Опубликовано в журнале Новый берег, номер 53, 2016
***
В смерканье всего уносимый
листопад к молчащим людям льнёт,
стучали в грунт – и даже в нише
с богами дрожал полусвет:
Вбивали куски древесины
в землемерный день, вели учёт:
«твоё и не твоё», а ближе
к душе оставался ответ –
Спешат в созерцанье продлиться,
мыслимый пересекать рубеж
по образу ушедшей боли
и прочих смешных величин –
Остреют предметов границы –
словно клинья, вбитые промеж
единства и тоски, а были
слова примиреньем ничьим.
***
Обмакнуть ладонь, повыше влезть;
чистое (прочих касаний не надо) –
для всего непрестанная весть:
с такой ли глубиной не будет слада.
Половодье верхнее в судьбе:
в кронах разливных полно бездорожий:
промолчать, а ответить себе,
как душу именную – славный прожил.
Усложнённый шелест по ветвям
слова – проплавал как лодка, а что же
звуковым остаётся азам,
на всякий сад до утра не похожим?
До вещей плавучих дорасти
жестом, сомненьем – так буквы спешили,
что и мрак позабыли в горсти,
и оказались не важнее пыли.
***
О милости звучит чужое:
кого мы с поля войны несём –
станет зеркален, словно вода покоя
в сомнении заревом.
Словами довершить своими:
речные полости помнят всех,
к выводам тёмным днями ведут ничьими,
от помысла и до сих –
Затишьем, подступившим с краю,
в подвижность раненная волна
скажет: меня оставьте, пока не знаю,
чем кончатся времена;
а стоит обобщить пустоты
(они остались от всех людских
вынутых тел) – так сразу звучат цитаты
о милости всеблагих.
***
Чужое слово спешно прошлось
по отсвету (слишком засушлив) –
и клубами взлетел, двухголос,
выданную безусловность разрушив.
Пусть первый голос брегом сказал,
второй, промолчавший о цели,
оказался пейзажем, что мал
помыслами, а они потеплели –
Такая пыль в душе поднялась,
что каждой пылинке назначим
небесами досказанный лаз:
выбежит ли сквозь дыхание в плаче?
Внутри реки весло как метла,
чьи прутики – ломкие струи:
выметать неподвижность тепла
лодочного, о телесном тоскуя.
***
Список смыслов, ставший властью,
довести до людской души –
и ветви отказались, шумом застя
полнеба (а ты доверши).
Сказанное не замёрзло
полу-дневной твоей слезой:
и ветви, бывшие словам ремёсла,
откажут лишь тем, кто живой.
Свойство больше не глашатай
у ворот вещества, где ждёт
толпа весенних фраз в солоноватой
одежде прибрежных свобод.
Свойство к ждущим примешалось:
кто теперь огласит царя,
переходя в толпящуюся малость
и помыслом общим смотря.
***
Виснут следы листвы,
просвечены днём сквозным
как в пейзаже нежные прожилки
(мрамор ли образно призван).
Чистой погоде вглубь
легко о себе сказать:
видевшие правду не-смерканья –
ближе к вечернему сердцу.
Спешно свои слова
несли в листопад: узнать
золото и волю траекторий,
часто ли значащих душу…
Листья внутри речей
паденьем прочертят связь,
линию, поглаженную ветром,
знаком приятья причины.
***
Ветви и свет, завидев час,
о причине реальной смолчали,
объясняющий если исчез
отголосок печали –
Жестом – тепло внушить каким,
представая шуршащими водами:
дождь к ремонтным зовёт мастерским
грозовыми свободами –
Дождик похлопал по плечу
рычага смыслового, поднявшего
человека – поближе к лучу
ожидания нашего.
Силу ободрил дождь: держи
на весу, хоть провидящий лёгок
узнаваньем грядущей души:
вот времён подоплёка.
***
Всё проще, где сердцем с пейзажа считан
и меркнущий шаг, и тепло
очертаний телесных: защитам
(подобным одежде) вновь не повезло.
Начало времён – запускает пальцы
в людей как в нагрудный карман:
в глубине досветла покопаться,
узнать сквозь подкладку сердце-глухомань.
О куртках, о внятном тепле покроя,
сухим всё досказано днём,
а для зрячести слово сырое
(как в небе просветы слёзные) найдём.
Пора о составе сердечной ткани
сказать, не печалясь: чиста;
– матерьял хоть для времени ранний,
читает округу с белого листа.
***
Живые помнят кое-как:
слово поредело, но к чему готов
пришедший забыть про мрак,
где перекрестья старых столбов –
Лицо поднявший к небесам
ищет ли опору? Голова, вскружись:
втекать нелегко столбам
в густую высь, но это ли жизнь
Смешавший дрожь свою на миг
с дрожью столбовой – умножил тишину,
нагретой спиной приник
к прохладному гуденью, к бревну.
Впадать в предмет – простое сплошь
дело для глядящего в свои деньки:
к столбу прислонился, схож
с притоком вертикальной реки.
Засуха
Ходит заря по колосьям,
а слышно речевых людей:
пусть беспорядок сладкогласьем
длится в отсутствие прочих дождей.
Скомкано облако, скомкан
раскат, начавшийся негромко
и перешедший в полумглу
мира, что тенью лежит на полу –
Сердце не убрано словно
постель лучистого жнитва,
свой ритм шуршащего приливно
в небо, каким бессловесность права.
Нечем проснуться, где время
зернисто надавило в грудь:
вставай, ты будешь говоримей
всякого колоса, ставшего путь.
***
Пролегаешь если о свободе,
зрение ясностью этой намокло,
привыкнув к заливной заботе,
тронувшей волны и стёкла.
Пролегаешь – и другого дела
трудно помыслить твоим поворотам:
не участью летнего тела
образ движений скоротан.
Не порезаться крылу над лугом,
слыша мгновения: скажут немного,
но хватит мятущимся влагам
поздних сомнений, дорога.
«Лепестки обтачивая ветром
словно осколки бутылок – прибоем,
пылинки со зрения вытрем,
ставшие слёзным покоем.»
***
Новосельем прикручен дымок
на трубы новые, печные:
предмет предметом изнемог,
единство досказано ныне.
Где наличник к дверям прирастёт
сквозь скрип – предельно неохотный –
соединится небосвод
с полеском в натуге природной.
На стволах нарезалась резьба
плюща, глядящего в шурупы,
темневшие как ворожба:
скреплять нежелающих – глупо.
До последних тишающих слов
досказано: продолжить нечем –
ни досками, ни мглой стволов;
усилье другое означим.
***
Равенство всех предметов лежит
успокоенной летней влагой,
зияет входами, омыт,
пейзаж любви, на поверку пологой.
Любящий, двинь привычным путём,
понижавшимся к небу плавно;
низины прочие не ждём,
лишь это облако, ясность в бессловном.
Яблоки в бочке с тёмной водой
холодны как следы деревьев,
ушедших дрожью грозовой
как все – смятенье/простор пробуровив.
Яблочный плеск, живи: темноту
намотать на себя не легче,
чем звёздам – чувства на свету,
чем всякой близости – отсвет
далече.