Стихи
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 55, 2017
***
говорю откровенно после долгих раздумий
я не верю в Египет и историю древнего мира
пирамиды не доказательство что касается мумий
их производят на фабрике возле Каира
заказывай по интернету в качестве сувенира
что касается храмов этих тщетных попыток
передать картинки со старых цветных открыток
это каменные декорации к известной опере Верди
это попытка нас убедить в существовании смерти
но думать об этом нет сил в нашей мирской круговерти
что касается Сета Осириса Анубиса или Гора
то это условные знаки ужаса и позора
а тут еще эта письменность шифрограмма что с ней носиться
что-то вроде рисунков на поверхности детского ситца
слово видеть рисунок глаза на котором загнулась ресница
слово ходить это ноги без головы и пола
это слабый намек на фанатов футбола
я не верю в древность и если честно я ни во что не верю
не помню что и где потерял но ощущаю потерю
дайте мне рулетку и термометр я измерю
ложь и холод колонн алтарей и надгробий
а тут еще наконечники стрел и копий
в отсутствие оригиналов не распознаешь копий
***
сегодняшний снег растает завтра сроднясь
с прошлогодним снегом не говоря о снеге прошедших веков
с античным музейным снегом превратившимся в древнюю грязь
в слякоть прошлого в поле чудес в стране дураков
беги буратино монетку зажав в кулачке
что толку тебе деревяшке в золотом пятачке
беги буратино со временем взапуски
карабас карлмаркс в его бороде волоски
несчетнее звеньев цепи на запястьях народных масс
длиннее очередей у сберегательных касс
там тайна вкладов хранится у клерков в спинном мозгу
там щелкают сводятся счеты на горе врагу
свежий сегодняшний снег прошлогоднего снега белей
бежит деревяшка не оставляя следов
постой буратино займи хоть пару рублей
или зарой их в землю и сиди ожидая плодов
сиди на корточках так как зеки сидят у костра
сестра моя жизнь ты сегодня в разрыве сестра
снег тем и хорош что наступает большая зима
женщина в белом безденежье сосульки свисают рядком
тяжелая древняя стеклянная бахрома
белый снег у ворот раскатан черным катком
беги буратино большой деревянный расти
не забудь краткий курс истории на растопку приобрести
***
белым мелом когда-то на старой черной доске
цветными маркерами на белой пластиковой теперь
жизнь человека держится на волоске
идет Учитель скрипит тяжелая дверь
уж такая дверь тяжелее могильных плит
и так скрипит как сухое дерево за окном
говоришь что душа болит а она давно не болит
нечему там болеть нужно сходить в гастроном
гастроном на углу дерево на ветру
школьные годы чудесные в спину пинок
подойду к доске тряпкой надпись сотру
колокол ближней церкви отбивает последний звонок
***
Ассизи. Монастырь святого Франциска.
Фрески Джотто на блеклом небесном фоне.
Ангелы здесь появляются без особого риска.
Им хорошо в пространстве, как на древней иконе.
Праведника найти, что в стоге сена – иголку.
Что-то непоправимое свойственно нашим лицам.
Зная это, святой Франциск проповедовал волку
и разъяснял катехизис небесным птицам.
Но за нечестием в нас сохранилось что-то,
что позволяет длиться Божью терпенью,
что позволяет нам любоваться фресками Джотто,
радоваться органу и церковному пенью.
Оттого-то Судья Небесный не предъявляет иска,
хоть книги наших грехов расставлены в небе по полкам.
Оттого-то мы можем слушать святого Франциска
наравне с небесными птицами и просвещенным волком.
***
Я водил вас до сих пор по песчаной пустыне, –
сказал Моисей, – но теперь впереди – оазис.
Воды и еды будет вдоволь у вас отныне,
но знайте: оазис – надстройка, пустыня – базис.
всегда под ногами будут шуршать скорпионы, фаланги,
уступая дорогу солнценосному скарабею.
Не верите мне? Спросите у бабушки Ванги.
Она гадает, а я гадать не умею.
Осенний сонет Александру
Сгребли опавшую листву.
Перекопали огороды.
Пасутся мирные народы:
они не склонны к озорству.
Как странно! Я еще живу,
взирая, как летейски воды
смывают прожитые годы…
Во сне ли это? Наяву?
Совсем немного ясных дней,
потом затянут пеленою.
пустое небо облака.
Природа с каждым днем бедней.
Отяготела надо мною
сухая, нищая рука.
