Рассказ
(Перевод с датского Егора Фетисова)
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 53, 2016
Перевод Егор Фетисов
Лоне Абурас о себе
Я бы назвала себя социальным
сатириком, которому кое-что известно о так называемой «Дании низов» и так
называемых обычных людях, о которых я и пишу. Я хотела бы суметь соединить
художественный вымысел с праведным гневом, хотела бы видеть моих героев насквозь
и в то же время постараться быть с ними солидарной. Тогда, я надеюсь, это
породит удивительных и забавных, веселых и рассерженных персонажей, населяющих
мир, в котором мы живем.
Я дебютировала в 2009 году
романом «Озеро Фётекс», рассказывающем о Лене, которая мечтает написать большой
роман, сидя при этом за кассой в супермаркете «Фётекс» и вспоминая о своем
детстве и юности, отце-арабе и маме-датчанке. В 2011 году вышел коллективный
роман «Тяжелая двушка», в котором несколько персонажей сталкиваются с маленькими
и большими испытаниями, которым их подвергает современное общество. Потом в
2013 году вышел «Политический роман» о Ребекке, с презрением относящейся к
политическим активистам, но при этом живущей с очень гуманным и политически
активным мужем Робертом, которому однажды приходит в голову, что необходимо
поселить в их семье беженца-нелегала. В 2016 году появился мой роман «И такое
бывает», повествующий о 14-летнем Генри, которого предают все взрослые,
встреченные им в жизни. Его друг Адам – единственный луч света в его темном
царстве, но, когда и Адам изменяет их дружбе, Генри берет в руки блокнот и
делает всё, чтобы миру вокруг него тоже стало не сладко.
Кожаный салон абсолютно новый.
Натуральная кожа, говорит он и опускает боковое стекло почти полностью. Всё
равно страшно жарко, и ноги прилипают к сиденью. Как будто сидишь на клеенке. К
счастью, кроме меня сзади никого, поэтому я прислоняюсь спиной к двери и кладу
ноги на сиденье. Он поправляет зеркало заднего вида и улыбается. Извлекает
расческу из кармана своей велюровой куртки и кладет ее на панель. Сейчас мы
остановимся на светофоре, и он начнет причесываться. Я надеваю солнцезащитные
очки.
Еще немного, и попали бы на
деньги, комментирует он, когда мы пару секунд выжидаем, пропуская другую
машину.
Зато задница чувствует себя как
нельзя лучше на кожаном сиденье.
Он снова поправляет зеркало. Я
киваю и начинаю теребить поясок на шортах. Солнце припекает, и капельки пота
выступают тут и там на его лице. Всё потому что он в этой куртке. Он ее никогда
не снимает. Интересно, не в ней ли он был, когда познакомился с моей матерью.
У моего отца когда-то был
«ягуар», говорит он. Сверкал и блестел так, что никакое зеркало не требовалось.
Каждое утро он доставал из бардачка кусок мягкой материи. Люди на тротуаре
только о нем и говорили. Они никогда не видели ничего подобного.
Я смотрю в окно и замечаю
нескольких мальчишек чуть постарше меня – у каждого мотороллер. Он тоже их
заметил, поэтому прибавляет скорость.
Когда мне было, как им сейчас,
отец подарил мне ключи от зеленого «Воксхолл-Вива»,[1]
говорит он. К «ягуару» я и близко не подходил. Но сегодня юнцы предпочитают
рассекать по окрестностям верхом на своих «пухах».[2]
Он полуоборачивается на
сиденье. Его черные волосы блестят, набриолиненные. Даже сейчас, через матовые стекла
очков, мне отчетливо видно, сколько помады он в них втер.
На самом деле, ребят вроде этих
надо силой приобщать к нормальным транспортным средствам, продолжает он, когда
мы останавливаемся перед мастерской. Я ограничиваюсь кивком и отправляюсь в помещение,
где все обычно обедают, выпить стакан воды. Потом я переодеваюсь в рабочие
брюки, которые он мне дал. Переодевшись, я достаю из холодильника два пива. Они
ледяные. Это его излюбленная манера начинать день. С бутылкой пива в каждой
руке.
Я возвращаюсь в мастерскую.
Кроме него там еще механик Бент и подмастерья Бо и Ларс. Я же просто на
подхвате.
Послушай-ка, говорит он и
вплотную приближает свое лицо к моему, так что я чувствую его одеколон после
бритья.
Можешь начать с того, что
почистишь мою тачку. Потом подмети тут на тротуаре и помой такси, которое стоит
в мойке.
