Опубликовано в журнале Новый берег, номер 48, 2015
***
Стоп. Остановка. Недвижность.
Ждать не дыша.
Кто-то опомнится, кто-то и выживет.
Ночь – паранджа.
Слово одно во мне бродит пятнистое,
вроде пятна,
прочие вылетели со свистом,
соло – «война».
Вот завернуться бы в синее море
с белым жабо!
Поезд кружит по кругам Лукоморья,
ищет депо.
сентябрь 2014
***
На убийство Бориса Немцова
Настоящий орден в России – пуля.
Золотой пистолет золотым героям
белыми нитками черному делу
крестики шьет – узелки на память.
Красной нитью сбегает струйка
через века, взрываясь фонтаном,
если праща наделяется властью,
орден плаща с кровавым подбоем,
где рифмуются казнь с казною.
март 2015
***
Невозможно отвлечься от хроники армагеддона,
силы зла выстраиваются вдоль дона,
и долдоны – вокруг своего дона.
Лозунговали: россия, вперед,
но ракеты падали по команде «взлет»,
отвергало их небо, зато одобрял народ:
хоть войной – вперед. Впереди летел самолет.
Позади был полоний, талий и юкос,
гексоген, курск, беслан, миллиарды и глупость –
уснувшее эхо вдруг возьми да аукнись.
Здравствуй, итог, результат, и прощай джек-пот,
кривд и правд застоявшийся уксус,
до катастрофы остался год.
июль 2014
***
Бес вырубил лес,
чтоб не вырубили самого.
Во все щели влез,
сероводородное существо.
Серой Содом
сам Господь утравил,
чей-то дом –
осколком среди могил.
Чуть в пыли одежда,
туфли, бутерброд,
тут жила надежда,
что Господь спасет.
10 ноября 2014
***
Державчина разъела
Отечества движок.
Чтоб не стоять без дела,
мы делаем прыжок.
Летим над Украиной
и падаем в окоп
с турецкой старой миной.
Американский гроб
ждет в карауле чинном.
Войдя в предсмертный раж,
на небе пишем дымом:
«Крым, наконец-то, наш!».
Как жалко погорелый
театр-теремок,
развеян сладкий, спелый
Отечества дымок.
1 марта 2014
О КРЕСТЕ
Крест как ключ, открывающий дверь
не на улицу – в залы музея,
экспонат экспонатович зверь
рвется к склянке с раствором идеи,
на пипетке написано «верь»,
языком каплю Бога лелея,
всё равно ты в музее и зверь.
Ты не можешь фотонным коньком
поискрить на морях эгегейских,
сесть на шпиль золотым огоньком,
сжечь в злодейских мозгах цацки-пецки,
спину ломит тяжелым крестом,
застилают глаза занавески,
и внутри всё набито битком.
Крест – лишь взмах дирижерской руки,
небо можно носить коромыслом,
дубликаты ключей – под замки
прошлых жизней, где трепет со смыслом
зрели прежде, чем выпасть в ларьки,
дыня стала безвкусна как числа
или рыба из пресной реки.
3 ноября 2014
***
Троянской войны не будет.
Парис держит Елену на вытянутых руках,
показывая всему свету (трансляция),
что люди как боги могут похитить Европу,
да и кто нам судьи? Менелай-каракатица?
У кого нет золота, может идти в жопу.
Андромаха режет салат, добавляет фету,
Гектор смотрит: какая грация,
Снимает с салата пробу.
От войны спасает богатый ассортимент,
амфоры вин, в баре Наполеон и узо,
золотом Трои можно купить континент.
Мраморная Афродита застыла с куском арбуза
на изумрудном блюде.
Будень день, будни дни –- в Трое праздничные огни.
Троянской войны не будет.
Менелай говорит: война неизбежна,
остров святой Елены – остров раздора,
не боги нам в помощь – мощи святых,
мощь костей, излучающих чудеса,
и Ахилл, скорый ударом под дых,
спецназовец, олимпиец, хитер, как лиса,
неуязвим, как надежда.
Война неизбежна.
Зевс остается Зевсом, как его ни зови,
Агамемнон припадает к священным могилам.
Проклят род его за гордыню, не везет ни в любви,
ни в деньгах – ни обола не накопил он.
