Опубликовано в журнале Новый берег, номер 56, 2017
***
Кто ловит в зеркальную клетку свою
по слову с востока и запада, по соловью
серебряно-карему, кто позабыл, что поймал
и, глядя на юг и на север, восторженной птичьей
сухой роговицей не уравновесит провал –
сам станет добычей.
***
подкинули не поняли кому
на выпивку
впитав по одному
все голоса осеннего вина
акустика
останется
одна
***
…по краю, не скрою – свой ветер и ангел свой:
отпускают руку, «сама, – говорят, – сама…»
Приморское имя проступит ещё, как соль;
вода омывала,
рванула
и понесла
колосья и вёсла, строительные леса,
сквозь по базарам – сирень, молоко, табак,
кисейные недра, лоскутные голоса,
и нет за листвой послания –
пусть уж так…
***
орфей володя лодка довезёт их
куда нельзя не зря была нужна
чтобы косым дождём уже без лёгких
дышать в миру где речь твоя жена
царевна ожерелий и растений
горит в чужих руках обнажена
ведёшь её долиной смертной тени
и чуешь
не она
***
смыкали ветви
бывали вместе
случайно нет ли
на переезде
за бездорожьем
простим-помашем
на белом божьем
на отченашем
***
сентябрь гончара поймёт
пальцы легче перепелов
каждая глина своё вьёт
молчание – словно души снов
повредившихся в умах
покачиваются в сетях
плечом отталкивая март
оберегая свой сентябрь
***
…возражая отцам и не внемля детям,
запевает и снова смолкает ветер,
застревая между струн огромной
опрокинутой в сердце арфы –
там лещи, лини, золотые карпы
вьются, якобы падают, то есть как бы
поднимаются по наклонной,
разрывают сердце и ветер ловят
плавниками из молока и крови,
призрачной предательски нежной ткани
(ветер носит, а время терпит),
но плывущим что – слепота затеплит
на качелях ночи, в мазутных петлях
им лампаду над полем брани…
***
в дымке разводящая взгляд и вид
амальгама если и рада вам
странные вещи чудо-зеркальце говорит
мир
что вас не оправдывал
что подолгу то в холоде, то в огне
держал
кружил на манеже вас
весь он – в меру
или не в меру
или совсем не-
искажённая нежность
***
снег ли дождик запоздало
пробовал не смог
только золото и знало
воздух назубок
человек ли человеку
ливень-листопад
словно в каменную реку
дважды наугад
***
…выцветают запахи, гаснут звуки,
а в зеркале ты всё такая же,
из памяти в память, из рук в руки
время уходит куда подальше,
словно – дело молодое,
прозрачна комната узка, но
танцевали в коридоре,
– зеркало первым перестало.
***
на качелях
выключались
обрубали волосок
в лоск полозьев истончаясь
вверх и вниз
разъём высот
глубины лазурный череп
мёд на боговых губах
на верёвочных качелях
на ворованных столбах
***
Горечью горечь и воду водой
разворошил – и укройся попробуй –
дождь:
над рябиной – багряно-седой,
над георгинами – каре-бордовый,
выпил вина, ни к чему не готов,
вышил вином на восточном халате
лестницу из полумёртвых цветов,
улицу из полуверных объятий…
***
…молчанье без разницы – как там слова решат,
отсвет золота по серебру бесед,
Тот, перед Кем неплохо замедлить шаг
на берегу, где снег.
Тот, от Кого пришло и лежит письмо
на чернеющем подоконнике комнаты нежилой –
несколько слов под марками со всего
белого света, приближенного межой…
***
…тёмный лес лазури, окна рая!.. –
и Синдбад пустыню пересёк,
двусторонним зеркальцем играя:
чудо и прощанье –
это всё,
чтобы, не теряя нас из виду,
заходя обратно в тёмный лес,
пламя переписывало книгу,
полную прощаний и чудес…
***
1.
эта луна – обратная сторона
медной брошки, крашеной седины
так что, словно осень или война
светится только море, дворы темны
изредка – заведение, газ включён
и половиц под воду заметный крен
там ещё эта песенка ни о чём
всё еще не заказанная никем
2.
отпустят руки – обнимут волны
гибельные, с ветерком
все их улыбки поименованы
в книге – той, где над рыбаком
рыбы смеются, по их просьбе
фонарик поставлен на корму
бог сохраняет всё, что после
бога не нужно никому