Повесть
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 51, 2016
Что-то не
позволяет мне всерьёз отнестись к идее написать
нормальный человеческий рассказ о нечеловеческом под названием (возможно)
«Банник», который давно уже вертится в голове.
«Нормальный»,
т. е. без этих извилистых извинений за то, что это не рассказ, а так, знаете,
россказни о том, как я мог бы написать настоящий рассказ, если бы был настоящим
рассказчиком.
Вроде бы я
достаточно написал подобных предложений в «Параллельной акции», там же я всё это
тематизировал, где-то там я привлёк для оправдания лейтмотива бесконечного
моего штрих-пунктирного самооправдания фразу Томаса
Манна, которую прочёл через много лет после того, как написал буквально то же
самое, в дебрях «Доктора Фаустуса».
Это был не «удар»,
а мощная поддержка в правомочности описания собственно сомнений… со стороны
классика.
Но всё это там
же должно было, по идее, и остаться, т. е. в «Параллельной акции», вся эта
извиняющаяся «паралитература», все эти каламбуры, все эти «dark matter as a matter of fact» and stuff like that. И, однако, через десять лет я начинаю совершенно новый рассказ с
оправданий, что я пишу, дескать, не рассказ, а пишу о том, как бы я…
«Если бы я был
Касаресом…»
«Если бы я был
малиново-алой птицей…»
И т. п.
О, эти старые
песни о второстепенном, зачем вы опять…
Пора бы уже
прекратить это занудство в кубе и писать, как пишется, смириться, что такой у
меня, значит, дурацкий стиль походки – то ли танец, то ли тик, шаг вперёд и два
назад, и писать, что вытанцовывается, а не быть задумчивой сороконожкой….
В этот раз у
меня есть, впрочем, дополнительная «отмазка»: я очень плохо знаю химию, т. е.
как органическую, так и неорганическую.
Если бы я решил
сейчас писать даже не рассказ, а что-то большее – роман, скажем, ну да, роман
«Банник», скорее всего он был бы научно-фантастическим, и прежде, чем писать
его, я бы попробовал наконец выучить химию, я имею в
виду, хотя бы на уровне средней школы, чтобы употреблять термины, которые
украсили бы мой роман, если не со знанием дела, то, по крайней мере, по делу.
Я вообще ничего
не помню, кроме двух слов: «валентность» и… И? Второе уже тоже забыл.
Химия была моим самым слабым местом в 140-й, обычной, т. е. средней школе,
где Лия Соломоновна… фамилию которой я тоже забыл, как и её формулы, но зато
помню кличку – «Саламандра» – вывела мне со скрипом в табеле четвёрку, но в
разговоре тет-а-тет («а вас, Мильштейн, я попрошу задержаться») настоятельно
посоветовала не идти в 9-й класс, а идти в ПТУ.
Да-да, в ПТУ. Маленькая такая женщина, тогда уже не молодая, с архетипической
внешностью, напомнившей мне… или, точнее – я сразу вспомнил впоследствии о
Лие Соломоновне, когда встретил очень похожую женщину, так же прочно, как
Саламандра с химией, связанную с литературой, и дал ей почитать «Параллельную
акцию», полностью уверенный, что она произнесёт те же самые слова, что Лия
Соломоновна когда-то.
Ну, только
теперь это будет не ПТУ, а просто «не надо вам писать, Мильштейн», «графомания
чистой воды» или что-нибудь в таком роде.
Зачем я ей
давал манускрипт?
Ну, потому что
часть меня, и в тот момент немалая часть, если не бо́льшая,
то довольно больша́я… хотела вот это преодолеть – «писанину», этой части
меня хотелось, чтобы мой первый большой по объёму опус разгромили в пух и прах,
и я пошёл гулять – «свободен!» – и, может быть, начал жить по-человечески, ну,
попробовал хотя бы – я уже точно не помню.
N. «Параллельную акцию» в пух и прах не развеяла, напротив, N. объявила её… не буду повторять слова, но они были такими, что я не стал
рвать рукопись и не стал порывать с литературой, в которую, по словам N., я «с «Параллельной акцией» войду».
