Фрагмент повести
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 55, 2017
***
Как обычно, Георгий
открыл глаза за три минуты до звона будильника. Присмотрелся к лепнине на
потолке – упитанным амурам, отключил нависающий звон. Прислушался к дому – тот
начинал жить своей трогательной автономной жизнью; что-то негромко шуршало,
потрескивало, тоненько зудело – что-то, наоборот, с
облегчением отключалось. Георгий откинул легкое одеяло и встал на кровати в
полный рост. Зеркало на противоположной стене отразило практически идеальное
тело – дефектоскоп нового поколения мог бы с этим поспорить, но зачем. Ароматы
завтрака доносились из кухни. Георгий с удовольствием прошелся босиком по
теплому кафелю, толкнул высокую плетеную дверь и вышел на террасу.
Здесь было довольно
свежо, порывами налетал западный ветер, по синему, даже, пожалуй, фиолетовому
небу резво двигались крупные мятежные тучи. Капельки дождя сгущались в озоновом
весеннем воздухе – Георгий вытер лицо ладонью и посмотрел на ладонь. Она слегка
блестела в рассветных лучах.
Да! – занимался
рассвет; на востоке расширялось и крепчало розовое, не
смешиваясь с синим, даже, пожалуй, фиолетовым. Острые контуры высоток, парящие
небоскребы, величественные дворцы отражали розовый цвет и наливались розовым
цветом – отдельные стороны и грани, а остальные оставались
погружены в глубокую синюю тень; так город, изначально подобный собственной
карте, наполнялся объемом и жизнью. Уже летели по своим маршрутам желто-красные
трамваи, отсюда напоминающие капли, – как будто кровь разгонялась по артериям и
венам. Один сухой лист упал с декоративной рябины и бессильно царапал пол.
Георгий шумно вздохнул и вернулся в квартиру.
И, вернувшись, едва не
столкнулся с Агриппиной, что было бы нежелательно.
– Проходите, Георгий
Валентинович, – радушно сказала Агриппина. – Завтрак готов.
– Солнце поднимается,
завтрак готов, – пробормотал Георгий в ответ. – Что еще нужно для начала дня?
Вопрос не требовал
ответа – поэтому Агриппина лишь добавила улыбки на добродушное лицо, как будто
подкрутила специальное колесико.
Восхитительное крутое
яйцо, разрезанное пополам: идеально круглое и желтое, встроенное в идеально
овальное и белое. Встроенное, разумеется, тоже идеально. Совсем немного красной
икры. Пара подсушенных тостов, чуть тронутых маслом. Два ломтя розовой ветчины.
Клубничный джем, тускло пылающий в нечаянно пойманном солнечном луче. Дымящийся
кофе с ароматом дымящегося кофе.
Георгий с трудом
сдерживал глупую улыбку. Видите ли, уместна улыбка, рожденная юмором или
иронией в ответ на забавную несообразность бытия, а простодушную радость
принято переживать стоически, не меняя стандартного выражения лица. Вы
спросите, что это за стандартное выражение лица. Что ж, извольте – ровная
вежливость и умеренный интерес к происходящему.
Георгий, не спеша, но и
не тормозя специально, завершил свои нехитрые утренние процедуры и надел костюм
– небесно-голубой с блистательной серебряной нитью. Открыл дверь, внешне не
отличимую от дверей в соседние комнаты, однако там его ждал скоростной лифт
(такой дизайн). Лифт, не спрашивая, помчал своего пассажира далеко вниз, на
уровень городских маршрутов. Там его дверь открывалась прямо в город, точнее,
дверь в дверь дежурил трамвай.
Георгий прошел внутрь и
расположился на сидении. Трамвай рванул по своим аккуратно-лихим виражам.
– Недолго ждал? –
спросил Георгий из вежливости.
– Что вы, – ответил
трамвай через микрофон, – практически не ждал. Приятно иметь дело с
пунктуальным пассажиром.
Георгий представил
себе, как выглядят они с трамваем снаружи: красно-желтая капля, шныряющая по
виртуальным рельсам между высоток, парков, небоскребов и дворцов. Здания тяжело
вращались за окнами, словно демонстрируя всю свою красоту. А над ними висело
синее, даже, пожалуй, фиолетовое небо с целыми флотилиями тяжелых мятежных туч,
но рассветные лучи находили форточки и зажигали изумительный город, заряжая
теплым светом мрамор и гранит и отражаясь в
бесчисленных окнах.
Трамвай подчалил ко
второму входу в Присутствие, деликатно встроившись в небольшую очередь. Георгий
дисциплинированно подошел к двери, зачем-то проверив пальцами воротник рубашки.
Воротник был острым, твердым и вертикальным – как обычно. В вертящихся дверях
Георгий нагнал Майю.
– Выспалась? – спросил
Георгий, дружески приобняв Майю за талию. Талия под тонкой тканью была горячей
и упругой. Майя обернулась и улыбнулась.
– Абсолютно, – ответила
молодая женщина, дружески целуя коллегу в щеку. Ее губы были горячими и
упругими. Георгий вдохнул запах горьковатых духов, чем-то напомнивший ему запах
влажного утра на террасе.
Товарищи пересекли
широкий холл по паркету с черепаховым узором и вошли в лифт. Майя нажала 64-й,
Георгий – 86-й.
– До обеда? – спросила
Майя – дверь открылась, она сделала шаг навстречу рассеянному свету 64-го
этажа, обернулась и улыбнулась.
– Да, почему нет.
Георгий вошел в рабочий
холл. Его сослуживцы медленно подходили. Кто снимал пиджак и вешал его на
виртуальный стул, кто рисовал в воздухе монитор – и
тот сразу наливался синим рассеянным светом. Георгий, подумав, обозначил для
начала многопрофильное перо и пачку бумаги. В бумаге, пусть и виртуальной, было
что-то патриархальное и надежное. Она слегка волновала.
Белый-белый лист лежал
перед Георгием на невидимой поверхности виртуального стола. Казалось, он
чуть-чуть колышется от ветерка в рабочем холле, хотя это предположение сочли бы
ненаучным, потому что разные пространства, разные миры. Еще – казалось, что
между листом и пером есть невидимый барьер, горячий и упругий. Его предстояло
преодолеть, разорвать.
Боковым зрением Георгий
видел, что по холлу резво катит Волдырёв с опросником, но решил не отвлекаться
заранее. Впрочем, через минуту, когда Волдырёв подкатил к нему, мало что
изменилось.
– Хорошего дня, –
сообщил Волдырёв своим богатым баритоном и поправил очки. – Кем сегодня?
– Чудесный галстук, –
ответил Георгий, глядя между тем на белый-белый лист.
– Спасибо, –
отреагировал Волдырёв, проведя пальцем по чудесному галстуку. – Ты намекаешь на
то, чтобы я подъехал позже?
– Нет-нет, зачем такие
церемонии. Дай мне несколько секунд.
– Не вопрос.
Прошло несколько
секунд.
– Может быть, обсудим?
– деликатно предложил Волдырёв.
– Давай.
– Вчера ты был
физик-теоретик. До открытия не допёр, но пару гипотез выдвинул. Может быть,
продолжить в заданном направлении?
– Да нет…
Слава Богу, не в шахте бурим, чтобы в том же направлении.
Волдырёв покосился на
белый-белый лист.
– Может быть,
эссеистика? Сам понимаешь, это почти не обязывает.
– Нет, – внезапно
решился Георгий. – Пиши так: автор кинематографа.
– То есть сценарист? –
переспросил Волдырёв, не торопясь записывать.
– Ну, это как минимум.
А может быть, и сниму.
– Когда перейдешь к
съемкам, – подытожил пунктуальный Волдырёв, – вызовешь меня лишний раз, и я
тебя перепишу. Лады?
– Лады.
Волдырёв укатил.
Теперь белизна-белизна
листа скорее угнетала Георгия, нежели волновала. Он нервно задал перу формат и
стиль шрифта и начал:
СЕНТЯБРЬ
Художественный фильм
Но тут лист дрогнул и
сам себя отредактировал:
Сценарий
художественного фильма
Георгий вздохнул,
откинулся назад, на широкую спинку виртуального кресла, закрыл глаза и
расслабился, представляя. А перо, неуверенно повисев в воздухе минуту или две,
приблизилось к листу и стало быстренько писать печатными буквами:
«ХХI
век. Смутное время. По асфальтовым улицам бесцельно бродят полчища
людей в вялых и обреченных поисках работы, жилья и еды. Время от времени кто-то
умирает от старости. В шикарных многометровых витринах стоят роскошные манекены
в золоте и парче. По небу бегут облака.
На исполинском
телевизоре, вмонтированном в стену дома, вращается обнаженный зад, перемежаемый
ложью о внутренней и международной обстановке. Невдалеке злоумышленники
фальсифицируют выборы.
В ближайшем
«Макдоналдсе» выносят на уличные столы бесплатную еду. Толпа кидается к столам.
Слабые погибают в давке. Крупным планом – сестра
милосердия шприцем вводит в гамбургер холестерин, чтобы сократить мучения
людей. По ее щеке сползает крупная слеза.
Мы видим главного
героя, Николая. Он, спотыкаясь, изнуренный жарой, бредет по бульвару. Внезапно
по его лицу пробегает тень осмысленности. Ему кажется, что он узнаёт встречного
прохожего.
Осанка и походка
Николая меняются. Теперь он напоминает хищника, почуявшего жертву. Он быстро и
деловито крадется за человеком в плаще и высокой шляпе. Тот сворачивает на
тротуар и подходит к двери в кафе. Видимо, предъявляет удостоверение, потому что
швейцар пропускает его внутрь.
Николай протискивается
между автомобилями, стоящими в пробке. Он приникает снаружи к окну кафе.
Человек в плаще и высокой шляпе, снимая шляпу и плащ, проходит к столу и
садится к нам в профиль. Ошибки быть не может – это Михаил!
Флешбэк. Мокрый снег.
По небу скачут гигантские молнии. Голые черные ветви трепещут на фоне бледной
луны. В мертвенном свете молний видны уходящие к горизонту кресты. Горстка
замерзающих людей скорбно стоит у свежей могилы. Мы видим на надгробии фотографию
Михаила и две даты через тире.
Швейцар отгоняет
Николая от окна электрической метлой. Николай скалит зубы, но вынужден
отступить. Он с изумительной ловкостью ныряет в ближайший мусорный бак и
прячется там. Мы видим его сверкающий глаз, жадно наблюдающий за дверью кафе.
В это время Светлана,
молодая женщина в крайней нужде…»
Тут Георгий встал и
всерьез отвлекся от своего замысла. Дальше перо и лист, как по нотам, разыграют
предложенный дебют, а Георгий вмешается минут через сорок-сорок пять, чтобы внести
самобытность. Он потянулся до хруста суставов, снял пиджак и повесил его прямо
на воздух – этот залихватский и стильный жест Георгий перенял от своего бывшего
начальника. Товарищи работали. Георгий улыбнулся и, чтобы им не мешать, вышел в
рекреационный холл.
Здесь в гигантских, от
пола до потолка, окнах не было стекол, и городские птицы запросто планировали
на деревья в мраморных кадках. Справа и слева как бы в огромных рамах плыли
экспозиции великого города: небо, облака, верхушки
небоскребов, самые лихие трамваи, соколы, ястребы, орлы.
