и им удастся
днем как следует вздремнуть. Утром они ходили на прогулку в зоопарк. Давно
надеемся на то, чтобы Арчи полюбил животных. Пока отношения у них не
складываются. Кажется, он не видит различий между ними и игрушками. Думаю, это
плохо. Они вернулись из зоопарка незадолго до моего звонка. Затем, судя по
рассказу жены, они прилегли. На этом все. Когда она проснулась, Арчи не было.
Разумеется, Лиза винит себя. Ненавидит себя. Она ни в чем не виновата. Я
понимаю её. На сто процентов. Если бы я был на ее месте, я бы только и делал, что
кричал: «Я не виновен!»
Следователь,
кажется, ее зовут Анна, держится с нами настороженно. Я бы даже сказал – враждебно.
Хотя формально у меня к ней не может быть претензий. Ведет себя максимально
корректно. Тем не менее, заводит известное по всем голливудским фильмам: «Как
правило, детей похищают либо родители, либо другие родственники. Возможно, близкие знакомые». Говорит, что ни одной версии
пока нельзя исключать. Все это, конечно, верно, но… Не представляю, чтобы
кому-то из знакомых пришло в голову украсть у нас Арчи. Да у нас и друзей-то
фактически нет. Я с единственным приятелем по университету не встречался,
наверное, год. Жена с однокурсницами встречается, кажется, чаще, может быть,
раз в месяц или в два. Может, в три. Не велика разница. По правде сказать, мы
никогда ни в ком не нуждались, нам было здорово вдвоем, только вдвоем, мы сразу
это поняли. Просто находиться поблизости и не важно, чем заниматься. Ну, а
после появления Арчи, понятное дело, время на светские визиты исчезло вовсе.
Соседей мы не знаем. Даже по имени. Если кого-то из них вижу, то здороваюсь, но
не более того. Даже парой слов ни разу не перекидывался. Думаю, и Лиза тоже. С
чужими она еще менее общительна, чем я. Конечно, я понятия не имею, кто эти
люди – наши соседи. Возможно, среди них есть и маньяки. А еще шпионы, вампиры,
садо-мозахисты, инопланетяне, похитители велосипедов и коммунисты. Совершенно
респектабельная публика. Ради этого мы и переезжали в новый район. Но чтобы
кто-то из них похищал детей? Родственники? Да нет, не может быть.
В
круглосуточном супермаркете совсем пустынно. Заспанный охранник с подозрением
поглядывает в мою сторону. Вряд ли можно принять меня за одного из тех, кто
нюхает клей. В детстве я встречал таких. Он наверняка тоже. Думаю, у нас в
действительности куда больше общего, чем ему кажется. За кого, интересно, он
меня принимает? Хотя какая мне разница? Плевать на него, у меня пропал ребенок.
Я должен что-то делать…
Расклеивать
посреди ночи листовки – не самое приятное занятие. Скотч оказался абсолютно
бесполезен. Клей помогал немногим больше. Работа шла чрезвычайно медленно.
Чтобы приклеить одну-единственную бумажку уходит не меньше пяти минут. Лучше
отложить до утра. Затея с мусорным баком. Стоит проверить или нет? Конечно, в
этом есть определенная логика. Вот будет смеху, если меня, приняв за
конкурента, побьют бездомные. Нет, сейчас не до шуток. Подъехать, посветить
фонариком, может, чуточку разгрести мусор. Чем-нибудь вроде палки. Хотя сейчас
темно. А под утро будет уже поздно – мусор вывезут. Начну осматривать
контейнеры от ближнего к дому, постепенно расширяя круг поиска по спирали.
Кажется, так советуют вести поиски в детективных сериалах. Эти бесконечные
сериалы. Детективные истории. Задачи, имеющие единственное верное решение.
Всегда задавался вопросом: а если загадка не
имеет решения, если правильный ответ не предусмотрен, если ее просто невозможно
разрешить? Зло останется не только не наказанным, но даже и нераспознанным, неназванным?
2.
Если
честно, я был уверен, что, выходя из кабинета, Анна бросит патрульным что-то
наподобие: «Отделайте его хорошенько и вышвырните вон». Но нет – меня
продержали еще минут двадцать, а потом, вернув документы, отправили подобру-поздорову
домой.