Правда, когда
её прочёл мой знакомый писатель, в тот момент, во всяком случае, ставший
настоящей звездой руслита, он воскликнул после того, как я робко пробормотал
ему слова N. – мол, тебе так, а вот есть и
такое мнение… «Ты с этой своей «Параллельной акцией» в литературу не войдёшь
– ты из неё выйдешь!» – прокричал мне в трубку М., которому до того нравились
мои «нормальные» рассказы и повести, да и один роман он успел прочесть,
«Пиноктико».
Так или иначе,
сильно разозлившись на Лию Соломоновну, я не пошёл в ПТУ, а перешёл в 27-ю
школу, которая тогда была полуподпольным физматом.
В повести
«Скло» я, кажется, излагал совсем другую версию причины моего судьбоносоного
решения.
Ну и что, причин может быть много, а шаг один, и, так или иначе, в новой
школе уже Галина Ивановна, фамилию которой я тоже не помню, а клички у неё,
по-моему, никогда и не было как таковой… поставила мне, значит, по химии
«пятёрку» в аттестат не за знания валентностей, я думаю.
Ну, я не знаю, почему мне не лезли в голову, ни на Салтовке, ни на
Москалёвке, простые, как дада, химические формулы и максимы, в отличие от
несравнимо более сложносочинённой физики и математики (нам успели прочесть
матанализ и высшую алгебру за два курса, если не мехмата, то обычного
технического вуза – так точно).
А поставила она
мне пятёрку за то, что мы, т. е. родители, ну и я, наверно, всё-таки тоже уже
юридическое лицо… забрали из милиции заявление, в результате чего мой
одноклассник не сел в тюрьму, а школу не прикрыли окончательно.
Я думаю, что
эта одна – точно – и ещё – возможно – две-три пятёрки в аттестате моей зрелости
– не что иное, как негласная благодарность учителей-подпольщиков, иначе могло
бы быть… несколько четвёрок.
А так только
две: по русскому языку и по труду.
Эти две оценки
шли из восьмого класса, по труду – потому что в 27-й было вместо труда
программирование, а по русскому языку… ну не знаю, тогда оценка шла почему-то
из 8-го класса, а из выпускного сочинения только «за литературу».
«Представляешь,
какими были бы твои книги, если бы у тебя и по труду, и по русскому языку были
пятёрки! – воскликнула недавно одна знакомая, когда я рассказал ей это, –
страшно даже представить себе, как выглядело бы тогда твоё ПСС!»
Да, кстати, если уже о русском… то надо сказать и об украинском, меня
ведь от него вообще освободили после той травмы.
Странное слово
по нынешним временам, мягко говоря, когда «освобждать» от украинского
приходит русская армия…
Но я ведь не о
настоящем, а о прошлом.
Хотя всё это –
нокаут в подворотне, больницу… я описывал в рассказе из моей первой книги,
так что не буду повторяться.