Он уже открыл первое пиво и
пьет его маленькими глотками, поднося бутылку ко рту быстрыми, отрывистыми
движениями и почти не наклоняя её при этом.
Я достаю из бардачка тряпку и
начинаю тереть металл размеренными движениями. Он уже навис надо мной.
Ты что делаешь, хлопец?
спрашивает он и ставит пиво на стол, заваленный различными запчастями.
Чищу твой «вольво», говорю я и
принимаюсь усердно тереть дверцу.
Такую машину как эта не
отполируешь до нужного блеска, если не умеешь взяться как следует, говорит он.
Он вырывает тряпку у меня из
рук.
Вот как надо, говорит он и
показывает мне, как правильно тереть.
Его способом тереть куда
труднее. Через несколько минут, постояв рядом, не вынимая рук из карманов и
понаблюдав за моей работой, он дает указание Ларсу заправить «Опель-Рекорд». Бо
он просит помочь Бенту, который ремонтирует старый «кадетт». Себя он не
утруждает тяжелой работой, занимаясь только заправкой автомобилей. Его дело –
общение с клиентами. Он рассказывал, что на это попалась и моя мама. На
разговор.
Когда я возвращаюсь с обеда, он
просит меня залезть под его «вольво». Он снял свою коричневую велюровую куртку
и положил ее на заднее сиденье. Я невольно замечаю ухмылку на его лице, залезая
под машину. Она как-то шире и неподдельнее, чем обычно. Я вижу, что его что-то
забавляет.
Там какие-то проблемы с
карданным валом, говорит он. Он треснул. Поэтому машина плохо слушается руля.
Я трогаю все детали подряд,
когда появляется Бент и спрашивает, чем я занят.
Да парень, типа, смотрит, что
там с карданным валом. Но я сейчас отправлю его мыть такси.
Он обходит вокруг машины.
Ботинки, которые он носит, – с широкими застежками. У меня никогда не было
модной обуви, любит он говорить. Так и есть. Я вылезаю из-под машины и
отряхиваю грязь с брюк.
Направляясь к мойке, я слышу,
как эти двое смеются. Я принимаюсь мыть стекла такси.
Одну руку он держит в кармане.
Другая ему нужна, чтобы проводить по волосам. Ладонь стала влажной от бриолина.
Или от пота. Он смотрит на свой «вольво». Лак сверкает на солнце так, что я
щурюсь, потому что глаза режет. Мне хочется сказать что-нибудь приятное про его
«Вольво-Амазон», но я только пинаю камушки носком ботинка, как это делают герои
в фильмах, когда не знают, как себя повести. Он очевидно забыл где-то свою
расческу, потому что не переставая запускает пальцы в блестящие волосы. Он
открывает дверцу и ныряет на переднее сиденье.
Кажется, пора переходить к солдатской
муштре, говорит он и выуживает мягкий кусок ткани из бардачка. Потому что
такого вот быть не должно.
Рассерженный, он подзывает меня
к бамперу и застывшим пальцем показывает на глубокую царапину в металле. Он
принимается тереть ее, словно демонстрируя мне, что теперь с ней ничего не
сделаешь. Наконец он дает мне тряпку и велит доделать до конца.
Сегодня я с клиентами, говорит
он и вытирает руки о брючины, прежде чем направиться к женщине, которая хочет
заправить машину. Я киваю и смотрю на подмастерьев, которые уже второй день
кряду занимаются давлением в шинах старого «кадетта».
Когда рабочий день
заканчивается и мы едем домой, он молчит. Только поглядывает на меня в зеркало
заднего вида. Запястья у меня ноют после всех этих оттираний. Он по-прежнему
уверен, что это я поцарапал машину. Иначе бы он, как обычно, комментировал
происходящее на дороге. Или отпускал бы комментарии в адрес Бо и Ларса. Говорил
бы, что они ни на что не годятся. Почему моей маме достался такой тип, как он?
Карл-Эрик его зовут. Само имя уже чокнутое. И потом – у меня ни малейшего
интереса к тому, чтобы быть автомехаником. Это ему пришло в голову, что я
должен поступить в его распоряжение в мастерской в летние каникулы. Парням
вроде тебя только палец дай, говорит он, если я заикаюсь о выходном.
Ну, говорит он, обернувшись
вполоборота, когда мы останавливаемся на светофоре. Что нам с тобой делать?
Это не я поцарапал машину,
говорю я, не поднимая на него глаз. Может, это Ларс или Бо, успеваю я добавить,
прежде чем он перебивает меня:
Да не об этой вшивой царапине
речь. Нет, меня куда как больше интересует, что нам вообще с тобой делать. У
тебя же ни к чему нет интереса. Если б ты был моим сыном. Он не заканчивает
фразу.