Итак,
я все-таки потащился копаться в мусоре (да, да, такой вот я идиот). Прилепив к
электрическим столбам едва ли с дюжину листовок, я не смог устоять перед этой
навязчивой идеей. Для начала я вернулся к дому и повел машину по тому же пути,
по какому обычно добираюсь до ближайшей контейнерной площадки. Разумеется, в
этом не было никакой необходимости, и я мог сразу проехать на место, но тогда
мне почему-то казалось очень важным сначала вернуться к дому и проследовать
именно этим маршрутом. Я вел машину параллельно тротуару и представлял
одновременно и себя, ежедневно волочащего большой черный пластиковый пакет, и
несущего безвольное тело ребенка похитителя. Его фигура была поразительно
похожа на мою, одет он был, по канонам жанра, во все черное. Скрывал лицо под
просторным капюшоном толстовки. Через некоторое время и я, и он одинаково
беспечными движениями выбросили и мусор, и ребенка в ярко освещенный
автомобильными фарами контейнер. Не оглядываясь и я, и похититель поспешили
обратно.
Не
выключая фар и не запирая дверь автомобиля, я направился к цели. Остановился
буквально в шаге от контейнеров. Как описать это чувство? Словно я стеснялся
пригласить одного из них на танец. Потом в голове мелькнуло, что мне не следует
копаться там голыми руками. Я развернулся и побежал к машине. Нашел в багажнике
монтировку. Пытался найти перчатки, знал, что они где-то должны быть, но
терпения искать их не хватило. Подбежал к бакам. Поворошив в первом попавшемся
с пару секунд, я в остервенении отбросил ненужную железяку и с невероятной,
пожалуй, ни разу до того не испытываемой яростью стал вышвыривать мусор из бака
голыми руками. В воздух полетели тучи грязного целлофана, картофельных очисток,
прокладок. Взрыв едкой, сладкой, ядовитой вони. Липкая мерзость на ладонях.
Брызги какой-то гнили попадали на лицо, волосы. Я закричал, уронил первый
контейнер, затем второй, третий. Разбрасывал мусор ногами, царапал ногтями
асфальт, разрывал и разгрызал плотные полиэтиленовые пакеты…
Очевидно,
полиция подъехала довольно быстро. Страх незамедлительно вернул мне ощущение
реальности. Не пытаясь сопротивляться, сел в машину. Старался вести себя как
можно более адекватно. Спокойно объяснял все произошедшее. Снова и снова. Утром
пропал ребенок. Стресс. Сорвался. Позвоните следователю. Анне. Вот ее номер
телефона. Разрешите заглушить двигатель и запереть машину. Спасибо большое.
Спасибо за понимание. Я в порядке. Уже в порядке. Невероятный стресс. Не
описать словами. Войдите в мое положение. Жена дома. Одна. Испугается. Понимаете.
Да, конечно, проедем, я не возражаю.
Конечно, просто хотелось вернуться до того,
как она проснется. Разумеется, если получится. Разумеется.
По
дороге в участок все мое воображение занимали яркие сцены полицейского произвола.
Воскрешал в памяти всевозможные обрывки скандальных новостей. Сломанные на
допросах позвоночники, подожженные уши. Что еще? Разумеется, многочасовые
допросы и лампа в глаза. Вспомнил даже прочитанный когда-то Архипелаг ГУЛАГ.
Вся надежда на то, что Анна придет и подтвердит. Правда, и сама Анна
представлялась мне тогда кем-то вроде Ильзы – свирепой тюремщицы из небезызвестного
Хесуса Франко.
Умыться
и почистить одежду в отделении мне, разумеется, не дали. Точнее, никому это не
пришло в голову, а сам я попросить не решался. Зловоние не казалось мне больше
таким притягательным, меня подташнивало. Но я твердо решил лишний раз не
привлекать к себе внимания и быть удобным правонарушителем – со всем согласен,
права не качает, повода для беспокойства никому не дает. Да, такой
правонарушитель, как я, должен быть на вес золота. Он половину работы делает за
полицейского, разве нет? Вот как-то так я себя утешал.