По холлу гулял
свежий-свежий ветерок. Георгий прикрыл глаза от удовольствия.
– Георгий Валентинович,
может быть, кофе?
– Нет, Марина, –
ответил Георгий, не открывая глаз, – спасибо, мне и так хорошо.
– Ну, если хорошо, так
хорошо.
День переваливал через
зенит. Острый солнечный луч, пробив облачную вату и резную листву декоративного
кипариса, попал Георгию на щеку – Георгий улыбнулся. И, по мгновенному наитию,
открыл глаза.
Метрах в двух от него,
на кривоватой ветви вяза, сидел ястреб. Положив голову набок, он наблюдал за
человеком – без страха, без агрессии, без излишнего любопытства. Георгий
подмигнул ястребу – тот оглянулся на дальний угол зала, как будто ища
подсказку. Георгий невольно засмеялся. Ястреб развернул крылья, намереваясь
улететь, да передумал и нахохлился. Теперь он, словно обижаясь, не смотрел на
Георгия. Георгий вновь закрыл глаза.
Ветер верхних слоев
ощупывал его щеки и теребил волосы. Казалось, само время замерло в высшей
точке, преодолевая некий восторг, отчего-то сродни мучению или боли – потому
что их тоже надобно пережить, пройти насквозь. Какая-то мысль (возможно,
важная), не найдя слов, разбилась на мелкие капиллярные мысли и постепенно
растворилась в мозгу.
Георгий открыл глаза и
вытер лицо ладонью. Ястреб куда-то исчез. Оставалось вернуться в рабочий холл.
Перо резво дописывало
30-ю страницу сценария. Георгий остановил его бег специальным властным жестом и
пробежал глазами текущий лист. Опыт показывал, что глубже копать не стоило.
«Михаил: Смерти нет.
Это обманка церковников. На деле лишь меняются декорации. Ты стоял у моей
могилы. Тебе не надо долго объяснять.
Николай: Скажи, что мы
можем сделать?
Михаил: Путь есть, но
он долог и труден. Хватит ли у вас сил следовать ему?..»
Георгий поморщился, выловил
перо и специальным колесиком убавил пафос. Текст на листе медленно поблёк и
выцвел, а потом постепенно проступил новый:
«Михаил: Ты пробовал
люля-кебаб?
Николай (припоминая):
Не помню.
Михаил (задумчиво
улыбаясь): Нет, если бы пробовал, то не смог бы забыть. Настоящая баранина
имеет специфический привкус – чуть ли не псины, но
именно он заставляет тебя возвращаться к ней снова и снова.
Николай: Однажды мне
попалось рагу из кролика с морковью, но я был так голоден, что не запомнил
вкуса. Смотрю в миску – а она уже пустая.
Михаил: А что это за
особь ты волочешь на плече?
Николай стаскивает с
плеча Светлану и вглядывается в ее бессознательное лицо.
Николай: Слушай, не
помню. Вероятно, я ее спас. Вопрос, от чего.
Михаил (шлепая женщину
по щекам): Наверное, от чего-то очень неприятного,
потому что ей и с нами не больно-то хорошо. Гляди-ка, она приходит в себя.
Светлана (с долгим
мучительным стоном): Где я? Кто вы?»
Георгий поморщился, но
одобрил. Теперь оставалось свести в 2 – 3 жирные точки все разлохматившиеся
сюжетные линии, заплатить по счетам, а в самом конце проявить мужественную
сентиментальность. С этим система превосходно справлялась сама. Сценарий был
готов через четыре минуты. Читать его целиком (тем более экранизировать)
Георгию на данный момент не хотелось. С другой стороны, ни одно дерево в
креативном процессе не пострадало. С третьей, неумолимо приближался обед.
К Георгию деликатно
подошел его давний друг и коллега Александр.
– Не помешаю? – спросил
он, присаживаясь на краешек виртуального стола.
– Чему тут можно
помешать, Шурик? Труд моего утра завершен. Вот, полюбуйся: творец созерцает
плоды творения.
– А я в таком случае
созерцаю творца?
– Ну, как говорится,
типа того.
Оба приятеля обожали
старинные слова-паразиты. Их открытая и принципиальная
нефункциональность парадоксальным образом соответствовала духу эпохи, где труд
стал чистым удовольствием и утратил утомительную обязательность. (Это
можно было бы сформулировать яснее и проще, но лень). Самоирония блистательной
серебряной нитью простегивала рабочий процесс.
– А ты, Шурик, на какой
ниве пахал?
– Я сегодня был
астроном.
– И как?
– Вполне. Мне удалось
абонировать Телескоп Кеплера на десять минут, а он – как ты, наверное, знаешь,
– непрерывно самосовершенствуется. Мы предсказуемо открыли семь новых звезд.
Самое трудное было – корректно их назвать.
– Надо задействовать в
названии дату открытия.
– Скажу больше – иначе
не получится. Одна, кстати, у нас Жорик – в твою честь.
– Отметим это
добавочным компотом на обеде. Интересно, что будет делать телескоп, когда
кончатся звезды?
– Во-первых, они не
кончатся. Во-вторых, будет подмечать детали.
– Спасибо, друг! Фонарь
твоего разума вывел меня из тупика.
– Обращайся. Хотя мне
показалось, что тобой двигала тоска по тупику.
Приятели переглянулись.
– В любом случае, –
изящно закруглил Георгий, – тема слишком глубока, чтобы нырнуть в нее до обеда.
– Он взглянул на большое табло над дверьми рабочего холла. Там медленно
разгорались буквы, складывающиеся в слово ОБЕД.
В обеденном холле было
весело и шумно. Товарищи заняли столик у открытого окна. Георгий встал на стул
(а что такого?) и поискал глазами Майю. Нашел, махнул рукой. Молодая женщина
ответным жестом отсалютовала, что видит и понимает. Пошныряв с тарелками у
щедрых фуршетных витрин, все трое встретились за столом.
– А это что у тебя
такое? – недоверчиво спросил Александр, тыча вилкой в тарелку друга.
– Люля-кебаб, – отвечал
тот с гордостью, – как бы.
– И что это?
– Проще попробовать,
чем объяснять.
Александр попробовал
кусочек все с тем же недоверчивым видом. Майя и Георгий наблюдали за ним с
насмешливым вниманием. Недоверчивость на лице Александра постепенно растаяла,
уступая место удовольствию.
– Своеобразно, –
подытожил он, – но работает. Майя, угощайся!
– Ого! – Майя весело
округлила глаза. – Впервые вижу такое хозяйское отношение к чужой тарелке.
– Пробуй-пробуй, –
пробормотал Георгий, занятый пока что красной рыбкой.
– Надо отметить, –
заметил Александр, – то, что кто-то из нас что-то видит впервые.
– Компотом? – деловито
уточнил Георгий.
– Почему?
Александр отлучился и
вернулся с запотевшей бутылкой хорошего вина.
– По какому поводу? –
спросила Майя. – Ну, помимо того, что я что-то там увидела впервые.
– Саша в паре с
телескопом открыл семь новых звёзд.
Александр с
преувеличенной скромностью уставился в стол и пошуровал вилкой как бы из
стеснения, словно девушка ножкой.
– Я написал сценарий
исторического фильма. Обрыдаешься. А ты, кстати, что сделала до обеда?
Майя приподняла брови,
припоминая.
– Да ничего особенного.
День на день не приходится. Потрепалась с одной подружкой с 76-го. Улучшила
коэффициенты Бломберга – ну, слегка.
– В восьмом знаке? –
профессионально уточнил Александр, прихлебывая тем временем ароматный протертый
суп из спаржи и белых грибов.
– В пятом.
Александр поперхнулся
супом, откашлялся, вытер слёзы со щёк и уставился на приятельницу.
– Ты шутишь?
– Нет.
Александр перевел
изумленный взгляд на Георгия.
– Ты понимаешь, что
произошло?
– Понимаю, – спокойно
ответил тот, едва сдерживая гордость за подругу.
– Саша, умоляю, не надо
нагнетать, – попросила Майя.
– Да что значит
«нагнетать»? Улучшить в пятом знаке – это… это… – он
торопливо огляделся в поисках подходящей иллюстрации, – это, к примеру,
дополнительная линия с фруктами, причем во всех обеденных залах и навсегда.
– Понятно, что
навсегда, – отметил Георгий, как говорится, «в сторону», – коэффициент ведь не
ухудшится сам собой. Майя, а как тебе это удалось?
Майя доела куриную
ножку и промокнула губы специальной ароматной салфеткой.
– Я вошла в модель…
– Седьмую? – быстро
переспросил Александр.
– Ну, разумеется,
седьмую. Не в шестую же. Там есть такие подводящие стволы.
Мужчины кивнули.
– Ветви Рукавишникова,
– блеснул Георгий.
– Возможно. Обычно все
начинают сжимать их там и сям, стараясь интенсифицировать процесс.
– Естественно, –
вставил Александр. – А как же иначе?
– Ну вот. А я подумала:
ведь эти стволы… ветви – да, Юра? – они
же созданы ровно для подачи того, что они подают…
– Взвешенная
псевдофинансовая масса, – размеренно прокомментировал Александр, как если бы их
снимали для новостей. Впрочем, их, конечно, снимали – но безо всякой цели.
Просто избыток камер.
– И я, – продолжила
Майя, – просто слегка помассировала их, расслабляя. Я дала им восстановить
естественный кровоток. Ну… не «крово», – она широко улыбнулась, – но вы
понимаете. И коэффициенты сперва слегка просели, а
потом начали набирать. В седьмом знаке, потом в шестом, потом –
медленно-медленно – перевалили в пятом. Я подождала еще, но они
стабилизировались. Тогда я зафиксировала эффект в модели, сделала запрос, вошла
в систему и всё повторила. И всё получилось.
– Всё получилось, – как
будто эхом повторил Александр. – Просто слегка помассировала, расслабляя.
Жорик, не сочти меня сексистом, но мужчине до этого не допереть.
– Согласен, – просто
согласился Георгий.
Он открыл бутылку и
разлил вино на три фужера.
– За тебя, Майечка, –
его голос чуть дрогнул от нежности, – за твою красоту и ум.
Тонко звякнул хрусталь.
Товарищи доели, допили,
посетили кабинеты задумчивости и встретились на площадке перед лифтами.
– Ну, кто куда? –
поинтересовалась Майя.
–
Работать-работать-работать! – отрапортовал Александр с преувеличенным
энтузиазмом. – И никаких бессмысленных звёзд из тридцать третьего миллиона.
Только реальный сектор!
– Ты его зацепила, –
заметил Георгий вскользь.
– А я и не спорю, –
Александр в нетерпении постучал по серебряной двери лифта. – Ага! Жорик, ты со
мной?
– Нет, браток. Мы тут еще кое-что обсудим.
– Лады.
Лифт с еле слышным
свистом умчался вверх.
– Ну что? – спросила
Майя. – К водопаду?
– К водопаду.
Молодые люди миновали
оранжерею, живой уголок и палеотеррасу. Здесь не было никого или почти никого.
Две-три медленные пары. Растерянный толстяк (кажется, с 58-го) в клетчатой
рубашке и роговых очках.
Георгий и Майя вошли в
горный холл и разулись. Камни под ногами были теплые и ровные. Сквозь них
пучками торчала трава.
– А вот я думаю, –
девушка оперлась на локоть приятеля, – камни настоящие, трава настоящая, а всё
же это модель.