И так всё понятно. Я знаю, о
чем он думает. Однажды он дал маме пощечину, так что слышно было в кухне, где я
сидел и раскладывал пасьянс. Они с матерью сидели в гостиной и смотрели
телевизор, когда вдруг раздался этот звук, который ни с чем не перепутаешь.
Спустя какое-то время мама вышла на кухню. Щека у нее была пунцовая. Она не
сказала ни слова. Просто выпила стакан воды. Я не знал, должен ли я сказать
что-то утешительное. Или пойти в гостиную и заявить, что, если он еще раз хоть
пальцем ее тронет, я вызову полицию. Но я промолчал и остался сидеть. Допив
свой стакан, мама ушла в гостиную. Она даже не взглянула на меня ни разу. Я
вернулся к пасьянсу. Руки у меня дрожали. Это было от силы пару месяцев назад.
Меня он до сих пор по какой-то причине не трогал.
Всю дорогу до дома он молчит.
Когда мы заходим домой, мама
спрашивает, как прошел день. Она могла бы уже меня изучить. Но с тех пор, как
она его встретила, она ослепла и оглохла. Каждый день она спешит домой с
работы, чтобы приготовить еду. Однажды он вернулся домой, когда ужина еще не
было. Чтоб это было в последний раз. Он не ударил ее. Но у него был вид
сумасшедшего, он не останавливаясь ходил по кухне. Это случилось незадолго до
пощечины. Он был похож на человека, который сейчас разнесет все в щепки.
Никогда не видел, чтобы мама так быстро чистила картошку.
Даже мой отец таким не был.
Только когда он не получал свое пиво, случалось, что он, как говорится,
распускал руки. Из-за этого она ушла от него и нашла ему на замену Карла-Эрика.
На какой-то вечеринке, на которой, по большому счету, должны были быть только
двоюродные сестры и братья. Но в семье моей мамы таковых на нормальную
вечеринку не набиралось. И зал они сняли слишком большой. Поэтому участникам
разрешалось приводить друзей. Карл-Эрик был одним из них. Уже сразу после
знакомства быстро стало понятно, что он придурок. Во всяком случае, он снял
параллельную трубку в спальне, когда мама в гостиной разговаривала по телефону
с подругой. Тогда я еще не знал, каким он бывает, и поэтому, разумеется,
спросил, что он делает. Каждый второй бы смутился оттого, что его застали в
такой неловкой ситуации. Только не он. Он даже не пошевелился. Слушал очень
внимательно. Прижав трубку к уху. Я немного постоял и понаблюдал за ним, но
потом вышел из спальни. Спустя какое-то время он пришел к нам с мамой на кухню
и спросил, окончила ли мамина подруга гимназию. Я ничего не сказал маме о том,
что он делал в спальне. Мама посмотрела на него непонимающим взглядом. Окончила
ли Бритта гимназию? Ей кажется, что нет.
Ах, нет? Карл-Эрик сел напротив
нее. Он сталкивался с Бриттой, и она была похожа на человека, который вполне
мог окончить гимназию. Моя мама была окончательно сбита с толку. Я не понимаю,
пробормотала она и перевела взгляд с меня на Карла-Эрика. Холерик. Она назвала
меня холериком. Уже забыла? Он был взвинчен. Мама кивнула. Он был прав, Бритта
назвала его холериком. Но какое отношение это имело к тому, окончила она
гимназию или нет? Мама понять не могла, с чего Карл-Эрик об этом спрашивает.
Меня удивило, почему она не поинтересовалась, с какой стати он подслушивал ее разговор.
Только нахватавшиеся по верхам неучи пользуются такими выражениями, сказал он,
встал из-за стола и взял в холодильнике пиво. Да, вот еще: это был последний
раз, когда ты обсуждала меня за моей спиной. Поняла? Не дай бог тебе еще
предать меня так как сейчас. Он бросил на маму бешеный взгляд и сделал
поспешный глоток из бутылки, потом вышел из кухни. Как говорится, это были еще
цветочки. Сейчас бы он залепил ей пару затрещин.
Я сажусь за стол, на котором
уже стоит миска с картошкой. Мама у плиты, ждет, пока прожарятся котлеты. Он
тоже сел за стол и достал из кармана расческу, хотя мама на самом деле считает,
что это свинство. За обеденным столом не приводят себя в порядок, особенно
когда все садятся есть. Разумеется, она сказала ему об этом один единственный
раз.
Лисбет, ты не поверишь, но от
парнишки был сегодня какой-то толк, говорит он и бросает на меня короткий
взгляд.