Анна
появилась минут через сорок, может, раньше. Не исключаю, что она и ночует на
работе, кто же ее знает? Выглядит она именно так, как, по моему мнению,
выглядит настоящий трудоголик. Как и при первой встрече, сурова. Слушала, не
моргая и не кивая головой. Я очень ждал от нее чего-нибудь вроде «так»,
«понятно» или хотя бы «угу». Но нет – ничего подобного. Сухие «зачем?», «во
сколько?», «а потом?» Вообще-то, передо мной стоял огромный вопрос: говорить правду
или нет. Или попробовать выдавить из себя нечто среднее, более или менее
правдоподобное и максимально меня обеляющее. В чем, вообще, в моей ситуации заключалась
правда? Я решил рассказать, что мне пришла в голову идея: преступник мог
выбросить одежду Арчи в ближайший контейнер. Поехал проверить, а потом потерял
контроль. В любом случае, характеризовало меня это только отрицательно. Как
крайне неуравновешенную личность. Я был уверен, что теперь буду главным
подозреваемым. Если не был им с самого начала. Хотя у меня же алиби, разве нет?
Итог
разговора был предсказуем – мне предельно жестко и предельно корректно посоветовали
не мешать расследованию и не предпринимать никаких действий без ведома полиции.
В половине пятого утра я вышел из участка и пешком направился к дому.
Общественный транспорт начнет ходить только через час.
3.
На
самом деле, я даже толком не знал, как добираться до дома. Я просто шел по
направлению, где, скорее всего, должен был располагаться наш район. Малоэтажные
улицы пригорода, на автомобиле преодолеваемые за считанные секунды, пешеходу казались
просто бесконечными. На меня обрушилась нечеловеческая усталость, несовместимое
с жизнью желание спать, голод. Я замерз. Наверное, никогда до этого я не
чувствовал себя настолько жалким и одиноким, настолько потерявшимся. Почему-то
хотелось вернуться в участок и во всем признаться Анне. Сознаться в том, что я просто
маленький эгоистичный засранец, ленивый и трусливый бездельник, ужасный муж и
отвратительный отец, что мне абсолютно наплевать на своего ребенка и что где-то
в душе я даже хотел бы, чтобы он вот так вот исчез. Чтобы мы с женой снова остались
одни. Чтобы мы даже не были мужем и женой – просто дурачились бы целыми днями вместе.
Спали каждую ночь в обнимку. Вот как, знаете, когда в детстве у тебя остаются
на ночь друзья. Только без родителей и с сексом. Просто я не был готов стать
отцом. Не готов и сейчас. Даже не так. Я не хочу становиться отцом. Я не хочу,
чтобы на свет появлялась еще одна копия меня. Причем плохая копия. Совсем на
меня не похожая. Вернее, мне на это даже наплевать, просто я не хочу ни за кого
нести ответственность. Я не хочу ни за что нести ответственность. Я хочу, чтобы
мне все простили. По большому счету, я же ни в чем не виноват. Ну, даже, если в
чем-то и виноват. Просто простили. Поняли. Дали еще один шанс. Под своим чутким
руководством. Давали бы мне простые, несложные рекомендации. Несложные задания.
На каждый день. На следующий день проверяли бы выполненное. Если бы было что-то
не так – делали бы замечания, я бы понимал и все исправлял. Знаете, я ведь в
детстве был способным и старательным. Наверное, даже самым умным в классе. И главное,
чтобы все без спешки. Главное – спокойно. Дайте
мне шанс начать, пожалуйста, дайте шанс начать заново. Я буду стараться,
обещаю, честно-честно… Тут я сел на обочину и заплакал.
Не
знаю, сколько прошло времени. Достаточно для того, чтобы окончательно рассвело.
Заметив первого утреннего пешехода в конце улицы, я как ошпаренный подскочил на
ноги и с невозмутимым видом зашагал вдоль тротуара. Устремлен и сосредоточен.
Вне всякого сомнения, очень спешу и безумно занят. Такому, как я, не до ерунды.
Сознание понемногу возвращалось. Не без некоторого удивления я обнаружил, что
нахожусь уже довольно близко к дому.