Георгий сперва даже не понял, что же здесь удивительного, но потом
как-то интуитивно сообразил.
– Знают ли камни и
трава, что их обманули?
Майя благодарно
кивнула. Вопрос не требовал ответа. Довольно чахлый водопад журчал ближе к
вершине. Товарищи подобрались к нему, сбросили одежду на специальную скамеечку
и встали под умеренно прохладные струи.
Георгий привлек Майю
ближе к себе, они обнялись. Грудь молодой женщины… точнее, две, горячие и
упругие, вонзились в грудь Георгия. Он провел правой рукой ниже, по
восхитительной геометрии упругих ягодиц – прохладных от водяных струй. Некоторое
внезапно возникшее обстоятельство вынудило два молодых тела немного отдалиться
друг от друга. Их губы (уж извините за банальность) слились в долгом поцелуе.
– Вы, ребята, прямо
Адам и Ева!
Молодые влюбленные
оглянулись на возглас и увидели Михаила с 65-го. Георгий, одной рукой обнимая
Майю, другой махнул сослуживцу.
– Можно, я вас щелкну
пару раз на память? Сейчас такой контровый свет, и эти струи – просто
колоссально!
– Ну, щелкай, – с
сомнением разрешил Георгий. – Только… как бы сказать…
– Поцеломудренней?
– догадался Михаил. – Ребята, не беспокойтесь, ничего помимо идеальных линий.
Майя, немного в профиль… так! Блеск.
Не доверяя такой ценный
кадр глазу, Михаил выудил из воздуха здоровенный
профессиональный аппарат и сделал несколько снимков.
– Ребята, вы не
обидитесь, если я вас оставлю? Служебные обязанности, знаете ли.
– Иди, – ответил
Георгий, – мы уж как-нибудь переживем.
Михаил изогнулся в
карикатурном реверансе и слинял. Георгий и Майя встретились глазами и
улыбнулись.
– Забавный,
– прошептала Майя.
– В пятом знаке, –
ответил Георгий, – подумать только…
– Отвлекись, –
прохладная ладонь молодой женщины неторопливо прошлась по мощному торсу мужчины
и спустилась ниже, а затем еще ниже. Вновь возникло обстоятельство,
разъединяющее молодые тела, но теперь умная ладонь приспособила его к
соединению.
– Не спеши, – шепнула
Майя, привставая на цыпочки.
– Постараюсь.
…Когда два прекрасных
молодых тела наконец распались, за вершиной горы уже
вечерело. Рабочий день подходил к концу. Всерьез возвращаться на рабочие места
не было смысла – так, захватить верхнюю одежду. Георгий и Майя насухо вытерлись
пушистыми полотенцами, которые в изобилии водились в невидимом шкафу с той
стороны горы. Потом не спеша оделись.
– До завтра, –
прошептала молодая женщина, целуя товарища в щеку.
– До завтра, – эхом
отозвался тот, целуя девушку в ответ и вдыхая горьковатый запах ее духов – вот
ведь стойкий запах, если трехчасовой душ не смыл его, а лишь освежил и усилил.
Внезапно Георгий догадался, что это не духи, а собственный запах молодого
гибкого тела. Он вдохнул его еще раз, словно хотел то ли надышаться им, то ли
сохранить в памяти.
– До завтра, – повторил
Георгий уже окончательно, отпуская подругу. Та ушла – и уже с палеотеррасы
оглянулась и улыбнулась, посылая Георгию воздушный поцелуй. Тот махнул рукой в
ответ и тоже двинул к лифтовому холлу, стараясь идти помедленнее.
Майя, как обычно,
угадала его настроение: ему (как, видимо, и ей) хотелось несколько минут побыть
в одиночестве. Ну, дальние знакомые, слоняющиеся по аллейкам палеотеррасы –
живого уголка – оранжереи, – не в счет. Рассеянного кивка им хватает, а от нас
не убудет…
Грусть и нежность; вот
что ощущал сейчас молодой человек – грусть и нежность. Нежность – понятно, а
вот откуда грусть? «Всякое существо после соития печально», – припомнил Георгий
античную мудрость. Нет, дело не в том. Ощущения тех, доисторических существ
накладывались на конечность бытия, и высшее удовольствие неизбежно фокусировало
зрение на неумолимой границе в перспективе. Здесь же граница располагалась,
мягко говоря, за горизонтом. Георгий (возможно, не настолько уместно) припомнил
другую античную поговорку: «До следующей пятницы я совершенно свободен». Да,
именно так, до следующего тысячелетия он был совершенно
бессмертен, да и там вряд ли что-то изменится в худшую сторону.
В живом уголке Георгия
догнал общительный львенок и смазал сзади мягкой лапой по штанам. Георгий
остановился и почесал львенка за ухом.
Жизнь – она ведь как
коэффициенты Бломберга (потому что во многом она и есть коэффициенты Бломберга);
нечаянно понизив их в модели, ты не получишь допуск к Системе. Простейший
административный клапан исключает ухудшение, стало быть, наше завтра будет
заведомо лучше нашего вчера. В пятом, шестом знаке после запятой, но лучше.
Тогда откуда грусть, человече?
Может быть, от того, что лучше некуда, и ты обречен на…
Тут ботинок Георгия
неожиданно поехал на банановой кожуре. Ловко сгруппировавшись, молодой человек
избежал падения и тупо уставился на желтую продолговатую дольку. До сих пор
Георгий видел банановую кожуру только на банане и в кино – там, прокатившись на
ней, обильно падали персонажи классических комедий. Но чтобы здесь, в
реальности… Впрочем, к кожуре уже спешил, покаянно
гудя и вибрируя, краб-уборщик. Уничтожив мусор в ноль, он замер перед человеком.
– Ничего страшного, –
успокоил его Георгий. – Молодец.
Краб порозовел от
удовольствия и поспешил дальше, ревниво высматривая опавшие листья, или хотя бы
чешуйки, или хотя бы пылинки – покуда хватит остроты
перископических глаз.
Итак, грусть? Но она
куда-то делась, улетучилась, а зачем объяснять то, чего нет?
«Завтра, – вдруг
отчетливо подумал Георгий, – запишусь в философы или в психоаналитики».
Эта мысль окончательно
его развеселила, и, улыбаясь и мурлыкая себе под нос какую-то новоизобретенную мелодию,
он помчал к себе на 86-й, за портфелем и пиджаком.
Его трамвай уже занял
небольшую очередь у восьмого выхода. Георгий приветственно махнул ему рукой –
трамвай полыхнул в ответ желто-красным. Через три
минуты Георгий уже откинулся на сидении, и трамвай заложил первый вираж.
– Как прошел рабочий
день? – вежливо поинтересовался трамвай.
– Да ничего себе,
спасибо. Майя – я ведь говорил тебе про Майю?
– Неоднократно.
– Ну вот. Майя улучшила
коэффициенты Бломберга в пятом знаке.
– Ваша подруга
талантлива и трудолюбива.
– Лучше не скажешь.
Слушай, а мы можем сделать какой-нибудь кружок или петельку? Такой красивый
вечер.
– С удовольствием.
Какой-нибудь конкретный маршрут?
– Нет, на твой вкус. С
другой стороны, когда мы по нему проследуем, он неизбежно сделается конкретным.
Трамвай зажег улыбку на
коммуникативном панно в знак понимания тонкого юмора и набрал высоту, лениво
увильнув от острого шпиля небоскреба. Внизу поплыли дворец, парк и пруд.
– А вот смотри, –
нарушил Георгий торжественное молчание, – все здания в городе – небоскребы и
дворцы, не считая высоток. Так?
– Есть отдельные
исключения, – охотно отозвался трамвай. – Например, энергетический модуль,
кинокомплекс – ну, если не считать зданием подземную сеть. Кроме того…
– Погоди. Речь не об
исключениях.
– В таком случае –
конечно.
– А что же тогда моя
халупа? Только не скажи, что дворец.
– Безусловно, нет, –
задумчиво произнес трамвай и добавил, спохватившись: – Это не оценочная
категория; ваше место обитания ничем не хуже дворца, просто общий архитектурный
рисунок…
– Не занудствуй. Мысль
ясна.
– С этой точки зрения,
– неторопливо продолжил трамвай, – наверное, небольшой небоскреб.
– Вроде как великан-недоросток.
Трамвай подумал.
– Ну…
если представить себе популяцию великанов, то в ней, безусловно, найдутся свои
недоростки.
– Это уже философия.
– И что позорного в
философии?
– Да. Очко в твою
пользу. И все-таки 30-этажный небоскреб – согласись, это нонсенс. Хорошо еще,
что я живу на последнем этаже. Можно сказать, повезло.
– Вы говорите об
открытой террасе?
– Ну да. Кстати, можно
попробовать туда подчалить.
– Там нет специального
стыковочного модуля. Возникает потенциальная опасность.
– В каком знаке?
– В девятом.
– Можно пренебречь.
– Если бы вы жили, как
в старину, 80-90 лет, конечно. Наши… точнее, ваши предки перебегали дорогу
перед автомобилями и трамваями.
– Стоячими?
– Движущимися.
– Ты гонишь.
– Я могу замедлиться.
– Я не в том смысле. Ты
привираешь.
– У меня нет этой
опции.
– А у меня что,
по-твоему, есть такая специальная опция? Височная доля вранья?
Просто ставим слово за слово и врем помаленьку.
– Перебегали. Говоря
иначе, пренебрегали.
– И гибли?
– Разумеется. Не каждый
раз, конечно, но определенная выбраковка происходила.
– Подумать только.
Краткий срок жизни располагает к суицидальности.
– Именно. Поэтому –
нет.
– В отношении чего?
– В отношении
подчаливания к террасе.
– Ну и ладно. Не знал,
что ты так исторически подкован.
– Это по тематике
дорожного движения. У нас был спецкурс.
– А, тогда понятно.
Смотри-ка, это же мой квартал! Как ты незаметно подобрался с тыла.
– Просто вы отвлеклись
на разговор.
– Кстати, спасибо, было
очень интересно.
– Взаимно. До завтра.
– До завтра.
Георгий вошел в лифт –
тот, не спрашивая, помчал его на тридцатый этаж.
На кухне дружелюбно
шкворчал и шипел милый семейный ужин. Саломея спешила куда-то по своим делам по
коридору – и едва не столкнулась с выходящим из лифта Георгием (что было бы
нежелательно), но в последнюю секунду заложила вираж, как трамвай.
– Что там? – спросил
Георгий, принюхиваясь с интересом.
– Если исходить из
сути, – отвечала словоохотливая экономка, – то рагу из кролика с морковью. Но
важны специи и прочие нюансы.
– Не сомневаюсь.
Человек аккуратно
швырнул на специальный диван портфель и пиджак, затем вскинул вверх обе руки с
растопыренными пальцами. Заработали одновременно все телевизоры в доме.
Казалось, этот хаос должен подавить единичный человеческий мозг, но как бы не так. Георгий, вращаясь на носках, как опытный
фехтовальщик, указательным пальцем гасил экран за экраном. В итоге сито отбора
прошли три программы.
Ближе к потолку
струился фестиваль любительского кино. Прямо по центру левой (от лифтовой
двери) стены в стереоформате шли городские ландшафты. В сумеречном углу –
легкая необязательная эротика.