Ненависть – наша сила,– подбадривает Менелай.
Троя на расстоянии вытянутой руки
Парисa, в которой – золотой попугай
болтает, как попки, пусть и искусственные, дураки:
«Троянская война, не впускай конька,
остров Елены Крым говорит Москва…».
В темноте пугают щупальца языка,
и как угли горят слова.
«Недроразумение – против недо –,
Гектор язвит. – Золото – наше кредо.
Убейся, конница, неприступна стена».
Попка всё медленнее:
«Троянская война, Троянская война».
24 февраля 2014
ДУРКИНА-ФАСО
Я живу в стране Дуркина-Фасо,
облака плывут здесь на свой фасон,
облака-плакаты плывут в накат,
и ручьи из лозунгов состоят.
Здесь и люди вида не «индивид»,
их пастух – призыв, их язык – клеймит.
Всё здесь боль, вся история их побед,
поражений в Дуркине просто нет.
Раньше Верхней Кольтой звалась страна,
у нее ракета была, стена,
и под красным знаменем – сатана.
Ну и что ж теперь – сатана-старик
к Дуркине-Фасо с полпинка привык,
всё на месте: лозунг, призыв, плакат,
новшеств – старость и имарат.
И еще – за бывшей большой стеной
был запретный плод, ибо рай земной.
Малых сих им змей соблазнял, Дрюссель,
и вкусив, запели: в единстве – цель,
так корабль эдемский и сел на мель.
Ну а молью траченый дуркина-фасист
злобной стал собачиной (то есть реалист),
дуркина-фасованный вид его и взгляд,
как всегда, рисованный, как всегда, плакат.
2013
***
Льет как из ведра, грустно как в аду
и репатриироваться некуда.
Рай, конечно, да, в мысленном цвету,
если б там был стул для собеседника.
Мозг умел как бог: кверх-ногами-мир
передаст картинкой перевернутой,
в линии сплошной выделит пунктир,
чтобы повернуть в другую комнату.
Но беседку – нет, он поставить слаб,
что вздыхать? Вздох посвящен кому-то.
Мысль одна – бежать, подхватив свой скарб,
марафон, где тоже ад и смута.
Друг Платон, ты б знал – диалог закрыт,
правит бал Золя: «я обвиняю»,
так последний гад даже говорит.
Лучше помолчать за чашкой чаю.
Под зонтами пальм вроде рай земной
Но они качаются безрадостно,
жизнь под знаком «стоп» видит мир войной,
провернув сто восемьдесят градусов.
В прошлое теперь падают, идут,
прячутся, летят со взглядом беркута,
льет как из ведра, грустно как в аду,
а репатриироваться некуда.
2013
ТАРТАРИЯ
Иоанн Кронштадтский приводит к кронштадтскому мятежу.
Петербург на костях – к блокадному Ленинграду,
Ленский расстрел – к ленинскому шалашу,
Тартар – к Тартарии, не в смысле ад к аду:
жизни всё больше в расколотом царстве теней,
жарко в истории и у могил мониторов,
мощи приехали – очередь как в мавзолей,
мемориалам – цветы, им, любимым без споров.
Деду теперь за победу не надо жилья
да и наклейки ему на машинах – не в кассу,
знаешь ли, дед, что везде теперь курят кальян,
и коноплю. Ты приметил, что жертвы напрасны?
И просвещенье напрасно, не спас ни Толстой,
ни Соловьев с Достоевским, сатиры с мольбами,
нынче у нас всё загробное, в жизни – простой,
если за жизнь не считать столкновение лбами.
Всё-то к чему-то. Москва – долгорукая длань,
хану платила и платит, и дань неизменна,
длань оскудеет – на улице тьмутаракань,
позолоти – и сияет ночная деревня.
Люд наш волшебное слово лелеет – «весна»,
окна в Европу распахнуты, веет духами,
как они порохом стали, как кровь из вина?
что в этих войнах, чтоб жизнь отдавать с потрохами?
Кочевая Тартария, нет здесь оседлой земли,
переворот колеса приводит к его провороту,
разъезжается люд, чертыхаясь в дорожной пыли,
оставляя загробную родину грустным сиротам.
октябрь 2013
