Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 49, 2015
Мясорубка, огурцы, клубника, кусочек мяса и пряник. Всё, что нужно для создания прекрасной картины. Я знаю, что моя короткая жизнь уже посвящена этому. Этим раствором я нарисую на стене много красивых животных, которые играют в аду и не отчаиваются, несмотря на боль. Я порадую маму, когда она придет… Она скажет, что я гений…
Нет, она так никогда не скажет. Для нее я – всего лишь маленький непослушный мальчик, который, как ей кажется, испытывает проблемы с головой. Десять лет я был у нее, и все это время она мучилась со мной, хотя я ее об этом не просил. Хотела бы – могла отказаться от меня еще в роддоме. Но не отказалась, так зачем теперь жаловаться на мои проступки? Я же часть ее. Я вышел из нее… Ну и из папы тоже, но тогда я еще не был ребенком. Так что – мамин я весь. А еще она всегда думает, что я немного глупый и безрассудный. А я знаю многое, во всяком случае, больше, чем те идиоты, что учатся со мной в школе. Нас учат слаживать числа, а я хочу научиться слаживать идеальные формы и цвета. Я не люблю эту математику, но учителя тоже глупы. Они мне не нравятся, но я не показываю этого. Я проявляю некоторые шаблоны обычного ребенка, чтобы меня случайно не посадили в психушку, думая, что я ненормальный. Мама вообще говорит, что я аутист… Да, я знаю много и я не такой как они, но я могу притворяться.
А еще мне нравятся женщины. Я влюбился в свою одноклассницу, но беда в том, что она так же тупа, как те идиоты, что учатся со мной в школе. Я люблю ее из-за красоты ее черт. Из-за аккуратности улыбки и чистоты голубых глаз. Хотя голубой – это не самый мой любимый цвет. Я нарисую ее еще раз когда-нибудь, но пока – огурцы и клубника. Мясорубка поможет мне.
Скоро придет мама и обнимет меня, но когда я ей скажу, что я разрисовал стены нашего дома, она разозлится, и тогда мне станет ясно, что все сделано верно. Все должно быть так, как не надо обычным людям. Мама обычная. Надо спешить, пока есть время.
А еще я помню каждый день своей жизни. Не с рождения, конечно же, – с двух лет. Я помню все дни. Я помню смерть отца, которого видел три раза. Но на похороны мы ходили. Там было интересно. Папа был еврей, и его хоронили как еврея. Всякие забавные люди из огромной толпы трутся друг о друга, и почему-то на лицах их нет грусти. А я просто смотрел, мне было три года и пару месяцев. Они думали, что я ничего не понимаю – тем и лучше для меня. Мама плакала, хотя всегда почему-то до этого ругалась на отца, говоря, что он бросил нас из-за женщин и алкоголя. Почему она говорила это мне? Наверное, она думала, что я ничего не понимаю и поэтому эти слова не поимеют последствий. Во втором она права. Я никогда не обижался на отца. А вот маму я не понял. Почему она плакала на его похоронах? Хотя я думаю, что делала она так лишь потому, что так принято. А евреи не печалились. Они интересные. Я бы хотел быть их другом на пару дней. Но почему-то из еврейских родственников отца я никого не знаю. Может, они не любят художников? Смешно.
А еще я помню, как мама влюбилась в другого мужчину. Он был старый, и мне очень не нравился. У него были большой живот и лысина, а еще он любил говорить о зерне и поле. После этого я стал ненавидеть фермеров. Он постоянно приходил ночью. Они с мамой думали, что я сплю, но я не спал. Они сначала пили алкоголь, а после целовались и вздыхали со звуком наслаждения. Я знал, что они делают, но они не знали, что делаю я. Я не обижался на них. Они рисовали свою жизнь, которую я потом тоже нарисую, но своими красками. Побольше черного и красного и немного белого, чтобы отобразить лысину того человека. Потом он оставил маму, потому что ему нужно было больше работать, так как в семье его теперь появились и внуки. На два фронта он работать теперь не мог. Мама опять стала грустной и злой. Она говорила, что мужчины хороши, но те люди, что ей попадались, в том числе и мой отец, мужчинами на самом деле не являлись. Откуда она знает это? Я знаю – так принято думать, вот мама так и думает.
А еще я помню день, когда откусил себе кончик языка. Матери опять не было дома. А я рисовал. Я как раз узнал историю с распятием Иисуса, и она меня вдохновила на написание картины, где я должен был изобразить распятого человека в венце из колючек. Я все нарисовал, но картина казалась недоделанной и неестественной. Ничто не может так точно изобразить кровь как сама кровь. И я решил откусить кончик языка. Было больно, но созерцание картины и размышления о дальнейшем ее начертании не сделали так, чтобы я закричал от боли. Я нарисовал кровь своей кровью. Правда, кровь из языка почему-то не останавливалась. И я запачкал весь пол рядом с собой, так как глотать не хотел. А еще мне стало плохо тогда. Мама пришла. И сначала стала кричать, увидев испачканный пол, а я молчал и пытался не выпускать кровь изо рта. Но потом я широко открыл набившийся рот, и кровь стала стекать по подбородку. Мама испугалась и отвела меня в больницу. В этот момент она была такой доброй и нежной, но испуганной. Этот испуг, наверное, и породил чрезмерность первых двух ее чувств. А потом мама стала меня регулярно водить к доктору, который задавал интересные вопросы и показывал некрасивые картинки. Он спрашивал, хочу ли я умереть, я сказал, что да, но только на день, а потом хотел бы снова ожить. Интересно же бывает узнать, что там делают люди за пределами жизни. Я стал бывать у доктора еще чаще. Мама кормила меня таблетками, но они мне не нравились – от них не очень хорошо воображается.