К тому же не
так давно я вспоминал, уже в связи с украинским языком, в фейсбуке… скопирую
сюда на всякий случай, неизвестно ведь, буду ли я писать о баннике, как
собирался… ну пока пусть это будет такой общий… предбанник, ну да, тем
более, что это тот же самый Валера, с которым мы в
«Параллельной акции» устраивали дискотеку в ДК «Свет шахтёра» и ездили на
Кавказ за мылом и москвичками… (https://www.facebook.com/photo.php?fbid=783589844995678&set=a.100423759978960.662.100000340087936&type=3&theater):
«…в начале восьмидесятых студент из моей группы мехмата Валера
мастерил цветомузыки на заказ: фанерные ящики, шестые стенки которых он
выкладывал в два слоя – горизонтально и вертикально – из длинных стеклянных
трубочек. Лампочки Ильича Валера красил такой краской, что они выцветали долго,
могу подтвердить – годами, в течение которых они мигали как бы за хрустальной
стенкой тремя цветами и вроде бы как в такт с музыкой. Мне он такую штуку
рублей за пятнадцать или даже двенадцать… вписал в нишу в родительской
мебельной стенке таким образом, что под ней поместился проигрыватель «Арктур» и
магнитофон «Маяк-202». Демонстрировал свои изделия Валера впоследствии долгое
время – пока не исчезла мода на цветомузыки
– под альбом "Colours", который у меня и переписал, немецкой
электронной краут-рок группы «Eloy». Вспомнил я всё это, когда через 30 лет
увидел на улице неподалёку от моего дома увеличенную раз в… тридцать,
наверно, если не сорок, копию той цветомузыки, что осталась мигать в
«деревянной нише моей памяти»… Вспомнив название группы (всё
ещё существующей, как оказалось), под которую Валера гипнотизировал клиентов, я
подумал, что элой поселился в его цветомузыке, оказавшейся машиной времени, и
теперь он там не один, там теперь целый народ элоев (если вам не видно мою
картинку: это зажигающееся в сумерках и до полуночи тремя цветами строение –
жилой 4-этажный продолговатый дом с недорогими квартирами, двери которых
идут рядами за стеклянной стеной, цветной свет горит на
лестничных клетках, которые одновременно и коридоры – между дверями квартир и
общей стеклянной стеной фасада), а заодно вспомнилось и то, что в Харькове
когда-то был «Зал цветомузыки» – будочка, незаметная даже среди редких деревьев,
недалеко от выхода из Парка культуры и отдыха на Шатиловку. Я бывал там,
слушал-смотрел "Венгерскую рапсодию" Листа и… кажется, концерты
Скрябина, остальное не помню. Скрябин там точно был, как и мой одноклассник…
Правда, тот не в качестве композитора, он там подрабатывал кем-то у Правдюка (создателя павильончика), и однажды его взяли
прямо оттуда: цветомузыку окружили милиционеры, а в то же время, или часом
раньше, меня доставили в бессознательном состоянии в «4-ю неотложку» с
черепно-мозговой травмой, которая была следствием k.o. (нокаута). Хотя мы были не на
ринге, и я даже не знал, что мы дерёмся. Я достаточно долго после этого лежал в
больнице – месяц или полтора, притом что перешёл перед
этим в физматшколу, где была совершенно другая программа. Поэтому меня, чтобы
хоть как-то облегчить нагрузку, освободили от украинского языка и литературы –
предметов, от которых автоматически освобождались все дети военных, а дети
гражданских – только при особых обстоятельствах. Странно это всё теперь
вспоминать, по нынешним временам, мягко говоря, когда «освобождать» от
украинского языка приходит русская армия… Но я о далёком прошлом… Моего
одноклассника одновременно освободили из КПЗ и не стали сажать в тюрьму, потому
что мы с родителями забрали заявление. А один мой хороший
друг и замечательный писатель был освобождён от украинского, потому что потерял
глаз, и у него теперь стоит искусственный, т. е. протез. А я вот из-за
того, что чуть не потерял голову, и у меня теперь… Ну
понятно. Украинский у меня до сих пор хромает, я плохо говорю-пишу, но всё
понимаю и думаю, что не всё потеряно». Может быть, химия не лезла мне в голову,
потому что там стоял какой-то заслон… связанный как-то с тем, что я являюсь
химической машиной, и вот чтобы она, эта машинка, не задумывалась, как
пишущая… над самим процессом, а то ведь… По-немецки сороконожка –
тысяченожка, кстати, а теперь представим себе её же с биллионами биллионов…
Да нет, это ерунда, конечно, слишком сложноглупое объяснение, да и вообще –
что я тут объясняю, я уже и сам плохо помню… ах, причину, по которой я
чувствую, что мне слабо́ написать научно-фантастический рассказ, т. е.
химически-фантастический, ну да.
Опишу, пожалуй,
пока что некий круг вокруг белых полей «Параллельной акции» и буду двигаться
кругами вокруг этого круга – там будет и такая точка, в которой можно будет
выйти в непосредственно текст «Банник», потому что я вспомнил, что упоминал
место действия «Банника» в «Параллельной акции» – это плавательный бассейн
имени Данте Алигьери.