В
трех перекрестках от моего квартала открывалась вполне сносная кофейня. Как ни
странно, но возвращаться домой мне абсолютно не хотелось. А вот перспектива
взбодриться чашкой крепкого черного кофе и парой круассанов казалась весьма
заманчивой. А еще мне очень хотелось закурить. Разумеется, в обычной жизни я не
курил. Умел, любил, но не курил. Почему? Думаю, вы прекрасно знаете таких, как
я. Даже не хочу объяснять. Как назло, приобрести было все еще негде, все, кроме
кофейни, было закрыто. А на улице можно было
встретить разве что не протрезвевших после вечернего застолья дворников. Правда, один дядька на парковке перед кафе показался мне
вполне вменяемым, но подойти и попросить сигарету я так и не решился.
Раздосадованный и угрюмый, я ввалился в кафешку.
Знаете,
я давно полюбил представлять себя этаким писателем-затворником, живущим неведомой
для посторонних жизнью, пишущим вот по таким вот заведениям, от случая к
случаю, разрозненные экспрессивные обрывки текста, которые в итоге складываются
во что-то пронзительное и поэтичное. Должен признаться – ничего и никогда я так
и не написал. Даже не начал. Приходил пару раз в кофейню с ноутбуком, но так
его и не включал. А еще я всегда торопился. Всегда. Сколько себя помню. Каждую
минуту. Но сегодня я буду пить кофе. Да, буду пить кофе. Медленно пить и ни о
чем не думать. И начну писать книгу. А потом пойду и отыщу своего чертового
сына.
Сделав
заказ, я прошел в туалет, чтобы привести себя в порядок. Как ни странно, за
ночь вся грязь словно засохла и отвалилась. Сняв пиджак и пригладив водой
волосы, я превратился во вполне респектабельного молодого человека, волею
судьбы коротавшего ночь в дороге. Посетителей, кроме меня, не было, но я все
равно выбрал небольшой столик в уголке. Кофе разливался по телу теплом и
спокойствием. Какой все-таки бред эти запреты на курение в общественных местах
– будь у меня возможность выкурить сигарету, утро можно было бы назвать просто
идеальным. Я, было, вспомнил о своем желании писать, но ни ручки и бумаги, ни
ноутбука у меня, разумеется, с собой не оказалось. Попросить ручку у парня за
стойкой я постеснялся. Единственное, что мне
оставалось, так это потягивать свой кофе. Я подумал, что неплохо было бы в этом
случае пересесть к окну и поглазеть на просыпающийся город, но было уже как-то
неудобно. К тому же я весьма обоснованно подозревал, что никаких стоящих видов
он для меня сегодня не приготовил. Поразмыслив еще с полминуты, я снова
отправился в туалет – передернуть.
4.
А
что если Анна была права. Нет, я, разумеется, уверен в том, что не похищал
собственного ребенка. И за Лизу тоже могу поручиться. Но что если, скажем,
кто-то из родственников окончательно свихнулся? Например, моя мать.
Действительно, если бы меня спросили, кто из твоего окружения рано или поздно
слетит с катушек, я бы с уверенностью указал на нее. Сумасшедшей она,
разумеется, была всю жизнь. Но до поры до времени ей удавалось скрывать это от
посторонних. Но от собственного сына такого не утаишь, нет. Я помню все безумные
сцены, которые она устраивала мне, когда я был маленьким. По любому поводу.
Испачкал джинсы в траве, забыл поправить за собой покрывало на кресле, недостаточно
хорошо вел себя перед ее знакомыми. Иногда она орала на меня так сильно, что
могла обоссаться не сходя с места и даже этого не заметить. Решено, нужно
срочно навестить матушку.
Давненько
я не врубал в машине "Металлику", громко, неистово громко, яростно.
Улицы еще не успели закупориться спешащими на работу клерками, и я гнал свой внедорожник
на полной скорости. Плевать мне на полицию – сегодня я уже побывал в участке. И
что? Они абсолютно меня не впечатлили. Я ожидал увидеть суровых безжалостных
мужланов, готовых ради развлечения вышибить тебе зуб-другой. На практике они
были больше похожи на эдаких тихих извращенцев, для которых за праздник –
позволить себе отмудохать какого-нибудь пьянчужку или собственного пятилетнего
сына.