А еще я помню, как вышел один раз погулять. Я тогда две ночи спал под мостом. Там было неплохо. Только самому тяжело было добывать воду и еду. Там я подружился с одним человеком. Он говорил, что давно так живет. И говорил, что тоже ушел из дома, когда был маленьким мальчиком. Теперь ему двадцать пять, и он говорит, что жизнь под мостом лучше жизни дома с родителями и стенами. И ему нравилось то, что я рисовал. Сам он пел песни, играя при этом на своей гитаре. Пел хорошо. Еще он мне давал еду, которую добывал. Мне все нравилось, только было слишком грязно. Грязный мост, грязная земля, грязный я и грязный друг. Потом пришла мама с полицией и забрала меня домой. Она ругалась очень сильно. А я ответил, что просто заблудился. А друг недавно умер. Я ходил иногда к нему и показывал новые картины, а он пел новые песни. Но в один день я пришел, а он лежал без лица. Рядом валялось ружье. Прощай, друг. Он был у меня такой один. Я нарисую его.
А еще я помню, как мама запретила мне рисовать, забрав все кисточки, карандаши и листы. Учителю рисования это не понравилось, и мама все вернула, но за каждую новую картину наказывала меня. Она часто упоминала доктора, который говорил, что картины плохо влияют на меня. Она сразу забирала у меня краски и листы после того, как я приходил домой со школы. Но я нашел выход. Теперь я рисую на стенах. Рисую чем придется. Мама постоянно все отмывает и ругает. Но она не бьет меня. Наверное, она любит меня.
А еще я помню, как перестал ходить в школу. Я прятался в канализации, что недалеко от дома. Там всегда был открытый люк. Там сильно воняло, но там было много места. Преимуществ больше. Сначала я там сидел один и изрисовывал стены, но однажды, направляясь в канализацию, я увидел свою любовь, ту, что так же тупа, как те идиоты, что учатся со мной в школе. Она сама подошла ко мне и спросила, почему я не бываю в школе. Я взял ее за руку и повел в канализацию. Она не хотела сначала, но потом, когда увидела картинки, что я нанес на стены, она решил проводить здесь время со мной. Мы проводили там все наше учебное время. Я рисовал, а она смотрела. Я нарисовал ее. После того, как я закончил ее портрет, она подошла ко мне и сказала, что мальчики и девочки должны целоваться. Я ответил, что знаю это, и знаю даже несколько больше из того, что должны делать мальчики и девочки. Она сказала, что хочет целовать меня. Она поцеловала меня в щеку, а потом сказала, что мы сначала должны пожениться. Я сказал, что не хочу, но если она хочет, то я поговорю с мамой по этому поводу, и, возможно, она согласится на то, чтоб мы жили у нас дома вместе как муж и жена. Я знал, что мама не согласится, но я не хотел обижать свою любовь. В этот же день мама стала меня ругать за неприятный запах, исходящий от одежды. А на следующий день она узнала, что я не хожу в школу. Она ругалась и даже немного плакала, говоря, что я ее совсем не жалею. Я стал ходить в школу.
А еще я помню, как мама стала уходить вечерами. Возвращалась она уже совсем поздно. Иногда приходила одна, а иногда с кем-то, голос кого я совсем не мог разобрать. Он был очень тихий и все время как будто менялся. То слишком нежный, то хриплый, то похож на женский, то слишком грубый. Но голос тем не менее все время был тихим. Я знал, что это мужчина. Ну а зачем маме поздно вечером приводить домой подруг? А потом мама сказала мне, что я буду не один теперь у нее. Но она, похоже, по прежнему будет одна у меня и того, кто будет со мной не один у нее. И она заплакала. А на следующий день пришел тот человек, которого мама приводила иногда вечерами. Он подарил мне мольберт. Мама, наверное, рассказывала обо мне ему. Да, это был мужчина, как я и думал. Молодой. И он был красив. Я бы хотел его нарисовать. Он сказал мне, что это хорошо, что я рисую. Он сказал, что он тоже что-то подобное делает – изображает. Потом он подошел к маме, и они долго говорили. Я слышал, как он сказал ей, что хочет жениться на ней. Мне эта идея тоже понравилась. Я хотел увидеть, а потом нарисовать мать в свадебном платье. Мама обрадовалась и обняла человека.
А потом я помню, как видел маму в последний раз. Она была с закрытыми глазами, очень холодная и бледная. Я стоял возле нее, а рядом был тот молодой человек, который держал моего брата на руках. Мама лежала. А человек подошел ко мне и отвел в сторону. И начал говорить о картинах. Мне было интересно, но я все же хотел побыть с мамой, которая почему-то ни за что меня не ругала в тот день. В итоге мужчина сказал, что поможет мне.
Теперь я сижу в комнате. Я должен нарисовать животных в аду, чтобы моя мама пришла и все-таки начала ругать меня, но пока приходят только женщины и мужчины в белых халатах и дают мне лекарства. Они говорят, что мама моя вряд ли сюда придет. Мужчина приходит, но без брата. Говорит, что скоро заберет меня отсюда. А я спрашиваю, зачем меня забирать из дома? Сначала надо дождаться прихода мам.