Старейший в Мюнхене открытый бассейн, справивший два года назад своё
столетие… вот, теперь можно было бы в него и бултыхнуться, но… см. начало
текста… впрочем, нет, не надо зацикливаться… вместе со мной… нет-нет, не
стоит никуда смотреть, просто знать, что я буду ещё какое-то время ходить
кругами вокруг некоей «Параллельной акции», знать-читать и даже листать которую
читателю этого рассказа (смотрите, не прошло и
года, и я уже называю этот комочек букв рассказом) совсем не обязательно.
Один из
персонажей «Параллельной акции» работал когда-то в редакции журнала «Химия и
жизнь».
Как раз в том
отделе, куда люди присылали свои научно-фантастические рассказы.
Журнал был
научно-популярным, но публиковал и литературные произведения – фантастику,
причём регулярно, за это его многие и выписывали.
Я вчера был у
него в гостях и, вспомнив эту страницу его биографии, решил проговорить вслух то немногое, что я знаю о Баннике.
«Что такое – банник?» – спросил меня Борис Хазанов, и я ответил, что это
такой персонаж русских сказок, или, точнее, просто даже мифологии – типа
домового, но с узкой специализацией, или, точнее, ареалом: он живёт только в
банях, в баньках, невидимый, ну, делает иногда всякие мелкие пакости, а может,
и не обязательно пакости, как когда.
Я описал персонажа своего будущего рассказа когда-то одному художнику,
которого тоже упоминал в «Параллельной акции», причём, в той же главе, где
писал и о Борисе Хазанове, «Бойсовский клуб» она называлась… упоминал
вскользь и сейчас я не хочу ещё больше отвлекаться, совсем уж терять нить,
короче говоря, художник К. по моему словесному портрету его мгновенно узнал.
«Банник! –
воскликнул К., – так это же – банник!» Из чего не обязательно следовало, что К.
видел банника когда-то воочию, просто он хорошо знал персонажей русской
мифологии, потому что с ними связаны были какие-то страницы его собственного
творчества.
Рисовал ли он
когда-либо банника, я не знаю, я не спросил, а теперь как-то из-за этого
звонить… смешно, мы с ним теперь очень редко общаемся, как-то так
получилось…
С тех пор ведь
много воды утекло.
Я, рухнув с дуба кстати, и сам начал рисовать два года назад… ну так,
для начала на полях, как и полагается писарю… ну, т. е., что значит
полагается, ну не возбраняется, да… Ну, обычное дело – ручка случайно
выскакивает за пределы алфавита и там попадает в какие-то… я не знаю, немного
другие силовые линии, которые очерчивает… и я иногда называю свои рисунки
«почеркушки».
Вслед за
Борисом Михайловым, тоже персонажем «ПА», кстати.
Т. е. он так
называет свои собственные рисуночки, мои как-то иначе.
Маэстро «ещё
немножко вышивает», да… он сделал такой альбом не так давно, под названием
«Почему пастухи в горах часто сходят с ума», где рядом с фотографиями скал
поместил свои «почеркушки».
Перерисовывая
скалы, он придавал им какие-то антропоморфные черты, как это делают сумерки,
когда вы сидите в горах, особенно если вы при этом один, не обязательно даже stoned… ну, понятно.
Я не рисовал
ещё банника и не знаю, нарисую ли вообще, хотя я довольно хорошо его помню
визуально.
Нет, это не
банный домовой как таковой, т. е. это не персонаж русской сказки, это персонаж
рассказа «Банник», только и всего.
Ну, такой
ебанько, живущий в водовороте, но не водяной, а именно – банник, К. правильно
его узнал… Он всегда радостно плещется там… и не просто плещется – он там
живёт, он там плавает, ныряет, смеётся, выныривая, – по кругу, по кругу… Всегда
радостный, но не как дети, которые там же плавают, а… как на известной
картине Бёклина, хотя там немного другие персонажи – в волнах, однако радость
примерно та же, да… и он создаёт вокруг себя мгновенно этакое «бёклинское»
пространство…
При этом я ни
разу не видел его в бассейне как таковом: Банник живёт только в круговороте.