Проходя на кухню, Георгий между прочим заметил, что его вечер (вплоть до рагу
из кролика с морковью) определенным образом рифмуется с его днем, и это
обстоятельство показалось ему естественным и логичным. Возникало некое
музыкальное ощущение – то ли основной мелодии и аккомпанемента, то ли фуги и
контрапункта. Георгий пока что не занимался музыкой более или менее пристально,
но ведь у него всё было впереди.
Георгий уверенно
поужинал, во всех оттенках и обертонах распробовав предложенное меню. Немного
понаблюдал три экрана. Посетил кабинет задумчивости. Принял умеренно прохладный
душ. Прошел в спальню, с удовольствием лег в огромную, как в детстве, постель.
Взглянул на упитанных амуров на потолке. И практически мгновенно, как и
подобает здоровому востребованному человеку, ухнул в океан сна.
***
Как обычно, Георгий
открыл глаза за три минуты до звона будильника. Присмотрелся к лепнине на
потолке – упитанным амурам, отключил нависающий звон. Прислушался к дому – тот
начинал жить своей трогательной автономной жизнью; что-то негромко шуршало, потрескивало,
тоненько зудело – что-то, наоборот, с облегчением
отключалось. Георгий откинул легкое одеяло и встал на кровати в полный рост.
Зеркало на противоположной стене отразило практически идеальное тело –
дефектоскоп нового поколения мог бы с этим поспорить, но зачем. Ароматы
завтрака доносились из кухни. Георгий с удовольствием прошелся босиком по
теплому кафелю, толкнул высокую плетеную дверь и вышел на террасу.
Здесь было довольно
свежо, порывами налетал восточный ветер, по синему, даже, пожалуй, очень синему
небу резво двигались белые овечьи облака. Капельки дождя сгущались в озоновом
весеннем воздухе – Георгий вытер лицо ладонью и посмотрел на ладонь. Она слегка
блестела в рассветных лучах.
Да! – занимался
рассвет; на востоке расширялось и крепчало розовое, не
смешиваясь с синим, даже, пожалуй, очень синим. Острые контуры высоток, парящие
небоскребы, величественные дворцы отражали розовый цвет и наливались розовым
цветом – отдельные стороны и грани, а остальные оставались
погружены в глубокую синюю тень; так город, изначально подобный собственной
карте, наполнялся объемом и жизнью. Уже летели по своим маршрутам желто-красные
трамваи, отсюда напоминающие капли, – как будто кровь разгонялась по артериям и
венам. Ни один сухой лист не упал с декоративной рябины. Георгий шумно вздохнул
и вернулся в квартиру.
И, вернувшись, едва не
столкнулся с Агриппиной, что было бы нежелательно.
– Проходите, Георгий
Валентинович, – радушно сказала Агриппина. – Завтрак готов.
– А он мог быть не
готов? – вдруг спросил Георгий. И расплывчато уточнил: – В принципе?
Агриппина не на шутку
задумалась.
– Ну…
кабы я занемогла, – и тоже уточнила: – Внезапно.
– Так, так! И что бы мы
делали в этом случае? – бодро спросил Георгий, направляясь между тем на кухню,
да ненароком притормозив. – Есть ли у нас, так сказать, план «Б»?
Агриппина вновь
погрузилась в раздумья.
– Ну…
наверное, вызвонила бы вам еду из кафе.
– Слабеющей рукой?
– А?
– Ну
ты же – как там ты говоришь? Изнемогла?
– Занемогла.
– Так-так. А врача ты
вызвала?
– Так я в порядке,
Георгий Валентинович. И завтрак в порядке, вот остывает. Какого врача?
– Какая ты скучная.
Что, я не понимаю, по-твоему, что всё в порядке? Я с тобой прохожу
форс-мажорный сценарий на случай чего. Ну как бы в модели. Вот оказалось, что
ты готовишься занемочь.
– Я не готовлюсь.
– Вот! Допускаешь, а не
готовишься. Получается, нам приходится готовиться вместе. Итак!
Агриппина убрала со лба
мешающую прядь и предельно сосредоточилась.
– Первое: вызывай
доктора.
– Так вы давеча
сказали: врача.
– Это одно и то же.
– Подумать только. А
доктор… ну, врач – он ко мне поедет?
– А почему нет? Ты у
нас кто?
Агриппина вновь тяжело
задумалась.
– Ты у нас гражданка!
– Похоже на одно
лакомство из мясного раздела.
Теперь пришла очередь
Георгия задуматься, но лишь на мгновение.
– Это грудинка,
темнота! Итак, врача! Запомнила?
– Запомнила. А в кафе
позвонить?
– Это если сил хватит.
Это факультативно.
– Как?
– Неважно.
– Это неважно?
– Именно. Это неважно.
– Нет, – вдруг
возразила Агриппина и произнесла медленно и негромко, но с великой
уверенностью: – Ничего нет важнее, чем чтобы вы были сыты, одеты, обуты, и
чтобы ничего вас не тревожило, не жало, не мяло, не тёрло, и чтобы вовремя
вышли и вовремя пришли.
Георгий улыбнулся, но
его, надо признаться, растрогал этот бытовой катехизис.
– Ну, всё, – сбавил он
обороты, проходя между тем на кухню и дружески хлопая экономку по широкой
спине, – занятие окончено, учебная тревога рассеялась. Доктор позвонил в кафе.
– Георгий улыбнулся, Агриппина несмело улыбнулась в ответ. – Ну-с, что у нас
тут?
Тёплые аппетитные
гренки с вишнёвым, ягодка к ягодке, вареньем. Необременительная порция
ароматной овсянки, вкусной и вязкой, с лужицей масла в специальной ямке. Два
ломтя твёрдого благородного сыра. Стакан апельсинового сока, холодного и чуть горьковатого
в своей последней подлинности. Дымящийся кофе с ароматом дымящегося кофе.
– Я поначалу, – робко
вставила Агриппина, – полагала еще котлет куриных навалять, но прикинула так и
сяк, ну – не монтируются сюда.
Георгий, методично жуя,
одобрительно кивнул. Дожевал.
– А скажи-ка,
Агриппина, как ты к вечеру превращаешься в Саломею? Не иначе, заклинание какое читаешь среди летучих мышей?
Агриппина улыбнулась и
даже хохотнула, прикрыв рот ладошкой.
– Скажете тоже, эх вы,
фантазёр. Я в утреннюю, она в вечернюю, вот и весь
протокол.
– Вот и весь протокол,
– задумчиво повторил Георгий. – И как же ты живешь вечерами, в
отпуску?
– Личная жизнь у меня,
– с достоинством ответила Агриппина и заалела.
– Вот как! Ну, успехов
тебе в личной жизни.
– Скажете тоже, бесстыдник! Успехов…
Агриппина смущенно
отвернулась к кулинарному панно и занялась кулинарными делами. Георгий поднялся
из-за стола, ковыряя в зубах лазерной зубочисткой. Бросил взгляд на фигуру
экономки, с уважением оценил мощь ее спины и… как бы сказать поделикатнее…
продолжения этой самой спины. В порыве нечаянной нежности взъерошил шевелюру
Агриппины. Та обернула на хозяина удивленное лицо. Георгий провел пальцами по
румяной щеке женщины. Щека оказалась горячей и упругой.
– А вы не опоздаете? –
спросила Агриппина.
– Подождут, – буркнул
Георгий, но спохватился. – Где портфель?
– Так
где обычно.
И точно – портфель
нашелся на диване, и через четыре с половиной минуты Георгий плюхнулся на
сидение трамвая. Трамвай рванул по своим аккуратно-лихим виражам.
– Недолго ждал? –
спросил Георгий из вежливости.
– Что вы, – ответил
трамвай через микрофон, – практически не ждал. Ну, каких-то десять-пятнадцать
минут. Но что такое десять минут в сравнении с вечностью? Приятно иметь дело с
пунктуальным пассажиром.
Красно-желтая капля
ловко шныряла по виртуальным рельсам между высоток, парков, небоскребов и
дворцов. Здания тяжело вращались за окнами, словно демонстрируя всю свою
красоту. А над ними висело синее, даже, пожалуй, очень синее небо с целыми
флотилиями белоснежных овечьих облаков, но рассветные лучи находили форточки и
зажигали изумительный город, заряжая теплым светом
мрамор и гранит и отражаясь в бесчисленных окнах.
– Постой, – вдруг
сказал Георгий. Трамвай послушно замер посреди виража. Великий
город застыл внизу в косом непривычном ракурсе.
– Что-то
непредвиденное?
– Пустяк, с одной
стороны. Даже неловко говорить.
– Ну, мне можно.
– Забыл отлить.
– Что отлить?
– Ну… что отлить?..
Отлить.
Трамвай подумал,
догадался и высветил улыбку на коммуникативном панно.
– Тебе смешно. Нет, в
каком-то плане мне тоже смешно. Эта болтливая экономка увлекла меня разговором,
а потом я как-то заторопился…
– Понимаю. Я бы рад вам
немедленно помочь, но я не оборудован.
– Да уж вижу.
– С другой стороны,
через две минуты мы причалим к вашей работе, а там, полагаю…
Георгий подивился, как
такой простой вариант не пришел ему в голову.
– Ты просто гений.
– Вы преувеличиваете, –
ответил трамвай, но не без самодовольства.
Трамвай подчалил ко
второму входу в Присутствие, деликатно встроившись в небольшую очередь. Георгий
дисциплинированно подошел к двери, зачем-то проверив пальцами воротник рубашки.
Воротник был острым, твердым и вертикальным – как обычно. Майя стояла чуть
сбоку, обеспокоенно поглядывая на левое запястье – там наши предки вроде бы
носили наручные часы. «Генетическая память», – зачем-то подумал Георгий.
– Слава Богу! А я уже
беспокоюсь. Что-то случилось?
Георгий задумался,
дотягивает ли то, что с ним случилось, до статуса чего-то.
– Да нет, пожалуй.
Они привычно рассекали
холл с черепаховым паркетом, направляясь к лифтам. Георгий лихорадочно пытался
вспомнить, не заблокирован ли обеденный этаж с утра и есть ли кабинеты
задумчивости на рабочих этажах. Не вспомнил – что, если вдуматься, естественно,
потому что откуда бы вдруг.
– Майя, извини, я
поднимусь позже. Встретимся за обедом.
– Что случилось? Может
быть, я могу помочь?
– Нет, не думаю.
Пустяк, не бери в мозг.
– Хорошо.
Майя вошла в лифт,
Георгий махнул ей рукой с бодрой улыбкой – она ответила ему неуверенно, и лифт
умчал молодую женщину на 64-й этаж.
Георгий оглядел
лифтовый холл. Здесь не было ничего, кроме лифтов и вертящейся двери.
Волей-неволей молодой человек пошел навстречу редким опаздывающим работникам к
вертящейся двери. В последний момент его одолел внезапный страх, не работает ли
сейчас дверь только на вход (инженерный талант Георгия моментально соорудил
соответствующий клапан) – но нет, выйти удалось так же легко, как недавно –
войти.
Здесь, на открытом
пространстве, ощутимо дул ветерок, причем не восточный, а ориентированный вдоль
трамвайного коридора между двух громадных Присутствий – родного и соседнего.
Далеко-далеко вверху маячил лоскуток голубого неба. Мелькнул обрывок белого
овечьего облачка.
Георгий стоял на
довольно широком и удобном причале, щедро оборудованном стыковочными модулями.
