Опубликовано в журнале Новый берег, номер 54, 2016
***
Всё то, что казалось важным,
надсадно сверлило висок,
впиталось в горячий, влажный,
почти золотой песок.
Вот так и текли сквозь пальцы
названия, имена,
счета, номера квитанций,
эскизы, звонки… Волна
массирует пятки нежно,
смывая с них пыль дорог,
и целое побережье
послушно легло у ног.
Цепочка следов витая,
в четыре нитки шагов,
от моря бежит, петляя,
и тонет в огне песков
на самом краю рассвета.
День лёгок, летуч – эфир.
И только цепочка эта
на привязи держит мир.
Жасминовое
Я буду жасмин,
буду дрожь под твоей рукой,
я буду такой,
какую навеет ветер,
из темных глубин
поднявшийся над рекой,
в рассветный покой
рассыпавший свет соцветий.
Дыши-не дыши,
только запах запоминай…
Когда Адонай
лучами разрежет воду,
в глубины души
беспамятство окунай,
меняй имена
дыханию дня в угоду.
Поёт ли трава –
кто услышит траву на звук,
из шепотов двух
один различи, попробуй.
Не тешат слова,
не имя ласкает слух –
жасминовый дух
щекотно течет по нёбу.
По щучьему веленью
На третий день, внезапно обнаружив
тебя на расстоянии руки,
вчерашний год в голубоглазой луже,
выглядывающий со дна реки,
на лестнице, закрученной спиралью,
на деревянных выросшей мостках,
разбуженного нынче ранней ранью
тебя со щукой пойманной в руках,
порадоваться щедрому улову,
порывистому ветру за окном
и твоему полуденному слову,
за солнцем заплывающему в дом.
Укутанные плечи и колени,
дымок из кружки, вьющийся плющом…
Все сбудется по щучьему веленью,
а как еще, как может быть еще?
Папина яблоня
Нестройность птичьего сопрано, воскресный благовест вдали, под сладкой тяжестью шафранной согнулись ветки до земли, в коклюшках веток – паутина, и день плетется кое-как, стоит плетеная корзина, наполовину в яблоках… В траве, в садовой бочке, всюду избыток райский, собирай и веруй в яблочное чудо, в необычайный урожай.
Вот эту яблоню за домом я помню дольше, чем себя. Отец рассказывал знакомым, что к середине сентября (не этого, но через годик уж точно) будет нам пирог, все дело в правильном уходе. И он ухаживал, как мог: поил, кормил, зимой холодной ствол мешковиной пеленал… Увы, она была бесплодной, как Авраамова жена.
Сад пережил пожар, щитовок, набеги выросших детей и переделку в духе новых ландшафтно-парковых идей. Творцы в порыве вдохновенья хотели яблоню срубить, но для густой прохладной тени оставили. И птицы вить в ее ветвях привыкли гнезда, а папа в солнечные дни любил сидеть в шезлонге пестром в ее спасительной тени.
Тот год, когда мы проводили отца, был яблочно богат. Под слоем золотистой пыли тонул в осеннем солнце сад, со стороны усадьбы старой трезвонили колокола, и яблоня библейской Саррой воспрянула и понесла – согнулись ветки под плодами, не в силах с ношей совладать, а в доме пахло пирогами, а в сердце стала благодать.
И никого другого, кроме
По набережной опустевшей
пустой стакан летит вприпрыжку.
Там конного обгонит пеший,
не прибавляя шага слишком.
Там ветер рыщет, сатанея
от бесполезности запрета,
и только море солонее
слезы пролитой и пропетой.
И только тот, кто выжил в шторме,
кто вынырнул из перебранок,
и никого другого кроме
на набережной спозаранок.
Птичий дом
Витым стволом оливкового дерева
удерживаю небо над землёй,
удерживаю всё, во что я верила,
едва взойдя из косточки гнилой.
В моих ветвях навиты гнёзда птицами,
поют пичуги песни без конца,
и потому нельзя пошевелиться мне,
чтоб не стряхнуть ни одного птенца.
Держусь корнями, упираюсь кроною,
врастаю в землю глубже с каждым днём,
ни в бывшую, ни в будущую сторону
не двигаю по свету птичий дом.
О том, что пережито и отлюблено
шуршит листва, попорченная тлёй.
Когда под корень буду кем-то срублена,
не удержаться небу над землёй.
Бумажные корабли
Он пишет – где ты? пишет – что ты?
Чем занята?
А я у моря жду погоды,
да все не та,
а я в кораблике бумажном
реву ревмя.
До дрожи холодно и страшно,
помилуй мя!
Он пишет – ладно, ладно, что ты,
так не рыдай,
не то из пятницы в субботу
пойдёт вода,
волной нахлынет злая участь,
не обойдёт,
намокнет, потеряв плавучесть,
бумажный флот.
Он пишет много, как писатель,
слова – вода.
Что нужно знать об адресате?
Кому, куда,
а больше ничего не важно.
Я жду письма –
еще один корабль бумажный
сложу сама.