Я бываю в этом бассейне не так часто (он далеко от меня, и билет туда
существенно дороже, чем в другие бассейны… правда, они, в отличие от
Дантебада, не под открытым небом – что меня и привлекает иногда в Дантебад), но
уже очень давно, лет пятнадцать… и вот клянусь: ни разу, ни одного раза не
было так, чтобы в водовороте не выпрыгнул из воды
смеющийся Банник.
И снова нырнул.
Он немного
похож на Кепку, ну такой же тип «лесного человечка», очень худой, и он правда сказочно
выглядит, и в воде и на суше…
На суше я видел
его только раз – у него туфли на платформах высотой сантиметров двадцать…
Может, и не всегда, я говорю: на суше, то есть в раздевалке, я видел его только
один раз.
Он там живёт –
в водовороте, понимаете?
Водоворот как раз не сложно описать: по кругу вбрасывается вода всё время,
под довольно большим напором, как из брандсбойта, вот он и создаётся –
водоворот, который способен вас нести совсем даже без ваших усилий, там есть
такие как бы гладкие металлические перила, поручень, и я, если вообще захожу в whirlpool, то прислоняюсь к ободу спиной, положив на него
локти, и меня не очень быстро, но уверенно,
непрерывно тянет-несёт по кругу, по кругу…
Периодически
сильные толчки в бока – там, где эти вбросы из дырок в круглой стенке, которые
поддерживают вращение воды.
Я скольжу там,
запрокинув голову, глядя на звёзды, мелькающие между облаками пара недолго,
после чего перехожу в 50-метровый бассейн, где плаваю туда-сюда, как минимум
час.
Там родились
многие мои тексты, ну т. е. их нехитрые, но
какие-никакие… идеи.
Не то Банник:
он плавает по-собачьи исключительно в «вёрлпуле» по кругу, да, выпрыгивает,
смеётся и сразу же снова ныряет, я ничего не преувеличиваю.
А то, что он
там и зародился – а не в прямоугольном бассейне, где я плаваю, и не в моей
голове, так это я и пытаюсь здесь доказать, и всё это с моими-то знаниями
химии.
Нет, бывают
такие персонажи, которые чересчур как-то свободно переходят из книги в жизнь и
обратно, позавчера я нарисовал Кепку – комиксного человека, совершенно
нереального, но… которого я лично вижу, тем не менее, в городе. Правда, не
так давно, как Банника в водовороте, но зато чаще, и вот давеча, сидя со
знакомой в кафе, я указал ей на него.
Кепка очень
быстро, как всегда, шёл мимо по другой стороне улицы, но даже оттуда он
произвёл на знакомую такое же странное впечатление (развернувшегося комикса –
вокруг, или старого фильма…), как производит каждый раз на меня, когда
выскакивает откуда-то и быстро движется мимо.
Я никогда не
фотографировал его – рисовал по памяти, это ведь несложно: кепка, очки, длинный
подбородок, клетчатые брючки.
Вместо пиджака
бывает развевающийся полами плащик, руки в карманах.
Оба – и Банник,
и Кепка – одеваются экстравагантно.
Нет, я не думаю, что буду писать о Кепке, скорее всего, это не мой
персонаж… в то же время… в какой-то мере он уже «отработан», у меня уже был
такого рода «уртюп» в романе «Пиноктико», я его встречал тут и там в городе,
пока он не стал появляться и в романе… но я сейчас не буду растекашеся дальше
окрестностей своей «Параллельной акции», ни к чему.
При этом о Баннике
я знаю не больше, чем о Кепке.
Видел того и
другого, наверно, в общей сложности одинаковое число раз, но только Банника – в
воде, а Кепку на суше.
Может быть, до
Кепки ещё тоже когда-то дойдёт черёд, кто знает… но пока что вот так: Кепку я
сначала нарисовал ручкой, а потом уже сфотографировал… а Банника я вообще не
рисовал, но попытался сделать персонажем фантастического рассказа.