***
беги приятель голову сломя
туда где нет огня а дым стоит стоймя
где все богатыри десяток злых калек
где все календари за позапрошлый век
где все дороги сквозь где все болезни врозь
где бабоньки поют мороз ой не морозь
беги дружок беги в любую дверь стучи
везде сидят враги нахмурясь как сычи
сидят лучину жгут молчат что скажешь тут
коль сталин так отец коль гитлер так капут
беги скачи дружок еще один прыжок
трубит седой пророк в пастушеский рожок
звук у рожка неплох но весь народ оглох
у церкви над рекой растет чертополох
кладбищенских камней густой зеленый мох
и шелудивый пес выкусывает блох
***
собрание все галдят а уши заткнешь пантомима
говорят что третий рим не хуже древнего рима
но ты не слышишь а смотришь и видишь взмахи
топора а ну угадай кто лежит на плахе
хорошо что не ты а может и ты но в ином обличье
в жертве есть что-то птичье в палаче что-то бычье
в лидере нечто от ящера челюсть окаменела
меловой период совесть белее мела
а была румяна отчего побледнела
прямо ходила так почему оступилась
а может давно болела только крепилась
не шла в поликлинику больничный не продлевала
а кораблик плыл и ящер стоял у штурвала
и собрание длится беззвучно кино немое
хроника новости дня оставьте меня в покое
графин и стакан на стене гробовая доска почета
человек рожден для несчастья как цеппелин для полета
я люблю красоту но по горло сыт лепотою
третий рим наступает я хриплю под его пятою
собрание продолжается конца не видно пока нам
остается пустой графин с полупустым стаканом
***
толпа вскипает и пенится поднимает над головами
портреты и лозунги чем крупней тем короче
чем бесстыднее тем убедительней управлять словами
проще чем классами и прослойками не будь помянуты к ночи
а тут еще осень с ветрами дождями и холодом
плащи свитера и зонты не цветные а черные
а тут еще песня о том что тучи встали над городом
и тучи действительно встали огромные огнеупорные
а в центре большие дома дворцы канцелярии
свернешь и пройдешь квартал развалюха на развалюхе
бегут опустив морды к земле большие собаки парии
зайдешь в пивную дашь прикурить какой-нибудь шлюхе
хорошо сидеть в тепле вдали от народного сбора
о чем там кричат и чего хотят недоумки
а ты сидишь за столиком не поднимая взора
здесь не бывает ни лишних денег ни лишней рюмки
***
как когда-то невесте мазали ворота смолой
и хорошо что не вываляли в той же смоле и в пуху
где ты был что делал с малОй казак удалой
а что было делать любил предавался греху
на берегу пологом на заливных лугах
под ясным и звездным или под облачным кучевым
под майской грозою под посвист залетных птах
у костра но догорел костер и развеялся дым
знал бы я что ее любовь превратится в стыд и позор
что не хватит ей крови замарать подвенечную простыню
я бы скакал на коне вороном в деревню во весь опор
я б хранил ее чистоту как нынче память храню
но я лежу в земле третий год проклятый турецкий поход
и только посмертной памяти мне осталось о ней
я слушаю шорох кротов и рокот подземных вод
соленых слезных что всяких слез солоней
***
провинциальный город безответственный и безответный.
все ходят в заношенном, а смотрят – будто в обновке.
трясется в трамвае маленький пассажир безбилетный.
контролер с повязкою красной ожидает на остановке.
остров грязной цивилизации среди дикого чистого поля.
воинские ряды бетонных строений блочных.
маленький пассажир выходит из-под контроля
к храму святой Урсулы и подруг ее непорочных.
колокола отзвонили. пассажир пришел с опозданьем.
в последнем ряду на скамейку садится с краю.
он занят своими мыслями. Бог занят своим мирозданьем.
Бог говорит: «опоздавший, я с тобой не играю!»
***
я справил сорокалетие жизни в совке, сорок первый
оказался последним в ряду. прощай, родное болото!
так до старости человек живет с какою-то стервой.
опомнился, убежал, глядишь – не хватает чего-то.
вспоминаешь примус и «приму», тяжелое бурое мыло.
очередь в общую баню, кабинки, банщика в грязном халате.
даже в портретах членов ЦК что-то родное было,
что-то шамкающее, дурное, как в старческой смертной палате.
и еще людские потоки, как реки, текли к трибуне,
грузовики-баррикады, чтоб люди не разбежались,
шкалик в кармане пальто. жизнь на своем горбу не
полегчала, не сжалась. откуда же эта жалость?
ровесники, что вам военная служба и мирный атом?
что вам партпросвет семинары, что длятся часами?
что вам четырнадцать младших братьев со старшим братом?
что вам мощи ленина с безбожными чудесами?
что вам красная площадь, парады, гробы на лафетах,
что вам эти красные стены и голубые ели,
что вам в неправых судах в поспешных обетах,
которые вы давали а держать не умели?
что вам спутник-пищалка на самой первой орбите,
что вам трешка взаймы – не вернем в зарплату?
что вам в скудном, немытом, насиженном быте?
наша хата с краю была. но враги сожгли эту хату.
и осталась надежда в поплиновом платье из песни булата,
чапаев, петька, анка из фильма и анекдота,
и шутка: во-первых раз в месяц была не зарплата,
а во-вторых весь месяц это была не работа.
ровесники, что вам дом отдыха, пансионат, санаторий,
пальмы в сочи, скульптуры из гипса, сталинские колоннады?
в совок подмешана юность, как в скверный кофе – цикорий
как горечь – в безудержный хохот цирковой клоунады.
***
тройкой по пению испорчен табель
за ночь прочитан товарищ Бабель
конармия крики мелькание сабель
звезды на лбах от привычных грабель
кровопролитие эти события
лучше вечернего чаепития
мещанство две ложечки в чашку салфетки
ласковый свист канарейки из клетки
обсуждаем решения энного съезда
конь гражданской войны храпит у подъезда
расти седлай умирай героем
красным флагом тебя с головой накроем
с той ли буйной пропащею головою
с той ли шашкой прямою судьбою кривою
а пока ложку сахара в чашку чая
кладешь грядущего не замечая