Узкий проход вдоль здания вел, вероятнее всего, ко
входу №1. Георгий подумал, подумал – и пошел по этому проходу.
Как в остросюжетном
кино, справа была шершавая стена, слева – обрыв. Георгию страшно было заглянуть
вниз – и в то же время хотелось. Он встал, глубоко вздохнул и заглянул. Что ж,
могло быть и хуже. Пропасть оказалась неглубокой, метра три. Внизу росла
неопрятная, как будто небритая высокая трава неопределенного цвета. В одном
месте тускло блеснуло что-то вроде материального рельса. Там и сям трепетал на
ветру разнообразный мусор. В общем, не так-то и страшно.
Хотя… ненароком
свалившись в этот тоннельный овраг, сумеет ли человек вскарабкаться назад по
практически отвесной стене? Маловероятно. А если кричать? Не услышат. А если полагаться на разумный поиск (кто и где видел пропавшего
последним? куда он мог направиться?) – придет ли кому-нибудь в голову, что
живой вменяемый человек поперся пешком по декоративному проходу? А если
просто идти по низу – наверное, куда-то выйдешь. Но куда?
Георгий взвесил все
«за» и «против» и решил вернуться. Но вдруг изменил свое решение и пошел
дальше.
…через
примерно полчаса он добрался до причала перед входом №1. Вертящаяся дверь
оказалась заблокирована. Георгий поискал глазами и нашел кнопку звонка.
– Слушаю вас, – ответил
ему бархатный баритон неизвестно откуда.
– Я бы хотел войти.
– На каком основании?
– Я здесь работаю.
– Причина столь
глубокого опоздания?
– Я не опоздал. Точнее,
опоздал, но отнюдь не так глубоко. У меня много времени занял переход от входа
№2.
– Вы шли по бордюру? – уточнил баритон, не удивляясь.
– Да, – ответил
Георгий, поразмыслив пару секунд. – Может быть, вы пропустите меня, и мы
продолжим лично?
– Да, конечно. – Дверь
разблокировалась, и Георгий с облегчением проследовал внутрь. Проходя мимо
зеркала, он заметил, что его любимый пиджак в двух местах испачкался, а в одном
– порвался. Не беда, Саломея вечером всё исправит.
Георгий подошел к
стойке ресепшен, надеясь встретить тут обладателя баритона, но никого
человеческого не застал. Придется, стало быть, иметь дело с акустическим
интерфейсом.
– Слушаю вас, –
пророкотал баритон не из какого-то конкретного места, а как бы отовсюду.
– Не подскажете, где бы
тут мог быть ближайший кабинет задумчивости?
– Ваш интерес носит инспекционный
характер?
– Нет, личный.
– Так, – баритон,
вероятно, урылся в подробные планы здания, – эти кабинеты изобилуют в периферии
обеденного холла.
– А он открыт?
– С 12.
– А сейчас?
– 10.35.
– А нет ли действующих
сейчас кабинетов?
Баритон снова погрузился
в план.
– Ближайший – в
Присутствии напротив, но вряд ли у вас туда есть допуск. В принципе, можно
вызвать ваш трамвай и вернуться домой. Понимаете, это внештатная ситуация, и
варианты решения не оптимальны. Еще можно записаться в конструкторы кабинетов
задумчивости, изобрести новую модель, запатентовать, внедрить и протестировать,
но вряд ли Вы уложитесь до 12.
– Хорошо, – ответил
Георгий, соображая. – А обеденный этаж открыт? Не холл, а именно этаж?
– Да, открыт.
– Спасибо.
Георгий поднялся до 45-го.
По пути он прикинул смещение лифтов и расположение залов. Точно! – здесь
обеденный холл маячил не справа от лифтов, а слева. Дальше, за ним, были
оранжерея, живой уголок, палеотерраса и гора с водопадом. Георгий храбро
зашагал вправо, полагая этаж кольцевым. Он пересек сумрачный дендропарк, зал
аттракционов (они не работали) – и, действительно, вышел к горе с обратной
стороны.
Здесь не было потолка,
вверху резво бежали белые овечьи облака и всё такое. Георгий быстро поднялся к
водопаду, вяло журчавшему с другой стороны горы, сбросил одежду, вступил в
умеренно прохладные струи и с удовольствием, не спеша, отлил.
Вот что он чувствовал в
эти две продолговатые минуты – торжество.
Потом со вкусом, до
блеска кожи вымылся в умеренно прохладных струях, насухо вытерся двумя
пушистыми полотенцами, тщательно оделся (пиджак решил не надевать, а просто
повесить на локтевой сгиб) и проследовал в свой лифтовый холл.
В живом уголке Георгия
догнал общительный львенок и смазал сзади мягкой лапой по штанам. Георгий
остановился и почесал львенка за ухом.
Лифт мигом домчал
опоздавшего работника до 86-го этажа, и вот уже Георгий невозмутимо прошел к
своему рабочему месту.
– Ты даешь! –
уважительно заметил Александр. – Что-то случилось?
– Обстоятельства, –
туманно ответил Георгий.
– А! Ты кем сегодня?
– Психоаналитиком. А ты
кем?
– Реальный сектор. Хочу
оправдать обед. Это как минимум.
– Это двенадцатый знак.
Я слышал, Константин с 56-го чихнул ненароком в модели вблизи нервного узла – и
улучшил коэффициенты в 10-м знаке. Он даже сумел зафиксировать эффект и
получить допуск. Но уже в Системе чихнуть по заказу у него не получилось.
Видеокамеры запечатлели ряд жалких попыток.
– А! Этот клип я видел.
Стало быть, это ради 10-го знака? Подумать только, какой мелочёвник!
– С другой стороны,
старался ради нас.
Тут явился Волдырёв,
специально вызванный по случаю явления блудного работника.
– Так… Георгий. Заметь:
я не спрашиваю, где ты был и почему тебя не было. Это
не ко мне. Ко мне всё то же, что всегда, а именно…
– Психоаналитиком, –
строго ответил Георгий, а Волдырёв дисциплинированно записал. – Приемные часы
после обеда.
– Лады.
В назначенное время
настал обед. Георгий с Александром спустились на 45-й этаж.
В обеденном холле было
весело и шумно. Товарищи заняли столик у открытого окна. Георгий встал на
цыпочки и поискал глазами Майю. Нашел, махнул рукой. Молодая женщина ответным
жестом отсалютовала, что видит и понимает. Пошныряв с тарелками у щедрых
фуршетных витрин, все трое встретились за столом.
– Ого! – весело сказала
Майя, оглядев три тарелки. Все трое независимо избрали люля-кебаб.
– Заметьте, – поднял
Александр указательный палец к потолку, – итог одинаков до неразличимости, а
мотивация между тем противоположная: мы с Жориком выбрали люля-кебаб, потому
что пробовали, а ты, Майя, – потому что нет.
– И мораль? – спросил
Георгий, понемногу уничтожая красную рыбку.
– Нельзя по итогу
судить о мотивации.
– Блеск! Закажи золотом
по граниту.
– Я бы сказала так, –
присоединилась Майя, – судить о мотивации по итогу было бы опрометчиво.
– Какие мы умные, –
произнес Георгий, конечно, самоиронично, но с долей грустной серьезности.
– Каждый избывает свою
судьбу, – отозвался Александр.
– Что-то ты больно
афористичен к обеду, – заметила Майя, уплетая тем временем фигу.
– Это всё люля-кебаб, –
понизил пафос Александр.
Георгий поймал себя на
том, что ему лень куда бы то ни было идти – на работу
ли, к водопаду, даже домой. И не то чтобы тут ему было как-то чрезвычайно
хорошо – по мере насыщения ароматы и шумы обеденного холла ощутимо теряли
привлекательность, просто… Да просто лень, и глубже
тут не копнешь.
Но время неумолимо шло,
и обед вместе с ним, и мы с вами – вместе с исчезающим обедом – монотонно
ввинчивались в будущее, и вот уже все трое штатно посетили кабинеты
задумчивости и встретились у лифтов.
– Ну, кто куда? – бодро
спросила Майя.
– Я, – ответил Георгий,
– пахать. Я по объективным причинам слегка недоработал с утра.
За секунду тишины,
последовавшую после этого нестандартного ответа, Георгий вдруг испугался, что
Александр скажет: «Тогда я, пожалуй, к водопаду», а Майя…
– Аналогично, – сказал
Александр.
– Все-таки я тебя
зацепила вчера, – рассмеялась Майя.
– Кто спорит? А ты,
Майя?
– Я к одной подружке на
36-й. Поболтать, то да сё.
Товарищи переглянулись:
этаж был низковат. Видимо, дела у Майиной подружки шли не ахти, и разговор
намечался деликатный. Ну, жизнь, как говорится, есть жизнь.
Волдырёв поджидал
товарищей у входа в рабочий холл.
– Юра, тебе как
психоаналитику положен синий халат. Ты уж не манкируй.
– Ладно, давай.
– И не швыряй его на
пустоту. Я тебя знаю. Между нами говоря, синий халат – единственное, что выдает
в тебе психоаналитика.
– Умеешь ты приободрить
дебютанта.
– А что, у тебя были
какие-то иллюзии? Ты в собственном понимании новоявленный Юнг или доктор
Каспер?
– Ну, Каспер не Каспер,
но какие-то разумные амбиции… Что я, кино не смотрел? А главное, что ты-то так
горячишься? Твоя ли это забота?
Александр тронул
товарища за локоть, и тот осознал свою ошибку. Конечно, его.
– Конечно, моя, – ответил Волдырёв с такой спокойной уверенностью, что
даже почти что и не сердясь. – Я ведь консультант по профориентации, а не
писарь какой-то.
– Ну, так и
консультировал бы.
– А я что, не
консультировал? А ты меня слушал? Я, между прочим, и сейчас консультирую.
– А ты бы настоял.
– А вот такой опции у
меня нет.
– Ну и лады.
– Лады, – ответил
Волдырёв, но с таким видом, что не вполне лады, и укатил прочь.
– Вот зануда, – улыбнулся Георгий.
Александр улыбнулся в
ответ, хлопнул товарища по плечу и ушел в реальный сектор, улучшать коэффициенты.
Георгий накинул поверх рубашки синий халат. В его кармашке обнаружились
массивные роговые очки с дымчатыми стеклами. Георгий сел на реальный диван,
закинул ногу на ногу и приступил к работе.
Если откровенно, он
рассчитывал так досидеть до отбоя и выловить в мутных пучинах своего (под)сознания какую-нибудь мысленную рыбку… или, лучше сказать,
рыбную мыслишку. Он прикрыл глаза – на изнанке век поплыл, красуясь, дворец с
парком и прудом… Георгий как бы летел над ним – неспешно и на небольшой высоте,
и даже вроде как без помощи трамвая – или в абсолютно прозрачном трамвае. Из
бокового флигеля вышла женщина в пышном белом платье и соломенной шляпе и
посмотрела вверх, щурясь и прикрывая глаза ладонью. Ветер сбил соломенную
шляпу, но ее тесемки оказались предусмотрительно завязаны, и шляпа просто
свалилась на затылок. Рыжеватые волосы женщины растрепались – она пригладила их
свободной рукой, потом еще раз, сильнее. Ее лицо…
– Принимаете?
– А? Да-да.