В «Параллельной
акции» Дантебад упоминается
в главе «Что-то вроде квартиранта», и там есть такие подробности его географического
расположения, как непосредственная близость к Западному кладбищу.
Территория
бассейна довольно большая и находится на границе с этим кладбищем, что вместе с
его названием… ну, понятно.
Это не то, что
нужно в научно-фантастическом
рассказе, это пригодилось бы, если бы я писал, скажем, рассказ с привидениями.
Да вот уже и
написал, считайте, а что ещё нужно (было бы), всё уже и так ясно, не правда ли?
Только в «Параллельной акции» был водитель автобуса, который появлялся из-за ворот кладбища (автобус до этого
стоял на остановке пустой) и рассказывал мне о том, что собирается ехать в
Россию фотографировать памятники Ленину, а потом, уже во время движения
автобуса, переходил на другую тему… Впрочем, пусть это всё там и останется, в
«Параллельной акции», зачем перетаскивать это сюда.
Я к тому, что
Банник – это что-то другое, не инфернальное, а скорее, инопланетное.
Ведь если есть
в Калифорнии озеро Моно, где обнаружили формы жизни, зародившейся на основе
мышьяка… т. е. мышьяк заменил там фосфор в органических молекулах, и
получились какие-то мышьячные существа, ну пусть простые, бактерии, но
всё-таки… то почему нечто подобное не может произойти на основании хлора?
«Выявление альтернативной биохимической составляющей
может изменить общепринятые до этого момента в биологии взгляды относительно
возможности зарождения и развития различных форм жизни. Это открытие даст
возможность расширить поиски жизненных форм на других планетах с
негостеприимной для жизни средой, где, как ранее считалось, жизнь не имела
шансов на существование».
Это из Википедии, разумеется, где сверху, впрочем,
написано, что иноформация в этой статье могла уже и устареть.
Но если бы это
происходило в рассказе для журнала «Химия и жизнь», написанном человеком,
который совершенно не знает химию (т. е. моим рассказчиком), то тогда, конечно,
запросто. А такая форма жизни могла попасть на Землю с
планеты икс, или её катализатор… т. е. Банник был не в прямом смысле
пришельцем… и я бы не упоминал, наверно, тот единственный раз, когда я видел
его не в воде, один раз не считается, да и вообще – это же был бы рассказ!
Хотя скорее
всего было бы наоборот – не при-, а у-шелец, ну да.
И ещё… Это
было бы слишком примитивно… не рассказ, а какая-то детская считалочка, если
бы я ограничил ареал его обитания окружностью «вёрлпула»… нет-нет, скорее
всего, я сделал бы Банника собирательным, дополнив на суше, скажем, тем же
Кепкой, который пригодился бы в качестве ингредиента.
Но о чём я? Хоть в озере из хлора и «ашдвао», хоть на суше… это никакой
не фантастический рассказ… и всё-таки: если бы, повторяю, это был такой
рассказ, то Банник в какой-то момент там исчезал бы, а герой-рассказчик
постепенно начинал бы замечать за собой странные вещи: после плавания в
бассейне имени Данте… у него каждый раз вся спина белая.
Ну, или не вся,
это написалось с аллюзией на известный розыгрыш-фигуру речи, но
в самом деле: на одежде, если она была тёмной, моего рассказчика-героя стали бы
появляться белые пятна.
Примерно такие, какие бывают от прислонения спиной или плечом к
отштукатуренной стенке.
Т. е. не вся
спина, но «вся одежда была каждый раз перепачканная».
Он в какой-то момент шёл не то чтобы ругаться, но указать на это, по
крайней мере, работникам бассейна, которые сделали большие глаза и сказали, что
он первый, кто такое говорит: камеры хранения одежды каждый день моют, они
очень чистые, ну какой там может быть на стенках… мел, ну вы что такое
говорите.
Пока он не увидел однажды, что очертания очередного пятна на брюках имеют
чёткую форму ладони).