Это замечательно, говорит мама.
Значит, все не так плохо.
Да, расскажи маме, чем ты
занимался.
Я чистил «вольво» и машину такси,
бубню я.
Да, и еще ты теперь знаешь, как
непросто иметь дело с такой штуковиной, как карданный вал.
Он смеется.
Завтра узнаешь, с чем едят
барабанный тормоз.
Он опять смеется.
Моя мама нервно улыбается,
ставя сковородку с котлетами на стол.
Это замечательно, повторяет она
и садится за стол. Кристиан, сделай нормальное лицо. Карл-Эрик говорит, что всё
идет как надо.
Я только киваю и накладываю
себе еду, когда он закончил наполнять свою тарелку. Я ем, не глядя ни на мать,
ни на него. Однако я чувствую на себе его взгляд.
Да, все путем, завел он свою
пластинку. Но ведь у него нет желания быть автомехаником.
Карл-Эрик, говорит мама.
Конечно, у него есть желание.
Он качает головой. Парень не
хочет, говорю я тебе. Спроси его сама.
Он тыкает в мою сторону вилкой.
Это правда? Ты не хочешь?
Кристиан, посмотри на меня, говорит мама.
Мне еще нужно повзрослеть,
говорю я.
Может, ты хочешь в гимназию?
говорит он. Как Бритта?
Бритта не училась в гимназии,
говорит мама.
Я в качестве примера.
Она там не училась, говорит
мама.
Да сдалась мне твоя Бритта,
говорит он и с силой отталкивает от себя тарелку. Лучше расскажи матери, что ты
сделал с моей машиной.
Отполировал, говорю я.
Ага, чертовым брелком ты ее
отполировал, говорит он.
Это не я. Я же говорил, что
это, наверное, Ларс или Бо.
То есть ты обвиняешь двух моих
помощников, которым я доверяю, в том, что они нарочно попортили мне машину?
Я просто сказал.
Хорошо, тогда можешь сам им об
этом сказать, говорит он, встает, обходит стол и крепко хватает меня за плечо,
поднимая со стула.
Тогда поехали, говорит он.
Карл-Эрик, шепчет мама.
Он говорит ей, чтобы не лезла
не в свое дело.
Схватив меня одной рукой за
шею, он выталкивает меня из кухни в коридор и дальше в прихожую, где говорит
мне обуваться.
Когда мы подходим к машине, он
говорит мне, чтобы я садился.
Кому нанесем визит первому?
Ларсу или Бо? говорит он, выезжая на дорогу.
Тебе виднее, говорю я. Я говорю
это спокойно, но я весь вспотел, и руки у меня дрожат, поэтому я сажусь на них,
чтобы он ничего не заметил.
Как думаешь, что они скажут,
когда ты вот так нагрянешь и начнешь обвинять их в вандализме, говорит он,
когда мы проехали часть пути. Приходит вот так к тебе пацан, отрывает от ужина.
Он скептически качает головой, потом резко тормозит и включает поворотник.
Сидит какое-то время, не шевелясь, потом поворачивается ко мне и бьет меня
ладонью по лицу. Быстро дважды по одной щеке. Потом дает газ и едет дальше. Он
включает радио погромче и насвистывает мелодию, которая звучит. Я смотрю в окно
и пытаюсь не вспоминать о горящей щеке. Я сосредоточился на том, чтобы не
заплакать. Но это непросто. Я всё еще ощущаю этот удар по щеке, когда он
паркуется недалеко от многоэтажки с зелеными балконами. Раньше я никогда здесь
не был, но, судя по всему, Ларс и Бо оба живут здесь, объясняет он, когда мы
немного погодя входим в подъезд. Квартира Ларса в одном из соседних корпусов, а
мы начнем с Бо, так он решил.
Когда мы звоним в квартиру на
втором этаже, дверь открывает девушка, на которой ничего, кроме желтой
футболки.
Мы к Бо, говорит он и
откашливается.
Бо пошел играть на бильярде,
говорит девушка, убирая волосы со лба, хотя они все равно падают ей на глаза.
Ты его шеф, да? добавляет она.
Он кивает, не в силах оторвать
взгляда от ее бедер.
Так вот, он ушел поиграть,
повторяет она. Он обычно любит выпить пива в компании, поэтому не могу сказать,
когда он вернется.
Ясно, говорит он.
Да, говорит она. Но я могу ему
позвонить. Она смотрит на нас неуверенно.
Да нет, не нужно, говорит он и
протискивается мимо нее в квартиру. Я плетусь за ним, понурив голову.
