Опубликовано в журнале Новый берег, номер 57, 2017
***
Тот жил и умер, та жила
И умерла…
Арс. Тарковский
Я так отвык от города, в котором
вся жизнь моя как день один прошла,
что нет охоты к долгим разговорам
о том, где этот жил, а та жила,
а те живут, и лица их не стёрты,
хотя и не яснее, чем тогда,
последние из тающей когорты,
текучие, как ночь или вода,
и нет желанья сделать их живее,
пусть остаются розно и вовне,
ни о себе нисколько не жалея,
ни, Господи помилуй, обо мне.
***
… И я почему-то решил,
что мало на свете грешил
и снова глаза закрываю
на всё, что содеяно мной,
и вот, как волчок заводной,
крутясь, то коплю, то теряю
и, скорое слыша ку-ку,
костистое тело влеку,
до чада печного сгораю
и в чёрную землю теку.
А белое небо моё
обжило давно вороньё
и рваным пером запятнало,
и трупным заткнуло тряпьём,
и сам я валяюсь на нём
от века ни много ни мало,
и, кажется, разницы нет,
какой это крап или цвет,
и чей, и чего не бывало,
чего не молчалось в ответ…
Летите себе, я не ваш,
я вашей породы не славлю,
чужой не пятнаю пейзаж
и свой не бросаю на травлю,
и где бы я ни был теперь,
а слово заветное знаю,
ничем никому не пеняю
в моей веренице потерь.
Те и эти
Для Бога мёртвых нет.
А. А.
… А те, что, как мёртвые, в Бабьем лежат
и в Дробицком тоже лежат,
опять и опять погружаются в ад,
но только – в сегодняшний ад.
Их внуки и правнуки, словно смирясь,
и даже взаправду смирясь,
обжили свою несусветную грязь,
а может быть, больше, чем грязь,
где новое время проходит, как тать,
и правду ворует, как тать,
поскольку предать – это значит предать,
не просто забвенью предать.
***
В глазах весны ледок застыл,
и в поступи – застыл.
И я уже не тот, что был,
совсем не тот, что был.
О как я медленно живу,
с оглядкою живу –
стежком по шву, стежком по шву,
по хоженому шву,
пока не сломится игла,
ходя туда-сюда
над краем швейного стола,
по самой кромке льда,
пока я вовсе не замру,
сухой водой звеня,
и снег поспешный на миру
не занесёт меня.
Из письма
<…> война окончена а мира нет как нет и всякий раз к полуночи примерно я в полусон впадаю в полубред открытый мне как чёрная каверна и в том же полусне-полубреду я различаю жгучую звезду похожую на каплю кровяную на капельку слюнную изо рта горячую дурную смоляную а мне казалось хворь пережита война прошла дорогою хворобной дышать легко и родина живет ещё один последний поворот настанет свет неспешный и недробный такое счастье к утру моему пускай не счастье но покой и воля черным-черно в моём ночном дому и жжёт звезда оттоле и дотоле <…>
Капля
Что несёт почтовый голубь
в узком клюве костяном,
воспалённом, точно жёлоб,
поперхнувшийся зерном?
Не военную победу
над руинами страны,
чьи черты, которых нету,
все давным-давно сданы,
не послание с печатью
на казённом сургуче,
равносильное проклятью
при анафемской свече,
и не веточку синели
над зелёною землёй,
где святилища, как ели,
пахнут новою смолой,
и не голосом любови
гулит голубь как навзрыд –
он густую каплю крови
в сизом клюве бередит,
и теперь, как чёрный ворон,
камнем падая с высот,
смертной вестью опозорен,
убиение несёт…