Мой рассказчик
вспоминает тогда (флэшбэк, но не очень подробный, потому что где-то это уже
было) начальную школу, где, вымазав о стенку правую руку, ученики ставили другу
другу такие «печати», как они это называли, гоняясь
друг за дружкой на переменках – играя в «квача»…
Тут возможен
был бы переход рассказа в другое русло, кстати: мой герой слышал бы вдруг – всё
ещё глядя на белый отпечаток руки на брючине – крики, топот, два или три
работника бассейна в лазоревых рубашках пробегали бы в дальний конец
раздевалки, откуда слышалась бы борьба, возня, крики: «Я не виноват!» и «На
колени!»
Мой рассказчик наконец отрывал взгляд от «печати», но ему
казалось ещё какое-то время, что ожило воспоминание: средняя школа, «квач»,
побелка… Но вот уже он слышал и полицейские сирены, и
финальный кадр был бы примерно такой: скрученного банника выводят из бассейна,
сажают в бело-зелёный «воронок», увозят, наш герой пытается выяснить у
работников бассейна, что случилось… ну да, что, за что, но все, как один,
пожимают плечами, отводят глаза, говорят, что они не могут, не должны ни о чём
говорить, не имеют право, давали подписку о неразглашении.
Напрашивается,
естественно, самая банальная версия, ну да, Банник открывал нехитрой отмычкой
ящики, быстро шарил там по карманам и, если было что ценное, экспроприировал.
Но тут такое
дело… Тот человек, которого точно так, как я только что
описал, задержали в раздевалке, был не только не Банник, он был абсолютно не
похож – ни на Банника, ни на Кепку…
У него была
такая внешность, что я бы не только не смог его нарисовать по памяти, но даже
что-то сказать о его внешности, хотя я видел его совсем недавно.
И мой
рассказчик быстро понимал бы, что это не Банник, как у него мелькнуло было в
голове, первая мысль… т. е. ещё до того, как он увидел того… кого схватили
в дальнем конце раздевалки, воочию.
Но пока он его
не увидел, у него таки мелькала мысль о Баннике, который оказался одновременно
и школьным Квачом, ну да, на него всё сразу навесили.
Но это же чепуха – Quatsch – это «чепуха» на немецком, при этом мысль рассказчика уже была вовсе не о
воре с узкой специализацией – раздевалки в бассейнах… а о чём-то другом… т.
е. о другом разоблачении Банника, как это бывает с пришельцами в сайнс-фикшн…
остальное легко дорисовало за эти секунды воображение – пока он смотрел на
белый отпечаток ладони и слышал крики, в голове
проносились кадры соответствующих фильмов.
Пока он не
видел, что пойман не Банник, а молодой полноватый парень, совсем не
примечательный внешне.
И,
прикоснувшись рукой к брючине, рассказчик видит, что оставляет всё новые белые
пятна на одежде – его рука, обе руки его… При том,
что он, разумеется, долго мылся после плавания под душем.
И на руках его
ничего не видно, никакого налёта белого вещества, как он ни всматривается….
В следующий
раз, когда всё это повторяется, он решается спросить у других людей в раздевалке,
не так ли это у них.
Хотя на одежде
других он ни разу не видел белых пятен.
Но, может быть,
они так аккуратно избегают прикосновений?
Да нет, ни у
кого из них не происходит ничего подобного.
Никаких пятен,
когда они прикасаются по его просьбе руками к тканям.
Никто: ни
мужчины, ни женщины (там совместная раздевалка) — не смотрит на него, как на
сумасшедшего, а, поражённые, молча качают головами, о
чём-то задумавшись, потому что он не голословен: он всё это показывает – как
его ладони оставляют белые следы на одежде.
Разумеется, он
ставит эти «печати» на свою собственную одежду, а не чужую, как когда-то в
школе на переменках и в каком-то старом рассказе.
Ну, вот и всё,
собственно, рассказ это или не рассказ, чтобы чем-то это закончить, скажем, что
с какого-то момента Банника в бассейне имени Данте наш Предбанник уже больше не
видит… Ну, понятно.