Перед Георгием стоял
изумительно маленький мужчина – ну, не вполне лилипут, но практически лилипут,
с симпатичным остроносым обиженным лицом, но уж очень маленький. Георгий
засуетился, вскочил с дивана, жестом приглашая туда посетителя, сам же себе
очертил виртуальный стул напротив и виртуальный стол посередине, сел на стул,
подумал мгновение и положил ноги на стол.
– Слушаю вас.
Почти лилипут
внимательно посмотрел на свои ладони, словно там была какая-то подсказка, потом
на потолок, потом – в пол, и шумно вздохнул.
– Давайте поговорим, –
сказал Георгий так душевно, как только мог. – Не спешите никуда, постарайтесь
расслабиться и нащупать, что же вас беспокоит.
Маленький мужчина
вздохнул еще раз. Его ножки в детских ботиночках ощутимо не доставали до пола.
– Я потерял вкус к
жизни, – признался он наконец. Вид у него был совершенно
потерянным.
Георгий поколебался
чуть-чуть, начать с работы или с личной жизни своего посетителя, но потом
решил, что если начнет с личной жизни, тот подумает, что это из-за его
маленького роста, и обидится.
– Понятно! – ответил
Георгий бодро. – А вы предпочитали постоянную работу или предпочитали менять…
предпочтения?
Получилось неуклюже, но
понятно.
– Я, – отвечал мужчина
чуть выше лилипута, – предпочитал менять предпочтения между постоянной работой
и сменой предпочтений.
– Ага. И какая, если не
секрет, у вас была последняя постоянная работа? Под постоянной мы будем полагать приблизительно неделю подряд.
– Мы с коллективом
договорились на некоторое время сосредоточиться на газете.
– И вам, – догадался
Георгий, – могла не понравиться ваша конкретная функция в редакции?
– Не думаю, – чуть
подумав, ответил малыш и поморщился – то ли от вопроса, то ли все-таки от
воспоминаний о своей роли в создании газеты. – Хотя, говоря гипотетически,
наверное, могла.
– А кем вы были в
команде?
– Главным редактором.
– То есть остальные
сотрудники временно оказались у вас в подчинении?
– Ну, в каком-то
служебном отношении – да.
– Постарайтесь,
пожалуйста, вспомнить и ответить возможно точнее. Что
вам больше мешало – эта позиция начальника или ее временный характер, необходимость
вскоре вернуться к горизонтальным отношениям?
Практически лилипут
послушно припомнил.
– Да нет, – ответил он
равнодушно. – Роль как роль. Это, знаете, как если бы в театре тебе досталась
роль короля. Ну, досталась на один раз. А потом другая. И что?
– Вы говорите,
говорите.
– А я уже сказал.
– Вот это вот ваше «и
что?» – оно, по-моему, прозвучало очень искренне и выстраданно. Постарайтесь
сейчас ответить предельно серьезно и точно. Да-да, нет-нет. У вас появлялось
ощущение повтора, дежавю, соскальзывающей иглы на пластинке – вы понимаете, о
чем я говорю?
– Да – понимаю. И,
пожалуй, да – появлялось. Иногда.
– А ведь повтор – это
худшее, что может возникнуть на очень долгой дистанции. Если выветривается
свежесть, ощущение новизны – что ждет впереди? Бесконечная скука – вы согласны?
– Вы, пожалуй, не
оставляете мне свободы маневра. Пожалуй, согласен.
– И тогда в душе
возникает чувство протеста. Ведь возникает?
– Наверное. Вам виднее
– вы так горячо говорите. А можно спросить?
– Конечно.
– Вы сейчас, – лилипут
(скажем уж прямо) открыто и как-то испытующе взглянул на Георгия, –
относительно вот этого ощущения повтора, соскальзывания иглы, нарастания
внутреннего протеста говорите на основании анализа моей ситуации или
собственного опыта?
– Так ведь, – Георгий в
некотором волнении встал и прошелся по своему участку холла туда и сюда, – на
том и основана возможность психологической помощи, что мы – люди – чем-то
идентичны глубоко внутри, поскольку мы – люди. И, конечно, я говорю
одновременно о вас и о себе, потому что я пытаюсь докопаться до того общего,
что есть в нас обоих. И вакцина, образно говоря, производится на основе
болезни. Опыт преодоления недостижим без опыта страдания, пусть и не
смертельного, возможно, слабого, в пятом или шестом знаке. Вы так не считаете?
– Возможно, – ответил
малыш сухо.
– Хорошо, – Георгий
поправил полу халата. – Помимо работы у нас с вами есть личная жизнь, ведь так?
– Почему вы
спрашиваете? – осведомился маленький посетитель подозрительно и сделался похож на хорька.
– Это моя работа.
– А. Ну да, конечно,
есть. Должна быть. У вас есть вода для питья?
Георгий торопливо
нарисовал на стене мини-бар и достал оттуда воду. Почти лилипут благодарно
кивнул и сделал пару неожиданно больших глотков. Георгий даже обеспокоился на
секунду, куда денется столько воды в таком лаконичном сосуде, но спохватился и
продолжил:
– У вас есть постоянная
партнерша?
– Да. Не знаю. Была, –
на глазах посетителя проступили слёзы.
– Вы поссорились?
– Да. И, что ужасно, по
моей вине.
– Что послужило поводом
для ссоры?
– Мои нелепые
подозрения. Вы, наверное, заметили, что я маленького роста.
Георгий неопределенно
кивнул, как бы говоря: «Ну, если вы так считаете…»
– Странно, что вы не
заметили, потому что я на редкость маленького роста.
– Я заметил, но какое это
имеет значение?
– Для вас или для меня?
– Разумеется, для вас.
Для меня – уж наверняка никакого.
– А для меня имеет.
Дело в том, что моя постоянная партнерша, как вы ее называете, – женщина
нормального роста, даже, можно сказать, высокая.
– Ну и что?
– Как что?! Когда мы
стоим или идем рядом, неизбежно возникает комический эффект. А как только она
смотрит по сторонам, мне повсюду мерещатся высокие мужчины, вроде вас, которые
возьмут ее под руку и уведут, а я просто физически ничего не смогу с этим поделать.
– Но это же только
кажется.
– Почему? Высокие
мужчины действительно встречаются на каждом шагу. Вот вы, например.
– Но, если она выбрала
вас, наверное, ей не нравятся высокие мужчины.
– А может быть, она
оставалась со мной из жалости, а сама давно приглядела
высокого мужчину?
– И вы выплеснули ей
эти свои подозрения?
– Да, не сдержался. Она
долго плакала, и мне зверски хотелось утешить ее, но я за каким-то чертом
сдержался. А потом она встала и ушла, – маленький мужчина, больше не
сдерживаясь, заревел в голос. Сослуживцы Георгия бросили в его угол несколько
обеспокоенных взглядов. Георгий торопливо очертил в воздухе штору. – И я
потерял вкус к жизни. И к работе, если вас это так уж волнует.
– Так подойдите к ней,
извинитесь, скажите, что этого больше не повторится.
– Легко сказать. Она и
не смотрит на меня.
– Ну, попробуйте.
Представьте, что я – это она. Она не сильно ниже меня?
– Она вообще не ниже, –
гордо ответил маленький гость.
Георгий мысленно
присвистнул: женщину ростом с него смело можно было бы назвать очень, даже
чрезвычайно высокой. Очевидно, в лилипуте (догадался Георгий) сыграла своего
рода компенсаторная уязвленность: типа, пусть я меньше вас, зато моя подружка –
больше. Ясно.
– Вот и чудно. –
Георгий для начала сбросил синий халат. – Представьте, что я – это она.
– Но вы не больно-то на
нее похожи.
– Ну, мы сделаем усилие
фантазии. Может быть, у нее есть какие-то яркие черты, жесты, аксессуары,
которые мы можем воспроизвести?
– Ну…
она предпочитает юбки…
– Знаете, ниже пояса мы
заведомо не добьемся больших успехов, поэтому постараемся сосредоточиться на
верхней половине, перед которой вам предстоит извиниться.
– У нее длинные рыжие
волосы.
Георгий обозначил на
столе громкую связь и запросил бутафорский раздел. Словом, минуя технические подробности,
через три минуты на его виртуальном столе красовался превосходный рыжий парик.
Георгий примерил его – посетитель аж вздрогнул!
Видимо, это была решающая деталь.
– Какой-нибудь
характерный жест, мимическая фигура, привычка?
– Ну…
Катерина кладет голову чуть набок – не так сильно… вот, вот так. И, когда
волнуется, облизывает губы. Боже! Не так… это вы будто измазались мороженым от
глаз до шеи. Чуть-чуть, кончиком языка. Вот так, да. Но не ежеминутно, а только
когда волнуется.
Георгий почувствовал, что
пора прибирать к рукам инициативу, а то его миниатюрный гость вот-вот снова
разрыдается.
— Ну что ж! Давайте я
сижу на диване и вроде как обижена, но в глубине души готова вас простить.
Подходите!
Лилипут несмело
приблизился. Лже-Катерина бросила на него быстрый обиженно-кокетливый взгляд и
снова уставилась в пол, ожидая объяснений. Потянулась долгая минута. Что-то
явно буксовало.
– Я что-то делаю не
так? – спросил Георгий голосом Георгия.
– Ну да. Катерина
никогда не допустит, чтобы она сидела, а я стоял. По ее мнению, это был бы
унизительный намек на мой рост.
Георгий с сомнением
встал. Теперь остренький нос его несчастного гостя приходился Георгию аккурат в пряжку ремня. Если честно, Георгий не знал, что
ему делать, но ничего и не пришлось. Малыш, задрав голову, посмотрел на длинные
рыжие волосы, а затем сделал шаг вперед, поднял маленькие ручки, обнял…
Катерину за талию и уткнулся ей лицом в живот, что-то горестно бормоча.
Георгий, особенно не вживаясь в роль, осторожно похлопал лилипута по небольшой
спине. Рубашка Георгия мгновенно промокла от обильных слёз – Георгий некстати
вспомнил пару великанских глотков. «Лучше было бы, – подумал дебютант
психоанализа, – оставаться в халате».
Между тем, сеанс
подходил к концу. Клиент, проплаканный насквозь и как-то посвежевший, наподобие
клочка неба после дождя, ловко взгромоздился на виртуальный стул. На его лице
расположилась благодарная улыбка. Георгий снял парик и надел синий халат. Потом
для пущей важности напялил роговые очки с дымчатыми
стеклами. Ему показалось, что пора подвести итог приёма.
– Ну что ж, – сказал он
благодушно, – думаю, мы с вами добились определенных подвижек…
– Да, доктор,
несомненно, огромное вам спасибо.
– Я желаю вам
скорейшего примирения с вашей девушкой, и чтобы жизнь и работа опять засверкали
новыми красками.
– Спасибо! Обязательно!
– И чтобы наши с вами
досадные ощущения – помните, был такой эпизод нашего разговора? – насчет
повтора, дежавю, соскальзывающей иглы, в общем, чтобы это не повторялось. Чтобы
оно не возвращалось, понимаете?! Чтобы будущее оставалось будущим, задорным и
неизвестным, а не чрезмерно структурированным.
– Хотите об этом
поговорить? – спросил гость задушевно.
Георгий замер, как
громом пораженный.
– Вы спрашивайте, если
что, – поощрил маленький гость большого хозяина.