Мне неловко оттого, что он так
пялится на ее ноги. Скорее бы он уже перестал, и мы поехали бы домой.
Всё в одном флаконе, говорит
он, когда мы входим в комнату, в которой также встроена небольшая кухня.
Да, в целом неплохо, говорит
девушка, кусая губу. Хотите что-нибудь выпить? спрашивает она нас.
Я бы не отказался от пива,
говорит он. Он не спускает с нее гипнотизирующего взгляда, пока она открывает
дверь на балкон и через несколько секунд возвращается с двумя бутылками пива.
А ты что будешь? говорит она и
смотрит на меня. В холодильнике, кажется, есть газировка.
Парнишке просто воды, говорит
он, избавляя бутылки от крышек при помощи открывашки, которую он носит в
кармане на шнурке. Он протягивает девушке пиво.
Мы даже не представились,
говорит он и поднимает бутылку. Карл-Эрик, говорит он и смотрит на нее
подчеркнуто долго.
Вибеке, говорит она со
смущенной улыбкой.
Ты тоже работаешь в мастерской?
спрашивает она меня.
Я киваю.
Парень вроде волонтера,
понимаешь ли, говорит он и откашливается. А ты чем занимаешься, если мне будет
позволено спросить.
Я заканчиваю учиться на
парикмахера.
На парикмахера, ничего себе,
говорит он. Мне бы тоже подравнять шевелюру. Ты не могла бы это сделать?
Я не уверена, говорит она.
Да чего ты боишься, говорит он.
Я не кусаюсь.
Она бросает короткий взгляд в
мою сторону, потом поднимается.
Он продолжает сидеть и
улыбается своим мыслям. Словно он что-то задумал.
Скоро она возвращается с полотенцем
и ножницами.
У него довольный вид, когда она
ставит ему стул и просит его сесть. Может, пройдем в ванную и сначала помоем
голову, говорит она, когда обнаруживает, что его волосы набриолинены.
Он улыбается со знанием дела,
двигаясь за ней почти крадучись. Выходя из комнаты, он велит мне спуститься на
улицу и присмотреть за машиной. Я спрашиваю, а надо ли. Машину он закрыл, район
выглядит тихим.
Она соглашается со мной. Тут
никогда никаких происшествий, заверяет она. Но он не обращает внимания на ее
слова.
Короче, вали отсюда, говорит он
мне. У Вибеке испуганный вид. Я не могу не думать о том, что скажет мама,
узнав, что он остался наедине с девушкой Бо.
Давай, пошёл, говорит он и
буквально выставляет меня за дверь.
Внизу возле машины и правда ни
души. Всё еще светло, хотя дело идет к восьми. С одного из балконов едва слышно
доносится музыка. Пожилой мужчина стоит и курит. Я облокачиваюсь на машину и
смотрю на балкон, который, вроде, принадлежит Бо и Вибеке. Конечно, я не
замечаю ничего необычного. Разумеется, она всего лишь пострижет его, говорю я
себе. А что еще может случиться? Я смотрю на часы. Прошло больше получаса.
Неужели это занимает столько времени. А что если Бо сейчас вернется и застанет
все это? Хотя ему, наверное, все равно. Или он не рискнет ничего сказать. Бо
почти так же боится Карла-Эрика, как Ларс и я.
Наконец он выходит. Что-то
изменилось. Конечно, его прическа. И все же. Обычно он выглядит иначе. Может,
бриолина не хватает? Рубашка на нем мокрая, несколько пуговиц оторвано. Висят и
болтаются на нитках. И куртки на нем нет. Видимо, забыл ее наверху.
Она совершенно не умеет стричь,
бормочет он и смотрит на меня с тем усталым выражением, какое его лицо
принимает, когда он натыкается на меня по пути в туалет, закончив шуметь в спальне
с мамой.
Что ты говоришь? Она очень
милая, да. Но вспыльчивая, можешь мне поверить. Существует одна вещь, которую
ты должен запомнить про женщин, а именно, они всегда оказываются не теми, за
кого себя выдают. Взять хотя бы твою мать.
Я сам поражен стремительностью
происходящего. Но внезапно моя рука вырывается вперед и наносит ему удар в
лицо. Он тоже опешил. Какое-то время ничего не может понять, хватаясь за нос.
Потом приходит в себя.
Какого черта, говорит он, потом
опрокидывает меня, я лежу на асфальте, мягком и прогретом за день солнечными
лучами. Он наступил мне на шею. Это те же ботинки, в которых он ходит с утра до
вечера, успеваю подумать я, прежде чем он надавливает сильнее.
Перевод
с Датского Егора Фетисова