Симаков прошел с сыном, Димкой, в палатку для стрельбы. Купил пулек, придвинул скамейку, чтобы лучше было мальчишке стрелять. Свернул винтовку и показал, как вставлять пульку.

– Дырочкой к себе, сына, видишь? А ну, попробуй!

В разговор вмешался пьяненький, похожий чем-то на военного.

– Служил? – спросил он надсадным голосом Симакова.

– Служил, – ответил нехотя Симаков. Он знал таких типов, у него в подъезде их через этаж. Ремонтируешь машину или даже дворник меняешь, сбегутся человек пять – и все с советами, как ставить и как лучше. А самое главное, дальше следует вопрос: «Братишка, на выпить не дашь?»

«И этот значит тоже, – разглядывает его Симаков, – хотя, чем он похож? А чем не похож? Волосы зачесаны. Спина ровная, челюсть крепкая, только и рявкай: напра-во! Нале-во! Но и это не факт, любой пьяница, когда выходит на люди, прихорашивается почище любовника».

А Димка у ружья и затаил дыхание. Бывший военный тоже притих. Выстрел, и… мимо.

– Ах, черт! – машет рукой похожий на бывшего военного, – ниже надо было брать! – и тут же протягивает руку Симакову: «Жорик».

Симаков отвечает: «Костя».

– Константин! – улыбается Жорик.

– Нет, Костя. Просто Костя.

– Снайпер у тебя сын будет. Верно бьет, только немного не в цель.

А Димка щепотью всовывает следующую пульку.

– Снайпер первым делом что должен уметь? – помогает ему с ружьем Жорик.

– Не знаю, – смущается Димка и смотрит на отца: может, он подскажет.

– Первое: снайпер не должен испытывать эмоций. Вот ты бьешь вон того жестяного зайца, и что ты к нему чувствуешь?

– Он вам сейчас расскажет, – усмехается работница тира, старуха, – он тут всем балакает.

– Я не балакаю, бабушка, я учу.

– Пап, – не понимает Димка, чего от него хочет этот незнакомый человек.

– Значит, все-таки испытываешь? А ты не должен ничего испытывать и даже знать, что не испытываешь.

Симаков заслушался: здорово он балакает, непонятно ничего.

А тот расходится. Рассказывает, как орел подхватывает черепаху и несет ее, чтобы бросить сверху и точно попасть в камень.

Люди заходили, становились рядом и стреляли, и ни к кому этот Жорик так не приставал, как к Симакову и его сыну.

– А кино, малыш! Про Робин Гуда кино ты смотрел? – не унимался Жорик.

– Не-а, – мотал головой Димка.

– Понятно, компьютеры…

– Жорик, чего ты привязался, мальчонке шесть лет – какие компьютеры! Дай нам пострелять!

И Симаков сворачивает винтовку, и Димка стреляет, и мимо.

Симаков краснеет. Становится сам.

– В мельницу попадешь? – говорит Жорик.

Симаков целится, стреляет, и лопасти ее закрутились.

– Папка попал! – закричал Димка, – мой папка, как снайпер!

– Еще десять таких точных выстрелов, – говорит старуха, – и вот этот синий дельфин ваш.

– Так чё?.. призы сорвать можно? – сказал парень, который стрелял рядом.

– Не сорвать, – посмотрела на него старуха поверх очков, – а получить.

– Какая разница. Сколько, мать, стрелять надо?

– Десять, и чтобы без промаха.

– Годится, – ответил парень.

Купил еще пулек. Симаков тоже купил пулек, ему также хотелось выиграть синего дельфина.

– Давайте, кто быстрее, – предложил Жорик.

– А чего, можно, – усмехнулся парень.

Симаков тоже усмехнулся в ответ.

Они перегнули ружья, зарядили, поставили локти на прилавок и выстрелили – две фигурки упали одновременно.

И после этого каждый стал методично отстреливать. Парень – птицу, Симаков – лису. Парень – волка, Симаков – яблоко. Фигурки падали, словно их щелкали пальцем.

Димка волнуется, сжимает отцову ногу, и ему стыдно промазать перед сыном, да он сейчас и не думает об этом, склоняется, держит винтовку – и мушка в глазах…

– Дыхание, Константин, главное дыхание, – слышит он голос Жорика.

Бьет. Еще. И парень – еще. Еще, и тот тоже попал.

У каждого было по десять пулек – повалено ровно двадцать фигурок.

– И как же мне дельфина делить? – спрашивает старуха.

– Я выиграл, мне дельфин! Я первым предложил и первым повалил вон ту птицу, – сказал парень.

– Зато мы раньше пришли, – не отступал Симаков.

– И чего? Кто раньше, того и тапочки? Дельфин мой, я ровно настрелял.

– Не шумите, – говорит старуха, – возьмите еще по одной, кто собьет, того и приз. Я вам десятикопеечную монету поставлю. Попадете?

Она ковыляет к стенке. Ставит монетку. Ее почти не видно, желтеет еле-еле.

Парень упирается, не хочет стрелять, за его спиной поднимается: «Как это ты не хочешь? Этот мужик с мальцом тоже настрелял ровно. Давай, чтобы честно было, струсил?»

– Ничего я не струсил, давай, мать, пульку!

– Покупай!

Он протянул деньги. Симаков тоже купил.

Парень обернулся на собравшихся: «Сколько вас здесь! Расквакались еще».