– Да, кх-х, – Георгий
почувствовал в горле неожиданную сухость, достал из еще не заросшего мини-бара
вторую бутылку воды и глотнул. – Скажите, а у вас есть постоянная работа – не
на неделю, а… как бы сказать, совсем постоянная, разбавляемая для разнообразия единичными…
– Есть, – твердо
ответил посетитель, не дождавшись конца оборота и глядя Георгию прямо в глаза.
– И какая,
если не секрет?
– А как вы сами
думаете?
– Психоаналитик.
– Конечно, – подытожил
малыш по-простому и скинул пиджачок. Под ним оказался маленький синий халатик,
заправленный в штанишки. Психоаналитик выпустил халатик наружу и поудобнее устроился на невидимом стуле.
– Посудите сами, –
легко и плавно продолжал не такой уж элементарный гость, – вот вы записались в
психоаналитики и открыли прием. Но как бы страждущие
могли об этом узнать?
– Ну… не знаю! Где-то
высветилось, или повисло, или прозвучало.
– Но вы же были на
обеде, в людных и малолюдных местах. Вы же видели и слышали, что не высветилось
и не прозвучало. И уж, тем более, не повисло.
Георгий молчал – гость
продолжил.
– Кстати, Артемий.
– Георгий, очень
приятно.
– Взаимно. В
психологии, Георгий Валентинович, есть простой закон проективного отражения.
Если не вдаваться в подробности, человек, которому нужен психоаналитик, записывается
в психоаналитики. Так и реагирует Система. С другой стороны, человек, которому
нужен психоаналитик, – он и есть потенциальный психоаналитик. Поэтому его
одновременно выслушивают и тестируют. Начнем с приятных новостей – скажу
заранее, что у нас есть приятные новости и нейтральные.
– Ну, давайте начнем.
– Вы успешно прошли
тест. Я зарегистрирую вас у этого вашего Балдырёва…
– Волдырёва.
– Да-да, точно. А вот
вам сертификат, повесьте куда-нибудь на видное место для важности, – Артемий
достал откуда-то настоящий, олдскульный материальный сертификат с золотой
подложкой, двумя гербовыми печатями и вензельными буквами. Георгий повертел
сертификат в руках. Ему стало тупо приятно. – И если вам еще раз придет в
голову мысль поработать психоаналитиком, будет объявление, и реальные сеансы, и
всё такое.
– Спасибо. Хорошо.
Переходим к нейтральным новостям.
– Эта ваша
соскальзывающая игла… надеюсь, вы осознаёте, что она не имеет никакого
отношения к вашему крохотному посетителю, в роли которого пришлось выступить вашему
покорному слуге? Вы классически проговорились.
– Да, – согласился
Георгий и снова прокашлялся. – Это про меня.
– Понимаете, это вопрос
фрейма, рамки. Куриная котлета – это повтор бараньей котлеты, или нет?
Георгий не на шутку
задумался.
– Да не мучайте вы
себя, дорогой мой человек! – рассмеялся гость. – Вопрос риторический. И ответ
прозрачный. Если не повтор, если куриную котлету вы воспринимаете как
неслыханную новизну, вы ежедневно бодры, по-хорошему изумлены жизнью и готовы к
долгому пути. Если же повтор, то постепенно многое уйдет в несущественное,
обстоятельства начнут слипаться, и глядишь – уже и обед не обед, а только
повтор обеда, и день – бледная копия позавчерашнего дня, и янтарный яд скуки
зальет изумительное полотно бытия. – Последнюю фразу Артемий произнес без
нажима, абсолютно бытово, как если бы сказал «масло прольется на скатерть». –
Выбор за вами.
Георгий
молча протянул руку через невидимый стол, и два психоаналитика обменялись
дружеским рукопожатием.
– Можно последнее
уточнение? – спросил Георгий.
– Конечно!
– Этот ваш… размер –
это ведь не случайно?
– Да, конечно, это
сконструированное тело. Спецзаказ.
– Это профессиональная
уловка? Чтобы у посетителя повышалась самооценка и появлялась эмпатия?
– Да, я примерно так
мотивировал. Ну, с глазурью профессиональной лексики, но слово «эмпатия» там
мелькало. Новое тело по спецзаказу кому попало от балды не
сделают, нужно мотивировать. Но, коллега, за рабочими потребностями в
пяти случаях из шести стоит поискать личные.
– И какие
же в вашем случае?
– Мне всегда, – просто
и откровенно ответил Артемий, – нравились высокие женщины, много выше меня. А
дальше, сами понимаете, расчет простой: чем я меньше, тем они больше.
Опытный психоаналитик
тепло распрощался с начинающим и отвалил. Минуты через три подкатил Волдырёв.
– Ну, лады, – ворчливо
начал он там, где обычно заканчивал. – Как хорошо, что ты прошел тест, ты даже
сам не понимаешь, как хорошо. Если бы (не дай Бог) нет – какое пятно на весь
раздел!
– А оргвыводы?
– Ну…
оргвыводов, положим, никаких, но репутация…
– Ладно, старина! Зачем
говорить о том, чего нет?
– Это точно. Поздравляю
еще раз с новой компетенцией. Юра, сам понимаешь, до вечера ты свободен. Эта
мелкая гадина протестировала тебя и уползла (тут,
вероятно, ворочались какие-то застарелые личные счеты), а настоящие посетители
с первого раза не ходят. Так что у нас варианты: либо ты перепрофилируешься на
два часа…
– Нет, уволь, дружище,
я устал.
– Лады! Либо досрочно
вызываю твой трамвай…
– А, кстати, я могу сам
вызывать трамвай?
– А почему ты меня
спрашиваешь? Давай я тебя спрошу: Георгий, ты можешь сам вызывать трамвай?
Георгий прикинул так и
сяк.
– Да нет вроде бы.
– Значит, нет. Так и
запишем. И, наконец, третий вариант: ты как-то проваландаешься до конца
рабочего дня. На 73-м вялотекущий кофе-брейк – ты помнишь?
– Помню, – слегка
слукавил Георгий (на самом деле запамятовал). – Как-то проваландаюсь.
– Ну и лады.
– Лады.
Георгий окунулся в
шикарное ощущение… свободы? нет, неточно, ибо он и обычно был в сильной степени
свободен… скажем так: нечаянной праздности. Ехидный
наблюдатель мог бы поинтересоваться: а что, мол, стоя три часа кряду в чахлых
струях рукотворного водопада и милуясь там со своей милой, что, наш герой так
уж пропадал в угаре трудового энтузиазма (в рабочее, заметьте, время)?
Допустим, нет, не пропадал, но нечаянной праздностью – да и свободой то
состояние назвать было бы сложно. Удовольствие, пусть даже внятное человеческое
счастье, однако, не то, что сейчас.
Георгий разболтанной
походкой прошелся по разделу, заглянул туда и сюда. Сотрудники размеренно
пахали на ниве скорее самовыражения, нежели народной нужды. Георгий обменялся с
парой из них парой же довольно предсказуемых и плоских шуток, которые мы
позволим себе здесь не приводить. Так же непришито выбрел в рекреационный холл.
Здесь в гигантских, от
пола до потолка, окнах не было стекол, и городские птицы запросто планировали
на деревья в мраморных кадках. Справа и слева как бы в огромных рамах плыли
экспозиции великого города: небо, тучи, верхушки
небоскребов, самые лихие трамваи, соколы, ястребы, орлы.
По холлу гулял
свежий-свежий ветерок. Георгий прикрыл глаза от удовольствия.
– Георгий Валентинович,
может быть, кофе?
– Нет, Марина, спасибо,
– ответил Георгий, не спеша открывать глаза. – Я, пожалуй, спущусь на вялотекущий
кофе-брейк.
Спустился он, однако,
на 64-й, разведать, как там Майя.
В соответствующем
разделе Майи не было видно. Из знакомых лиц Георгий отметил подругу Майи
Татьяну, женщину с большой красивой грудью, отороченной большим овальным
декольте из голубого искусственного меха.
– А, Юра, проходи,
садись, – Татьяна обозначила в воздухе виртуальный стул. Георгий сел – стул
оказался обволакивающе мягким, с теплыми подлокотниками.
– Какая у вас мебель
качественная, – улыбнулся Георгий.
– Это не «у нас», это
такой специальный жест. Вот смотри – ты вырезаешь стул из воздуха, как будто
вырубаешь ладонью. А ты расслабь руку и добавь такое волнообразное движение,
вот он и будет мягким. А для пущего удобства пошевели еще ладонью в другой
плоскости, словно она плывет брассом. А температура – это вибрация мизинца.
Попробуй!
Георгий,
сосредоточившись и расслабившись одновременно, выпилил из пустоты
экспериментальный стул. Татьяна поднялась и недоверчиво пересела на новодел. Ее
завидная грудь всколыхнулась – Георгию показалось, что тоже недоверчиво.
– Смотри ты, – вдруг
сказала Татьяна очень искренне, – а неплохо. Долго, конечно, так не просидишь,
но работает.
– Почему долго не
просидишь?
– А ты сам попробуй.
Мужчина и женщина
обменялись стульями, при этом Татьяна ненароком проехалась своему гостю грудью
по лицу.
– Извини, Юра.
– Ничего. Здесь
тесновато.
Георгий оценил стул
собственного производства. Он оказался горячий и упругий. Георгий вспомнил о
цели прихода и встал.
– Таня, кстати, а…
– Майечка? Она в
Системе. Может, я смогу ее заменить?
Георгий непроизвольно
хмыкнул.
– Нет, Танечка, вряд
ли. Это как бы личное.
Татьяна приподняла
брови, как бы говоря: «Ну и что, что личное?» Георгий торопливо откланялся и
отвалил в лифтовый холл. Его разнузданное подсознание ловко изобразило ему
обнаженную Татьяну в чахлых струях водопада. Что возьмешь с подсознания?
Георгий поднялся на
73-й. Здесь вяло протекал нескончаемый кофе-брейк. Посетители сидели парами и
тройками, обсуждая понемногу то да сё. Посреди каждого
стола стоял неиссякаемый кувшин горячего кофе – довольно элементарная
конструкция для любой особи, знакомой с азами портации. Георгий встал перед
некоторой не шибко важной дилеммой – либо усесться где-нибудь в одиночку,
слегка выбиваясь тем самым из общей логики холла, и непритязательно нализаться кофе; либо найти знакомых. Впрочем, пока он так
размышлял, знакомые обозначились сами, махнув ему руками. Теплая компания с
79-го, как же. Георгий махнул им рукой в ответ, но перед тем, как
присоединиться к товарищам, решил проверить одну внезапную гипотезу.
Он обошел кофе-холл по
периметру – есть! – а вот и еще один… Кабинеты задумчивости скромно притаились
в специальных архитектурных нишах. Теперь, если что, Георгий знал, куда
направлять стопы. Странно, что баритон на ресепшене оказался не в курсе. Или
прикалывался?
Описав щедрую петлю,
Георгий присел к знакомым и очертил в воздухе чашку.
– А мы вот спросим Юру,
– заявил рыжий и конопатый, в тонких позолоченных
очках, Арсений, наливая между тем Георгию кофе. – Как ты скажешь, Юра,
разочарование в принципе может ослабеть само собой – или оно только крепчает?
– Ну… – Георгий
отхлебнул ароматного кофе и повертел чашку в ладонях, – если, допустим, для
него была ясная причина, она может сама собой рассеяться. Без твоего участия.