Итак,
мне нужен какой-то план. Нельзя же просто так ввалиться к ней и спросить – не
похищала ли она своего внука. Вполне возможно, что если это действительно
сделала она, то ей где-то необходимо его прятать. Или его тело. Способна ли она
на убийство? Да, конечно, способна. Сумасшедшие способны на что угодно. Я даже
не хочу пытаться установить причины, по каким она могла это совершить. Просто
принимаю как данность. Разумеется, маман очень удивится, увидев меня на пороге
в будний день, да еще и с утра пораньше. Думаю, что не стоит ей ничего
говорить. Про исчезновение ребенка. Если она в этом замешана, то в любом случае
себя выдаст. Постараться заболтать ее и незаметно обшарить дом. Подвал-чердак.
Лучше всего выпроводить ее на работу, а затем все основательно исследовать.
–
Привет, мам, я развожусь! Поживу у тебя пару дней, ты не против?
–
Что ты несешь? Думаешь, я не знаю про Арчи?
–
Тебе звонила Лиза?
–
Да, а еще полиция. Обещали подъехать сегодня утром и поговорить.
Девушка-следователь. Кажется, Анна…
–
Да-да, Анна. Эта Анна просто проходу мне не дает. Знаешь, кажется, я ей
нравлюсь.
–
Разумеется. Будешь завтракать?
–
Давай. Я, если честно, уже завтракал в кафе. Знаешь, там неподалеку от нашего
дома недавно открылась небольшая кофейня. Вполне современная. Решил вот сегодня
заглянуть, а то все некогда как-то, а тут если уж все равно… Ну, ты
понимаешь…
–
Так что там с Арчи?
–
Ну… пропал… Полиция ищет… А я вот решил…
–
Решил, что я совсем свихнулась и похитила собственного внука?
–
Ну, если вкратце…
–
Знаешь, что? Давай-ка перекуси как следует и отправляйся поспать. Можешь занять
спальню. Тебе явно нужно хорошенько отдохнуть. Такое несчастье.
Вот
еще, подумал я. Разумеется. Мой ребенок похищен, а я буду тут объедаться маминой
стряпней и дрыхнуть в родительской спальне. Так я и побежал. Хотя было бы
действительно здорово немного вздремнуть. Матрас у них шикарный,
ортопедический. Наверное, выложили за него целое состояние. Боже мой, да у них
блинчики на завтрак. Даже подозрительно, как будто она ждала меня. Все-таки не
стоит окончательно снимать с нее подозрения…
5.
Боже
мой, сколько я проспал?! Где я? В родительской спальне? Она что, подмешала
что-то в свои чертовы блинчики? Может, именно поэтому они всегда и были такими
вкусными, может быть, она всегда добавляла в них снотворное. Или кокаин.
Поэтому я и вырос таким неврастеником. Поэтому я и не вырос. В доме очень тихо,
значит, отец еще не приходил с работы. Интересно, сколько ему лет? Сколько
все-таки сейчас времени? Солнце такое яркое. Наверное, часа три. Где мама? Ушла
на работу и оставила меня здесь в одиночестве? Нужно обследовать дом! Точно, я
же хотел найти сына. Как удачно сложилось – буду искать сына, а если она
застукает меня, то скажу, что искал ее. Но вот же она – спит на диване в
гостиной. Значит, побоялась оставить меня одного? Она что, не доверяет мне?
Боится, что я что-нибудь натворю. Что я могу сделать с их домом? Оставить
беспорядок? Не убрать за собой посуду? А может быть, в блинах действительно
что-то было подмешано, только подмешала не она, а настоящий похититель? Почему
она так глубоко спит? Почему Лиза спала так глубоко, что не услышала, как
пришли за Арчи? Но кого он хочет похитить сейчас? Неужели он придет за мной? Мне
нужно бежать, я хочу убежать, но ноги меня не слушаются, они словно ватные, я
едва могу ими двигать, не то что идти. Я хочу крикнуть, разбудить маму, если
она проснется, то Он не сможет меня похитить, мама прогонит его, но голоса тоже
нет, как нет сил передвигать конечностями.
Мама
спит, я лежу на полу в гостиной, не могу ни идти, ни ползти, ни кричать. По
щекам стекают крупные капли. Часть из них попадает на губы, и я чувствую, какие
они соленые. Я слышу, как открывается входная дверь, слышу его шаги, вижу его
тень в коридоре. Он пришел за мной. Меня уже ничто не спасет. Он берет меня на
руки. Больше меня никто не увидит.