– Мать, чтобы фартовая была, – показал он на пульку, – на фарт чтобы…

– На фарт, на фарт, заряжай, давай! Ворошиловский стрелок!

Затем кинули монету, кто первым выстрелит. Первым должен был стрелять Симаков. В палатке замерли. Симаков держит винтовку, руки его запотели, и кажется ему, что локти съезжают, он метится и не видит куда стрелять. С улицы доносится дорожный гул.

– Давай, Константин! – оборвался в тишине голос Жорика.

– Не Константин я! – обрывает его Симаков, – Костя!

– Главное не тяни…

Выстрелил. И узкое помещение тира взрывается: «Попал! В самое яблочко!»

– Папка, ты попал прямо… прямо в нее! – прыгает и радуется Димка.

Парень темнее угла, старуха ставит еще одну монету. Он стискивает цевье, поднимается и стреляет, мимо.

Парень не верит, ему кажется, все его обманывают. Старуха приносит монету. Он рубит воздух рукой, наполняет его каким-то шипением и выскакивает на улицу. Старуха с осторожностью вручает дельфина Димке и гладит мальчишку по голове.

– Я так понимаю, – объявляет громогласно Жорик, – по пиву бы не мешало. Такое дело сделали, мальцу дельфина из-под носа у этого увели.

Симаков не возражает, и даже когда Жорик называет его в очередной раз Константином, ничего ему на это не говорит.

Берут разливного. Оно свежее, и пахнет от него хлебом. Им сунули по банке ноль-пять.

– Раньше пиво в кружках давали, – мечтательно, окуная губы в пенку, говорит Жорик.

– Раньше и пиво другое было, – делает пару глубоких глотков Симаков.

– Однозначно, Константин.

– Слушай, Жорик, почему ты меня все время Константином зовешь?

– А у тебя на лице написано: Константин.

– Я со школы не люблю, когда меня так называют. У нас был один правильный, до нельзя: и галстучек у него выглажен, и ботиночки вычищены, и сам все знает, прикоснуться нельзя, испачкаешь. И как назло, его Константин звали. И было нас два Константина в классе. И любили мы одну девушку. У него фора – он марки собирает и книжек много прочитал. Есть, что рассказать. А я что – ни бе ни ме, а только моя она стала, не смог он ее ничем завлечь. И Димка теперь у нас. Вот так, Жорик. А че тебя таким именем собачьим зовут?

– Нормальное имя, Георгий – долго. Меня все на районе знают, если кому сказать Георгий Андреевич, никто не вспомнит, а Жорик – сразу улыбнутся.

Димка пил сок, который ему сунули взрослые, и прижимал дельфина, как будто кто-то мог его отнять.

– Ты военный, Жорик? – спросил Симаков.

Отчего-то стало грустно, захотелось выпить покрепче.

– Да, в спецвойсках служил. Снайпер. Ангола и все такое. Под секретом хожу… военная тайна… подписку давал.

– Тогда, может, водочки? – проникся к нему Симаков, и все разом перевернулось в нем. Он почувствовал к этому немного спившемуся человеку уважение.

Взяли пузырек и закусить. Димке купили пластиковый пистолет. Дельфин лежал на лавке. Пили Димки, за здоровье всех африканцев. И конечно, разговоры, разговоры. Обстоятельные и долгие. Последнее, что помнил Симаков, это спорили они с Георгичем, которого почему-то он так теперь называл, будет ли война с Америкой или не будет её? Ночью Симаков спал чутко, мерещилось ему, что стоит он на посту, а вокруг ракеты. Жара – Ангола же. Подходит некто и говорит: «Все брат, проиграли мы войну за Африку». И звучит это так железно, что и придраться нельзя. И слезы на глазах показались у Симакова, он оглядывает ракеты на пусковых установках, все так любовно сделано по-домашнему: вокруг в привезенной земле лук-порей и чеснок.

А очнулся оттого, что холодно, видит: спит он в зале, на диване. Поднялся воды напиться и ударился ногами об эмалированный таз. Ругнулся.

На кухне включил свет и залпом осушил графин с кипяченой водой. Появилась жена.

– Я вчера со снайпером пил. Дельфина выиграли.

– Еще раз дельфина выиграешь, совсем переселишься в зал, – сказала она.

– Там холодно, Валь, я, может, это – в комнату?

– Нечего, потерпишь. Тазик я тебе на рвотный случай поставила, так что все у тебя под рукой, – сказала она и ушла.

Он сел и закурил. Да, чего-то он того – переборщил.

На следующий день Симаков так же гулял с сыном. Купил пиво и потягивал его маленько. Впереди тир, решил обойти, Димка же заканючил: «Папа, давай еще дельфина выиграем». И просит так жалостливо, что не откажешь. Симаков решил – зайду, пусть он постреляет. В этом же нет ничего такого крамольного. Их встретила вчерашняя старуха.

– Здрасьте! – обрадовалась она, – снова решили?

Симаков купил пулек, придвинул скамейку и поставил на нее Димку. Старуха поднимала фигурки.

– Что, нет сегодня этого… Жорика? – спросил Симаков.

– Вон метет у школы… Раньше человеком был, а как начал злоупотреблять (она показала на шею), так спортился. Гимнастику вел. Внук мой у него занимался, разряд получил. Сейчас дометёт и придет, никуда не денется.