Арсений довольно
рассмеялся.
– Это ты ловко загнул.
Но ведь, если вдуматься, это причина рассеялась сама собой. А разочарование
рассеялось уже не само собой – а ввиду изъятия причины.
– Это болтология, –
сурово заметил Даниил.
Его густые сросшиеся
брови как-то добавочно насупились. Четвертая участница дискуссии, Женя, скромно
помалкивала. По ее симпатичному лицу с мелковатыми чертами вообще было
непонятно, слушает она или нет.
Георгий еще отхлебнул
кофе и примиряюще улыбнулся Даниилу.
– Давай, – сказал он Арсению,
– не цепляться к отдельным словам, а попробуем уловить суть. Причина –
отдельная песня. Узнал причину любой невзгоды – считай, наполовину ее поборол.
Возьмем чистую и неприятную в своей чистоте ситуацию – беспричинное
разочарование. Прямую дорогу к нарастающей скуке. Как бы частичную атрофию
вкусовых рецепторов.
Женя вдруг подняла
голову и посмотрела на Георгия со вниманием. Даниил приподнял свои роскошные
брови, как бы говоря: ну-ну.
– Ты ложишься спать
разочарованный, – продолжил Георгий. – А встаешь бодрый, веселый (заметь,
беспричинно), даже, можно сказать, дурашливый. Согласись, такое ведь тоже
бывает? И это снимает твой вопрос поверх мелких разночтений.
– Да, – признал Даниил,
– такая перезагрузка иногда случается. Время, что называется, лечит.
Арсений, улыбаясь,
развел руками. Позитив в очередной раз одолел уныние. Георгий отлучился к
фуршетной линии и разжился тарелкой чудесных пирожных – не приторных, не
жирных, а легких, воздушных, щедро украшенных вишнями и виноградинами. Под кофе
они пошли на ура.
Ближе к отбою Георгий
посетил один из местных кабинетов – не то чтобы по острой нужде, а так,
протестировать на будущее (мало ли что). Кабинет оказался как кабинет,
задумчивый. Георгий поднялся на свой этаж за (порванным и испачканным) пиджаком
и спустился к трамваю. Но в последний момент, уже было
шагнув в вертящуюся дверь, отдернул ногу и направился вспять, к лифту. Снова,
как утром, навстречу людскому потоку. И вспорхнул (посредством лифта,
разумеется) на свой 86-й.
Александр заканчивал
рабочий день серией простейших движений и уже был готов нацепить пиджак.
– Шурик, постой. Ты не
знаешь, как вызвать Волдырёва?
– Знаю и тебя обучу.
Вот приложи два пальца к стене уголком и очерти круг, как циркулем… Так. Можно не целиком, а только чтобы стена поняла.
Видимо, стена поняла,
потому что на ней медленно, как своего рода прыщ, выросла красная кнопка.
Александр характерным жестом пригласил к ней приятеля. Георгий нажал на кнопку.
Через минуту, ворча, появился Волдырёв.
– Ни днем, ни вечером
нет мне покоя, – проскрипел он. – Юра, что еще?
– Старичок, неудобно
спрашивать такую подробность, получается, я как бы невнимательно тружусь, и
все-таки…
– Короче, Юра. Имей
совесть.
– Не подскажешь, кто
мой непосредственный начальник?
Волдырёв сделал круглые
глаза и еле заметным движением подбородка указал на Александра. Тот
извинительно улыбнулся.
– Жорик, я не
акцентировал на этом внимание. Это чистая формальность, сам понимаешь.
– Хорошо, даже лучше!
Шурик, раз уж ты мой начальник…
– Прекрати, –
поморщился Шурик.
– Слушаюсь, босс. Итак,
есть ли у меня отгулы?
– А вот это как раз к
Волдырёву.
Георгий всем корпусом
обернулся к профконсультанту.
– 43.548, – проворчал
тот. И пояснил: – Накопились за неиспользованные отпуска и выходные.
– И, стало быть, если я
использую парочку, останется 43.546?
– Нет, – довольно
неожиданно возразил Волдырёв. – Дело в том, что завтра и послезавтра твои
суббота и воскресенье, так что останутся те же 43.548.
– Что значит «моя
суббота»? – поинтересовался Георгий.
– Ну, каждый начинает работу
со своего понедельника. И ты, когда пришел сюда черт знает когда, – тоже.
В казенных устах
Волдырёва «черт знает когда» прозвучало как точная дата.
– То есть если я сейчас
прогуляю одним куском все эти 43.548 отгулов, то и тогда они не кончатся, потому
что накопятся новые?
– Накопятся, – нехотя
согласился Волдырёв. – Но всё ж таки меньше, чем 43.548. И
в конце концов ты прогуляешь их до конца. В ноль. Правда, потом ты сможешь
брать отгулы за свой счет.
– За чей счет?
– Ну, – с
неудовольствием пояснил консультант, – есть такой атавизм, как зарплата.
Понятно, что в реале ее никто не берет, кроме нескольких унылых прикольщиков с
56-го, потому что некуда тратить. Но формально она капает, когда ты на рабочем
месте (Волдырёв взглянул, кому он это говорит, и уточнил), или хотя бы в
здании, или когда берешь заслуженный отгул. А когда за свой счет, не капает.
– То есть на работу
можно в принципе вообще не ходить?
– Ну, можно, –
согласился Волдырёв без энтузиазма. – Можно и на пенсию выйти. Только
заскучаешь без работы.
– Да я не про себя, а
гипотетически.
– А, гипотетически –
можно.
– Шурик, — Георгий
обернулся к новоявленному начальнику, — ты не против,
если я возьму пару заслуженных отгулов?
– Я, – ответил ему друг
медленно и предельно серьезно, – не могу представить себе компетенцию,
достаточную для того, чтобы лишить тебя этого твоего законного права.
– Ну и лады, – сбавил
пафос Георгий. – Значит, до послепослезавтра.
Когда он вторично
спустился вниз, на причале (в голове Георгия отчего-то всплыло забавное слово
«дебаркадер») одиноко торчал его трамвай. (Интересно, а как
добираются до дома Шурик и Волдырёв? Или ночуют в Присутствии? Или их
трамваи дежурят в кустах? Или их вызывают из лифта?)
Георгий, почувствовав укол вины, махнул трамваю рукой от дверей – тот полыхнул
в ответ красно-желтым.
– Извини, дружище, –
промолвил Георгий, усаживаясь на мягкую скамью, – такой уж я сегодня увалень,
везде опаздываю.
– Ну, это естественно,
– отозвался трамвай, – позже начали – позже закончили.
Георгий подумал над
этим соображением, пока трамвай набирал высоту.
– Скажем так, –
подытожил он, – нестандартно начал – нестандартно закончил.
Трамвай высветил улыбку
в знак одобрения формулировки. Внизу поплыл шпиль небоскреба. Георгий с
неожиданной жадностью засмотрелся на хорошо знакомые городские пейзажи.
– Слушай-ка, а ты не
мог бы открыть окошко?
– А вы не будете
высовываться?
– Естественно, буду.
– Тогда пристегнитесь
для начала.
Георгию на колени упали
серые куцые ремешки с массивной пряжкой-застежкой. Георгий вставил
что надо куда надо до смачного щелчка. Тут же плавно открылось ближайшее
окошко. Георгий высунул туда лицо – сперва повернул
его вперед, ловя встречный ветер. Потом посмотрел вниз.
Внизу проплывал
бело-желтый дворец, с куполами и башенками, примерно на половине высоты юркнул
шустрый встречный трамвай, потом потянулся еловый парк с удобными аллеями и
уютными скамейками.
– А тут где-нибудь есть
причал? – спросил Георгий, всовывая голову внутрь салона и отстегиваясь.
– Стыковочный модуль?
Конечно.
– А ты можешь туда
подчалить?
– Сейчас?
– Вообще.
– Конечно, могу. А что
тут особенно мочь?
– Ага, прекрасно. А
скажи, вот между тем, как ты ссаживаешь меня на работу и забираешь назад, у
тебя есть личная жизнь?
Трамвай высветил две
улыбки на панно.
– Интересно, как вы это
себе представляете. Самка трамвая, чаепитие через подводящий шланг?
– Ну, я никак не
представляю, поэтому спрашиваю.
– Ну – гуляю по городу,
дремлю в тупичке, довольно много читаю – расширяю эрудицию.
– А я бы мог
зафрахтовать тебя на целый день? Это не противоречило бы твоим планам или
протоколу?
– Да нет, конечно. Мне
только веселее было бы в компании.
– Значит, завтра
полетаем с тобой вволю.
– Заметано.
Тут бы им подчалить к
дому Георгия – и в кино обязательно так бы всё и состыковалось, но это была
подлинная жизнь, и еще тягучие полминуты проползли в безмолвном ожидании, когда
же состоится мягкий толчок, и откроются двери лифта.
– Пока, до завтра, –
Георгий прошел в лифт.
– До завтра, –
отозвался трамвай.
На кухне дружелюбно
шкворчал и шипел милый семейный ужин. Саломея спешила куда-то по своим делам по
коридору – Георгий широко раскинул руки и поймал вечернюю экономку.
– Хвать! – сказал он.
Тело Саломеи оказалось большое, горячее и упругое.
– Что же вы, Георгий
Валентинович, – укоризненно произнесла женщина, – мешаете работать? Для вас же
стараюсь.
– Не сомневаюсь, –
согласился хозяин квартиры, разнимая объятия. Саломея тут же ускользнула на
кухню – наводить последние штрихи. Георгий собрался было включить телевизоры –
да передумал: зачем вся эта суета? Он помыл руки ароматным мылом и прошел на
кухню.
– Котлеты из индейки, –
ответила Саломея на незаданный вопрос, – со сборным гарниром.
Этот сборный гарнир
отчего-то особенно растрогал Георгия.
– Ну, спасибо, – сказал
он, – обожаю сборный гарнир.
Экономка заалела от
удовольствия.
– А на десерт фруктовое
желе, но это потом, в свою очередь.
– А скажи, Саломея, ты
часом не Агриппина?
– Да нет, Георгий
Валентинович, мы две раздельные женщины. Вот, я, к примеру, в очках, а она без
очков. Вы ж к тому же у нее утром то же самое спрашивали.
– А откуда ты знаешь,
что я у нее спрашивал?
– Так мы обмениваемся
информацией при перемене караула. А то бы не дай Бог сварганили вам одно и то
же на завтрак и на ужин.
– Да, и впрямь мировой
конфуз. Ославились бы на всю столицу. Представляю, как вы тут сидите за чаем и
обмениваетесь информацией.
Саломея хихикнула.
– Вас послушать, мы с
ней какая-то деревня доисторическая. Нам, слава Богу, доли секунды хватает,
чтобы перекинуться новостями.
Георгий важно кивнул,
как если бы хорошо знал и полностью понимал предмет разговора. «Завтра, –
подумал он, – то есть послепослезавтра надо будет записаться в инженеры связи».
– Тут пиджачок
поправишь после ужина?
– Без проблем. С
удовольствием.
Ужин прошел и вошел как
по маслу. Вечерние процедуры протекли без осложнений и дополнений. Георгий
прошел в спальню, с удовольствием лег в огромную, как в детстве, постель.
Взглянул на упитанных амуров на потолке. И практически мгновенно, как и
подобает здоровому востребованному человеку, ухнул в океан сна.