Рассказ
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 44, 2014
Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна ни покрышки.
А. Твардовский
Он позвонил мне ранним утром. Именно поэтому я и взял трубку. Обычно я никогда не подхожу к городскому аппарату. С того момента, когда я «предал идеалы» и стал вести это идиотское ток-шоу на «Файв стар ченнел», мне стали звонить незнакомые люди. Они по-разному относились к ток-шоу — кто-то выражал восторг и спрашивал меня, как стать его героем, кто-то с нескрываемой злобой интересовался, когда настанет тот счастливый день, когда я исчезну с телеэкрана навсегда.
Я перестал подходить к телефону… Для связи оставался мой личный мобильный номер. Его до сих пор никто не узнал.
Это были те самые дни, когда в мою семью пришло горе. Мой старший брат попал на своей автомашине в тяжелую автокатастрофу — выехал на повороте на встречную полосу и лоб в лоб столкнулся с мчавшейся в противоположном направлении машиной. Водитель ее погиб на месте. Вместе с водителем погибли его жена и двое детей.
Что заставило брата — достаточно аккуратного водителя — так грубо нарушить правила — до сих пор не ясно. Он поступил в больницу в бессознательном состоянии, из которого не выходил до сих пор. Врачи давали неутешительный прогноз. Скорее всего, организм долго не сможет бороться со смертью… Она одолеет.
Поэтому, когда в семь тридцать утра в моей квартире раздалась трель городского телефона, я тут же вскочил с кровати. Сон еще не оставил меня полностью. Шатаясь, я побежал в коридор. Там на специальном столике, который был частью удобной кожаной скамьи, стоял аппарат. Я был уверен в тот момент, что звонят из больницы. Либо кто-то из моих родственников, только что получивший звонок оттуда: брат умер!
Действительно, голос принадлежал пожилому мужчине. Именно таким голосом должен, как мне в ту минуту казалось, говорить один из умудренных опытом и знаниями врачей больницы. По долгу службы он должен сообщить мне трагическое известие. Втайне от себя, я ждал его все эти дни.
— Приезжайте скорей, — проговорил он. — Не знаю почему, но все то, о чем мы говорили с вашим помощником, усилилось во много раз. Если вы не приедете теперь… Впрочем, я думаю, что все это никуда не денется. Но просто, мне кажется, лучшего времени для…
— Когда это произошло? — перебил его я.
«Он что, пьян?» — мелькнуло в моей голове в эту секунду. Другого объяснения странным словам «главврача» — так я про себя окрестил его — пока на ум не приходило.
— Сегодня ночью!.. Я только что оттуда!.. Но вчера ночью происходило то же самое! И позавчера! Третий день одно и то же… Как только наступила Пасха…
…Брат оказался жив. Звонил не врач из больницы, а ученый Гудалов.
Собственно говоря, ученым его считали не все.
Академик, классический ученый-историк, он в какой-то момент ударился в религию. Начал выдвигать какие-то странные теории, сути которых я, честно говоря, не знал. Их считали псевдонаучными. И постепенно за этим, до определенного момента вполне благополучным и «материалистическим» ученым, закрепилась слава человека весьма странного — шарлатана… А я в последнее время пытался продвинуть на своем телеканале идею передачи, в которой бы проводились разоблачения именно таких личностей, — их появляется в наше время все больше и больше — лжеученых, шарлатанов, исследователей «паранормального»… С ним, действительно, связывался мой помощник. Его Гудалов и упомянул в разговоре со мной.
— Я все рассказывал вашему помощнику, — проговорил он. — Мертвецы из могил Второй мировой поднимаются. Каждую ночь!.. Вы должны приехать на места боев!
Я согласился. Вы должны меня понять, в те дни я находился под впечатлением трагедии, произошедшей с моим братом. Я ждал, что мне объявят о его смерти, в моей голове прочно засели мысли о вечности, о смерти… К тому же, Гудалов сообщил мне, что поездка займет по времени не больше одной ночи. Сегодня в полдень мы должны прибыть на вокзал и отправиться в места, где проходили тяжелые бои…
Ранним утром следующего дня меня должны были отвезти в Москву на автомашине. Я рассчитывал взять с собой оператора, но для этого требовалось одобрение начальства, а оно в полвосьмого еще спит. К тому же, я не был уверен, что ответ будет положительный. Задуманная программа уже вызывала раздражение у некоторых руководителей телевидения, и потому моей деятельности постоянно чинились всевозможные препятствия…
На вокзал я приехал за полчаса до отхода поезда. К этому моменту я уже почти пожалел о том, что столь спонтанно согласился на предложение Гудалова.
Я ждал, что личное знакомство с ним еще больше убедит меня в моем разочаровании. Но Гудалов, который, кстати, появился на перроне через пять минут после меня, произвел на меня очень приятное впечатление. Он нисколько не походил ни на шарлатана, ни на сумасшедшего. Одет в хорошо сшитый серый костюм, черные мокасины… Под пиджаком — легкая хлопковая рубашка с расстегнутым и распахнутым воротом. Галстука он не носил. В руках Гудалов держал небольшой портфель. Впоследствии оказалось, что он не расстается с ним никогда…
Мы сели в вагон. Он был оборудован комфортабельными креслами. Но провели мы на них не больше часа. Потом Гудалов пригласил меня в вагон-ресторан. К этому моменту я уже частично знал о том, что происходит по ночам в районе деревни…
— Если вы помните, мои первые научные работы были посвящены анализу демографических последствий Второй мировой войны и той ее части, которая проходила на нашей территории, — рассказывал мне Гудалов. — Как вы, наверное, знаете, к середине двадцатого века население планеты перешагнуло определенный рубеж. Никогда прежде на Земле не проживало такого количества созданий, обладающих, если верить религии, бессмертной душой. Но Вторая мировая война — самая страшная из всех войн, происходивших когда-либо на планете, — добавила к этому демографическому рекорду еще один: никогда прежде за столь короткий промежуток времени не было уничтожено такого количества живых существ… И самые концентрированные, если можно так выразиться, и страшные уничтожения происходили именно на территории нашей страны. В том числе и во время масштабных наступательных операций советского командования. Они, как утверждают многие ветераны и историки, проводились без особой оглядки на число человеческих жертв. Чего стоит хотя бы «ржевская мясорубка»!.. Слышали, небось, про слова писателя-ветерана Виктора Астафьева: «Мы завалили их трупами».
Я напряженно слушал его. Как профессиональный журналист, внимательно относящийся к словам, тут же подметил: он не точен в выражениях. Его речь создавала эмоциональное впечатление, что солдат уничтожало советское командование, в то время как на самом деле, конечно же, их косили пули и снаряды противника — немецкой армии. И та тоже несла при этом потери.
Мы уже сидели в вагоне-ресторане. И Гудалов продолжал:
— Как известно, человеческий мозг — это электрический прибор, который путем химической реакции вырабатывает электрическую энергию. Соответственно, в некотором роде его можно представить в виде генератора радиоволн определенной частоты и определенного электрического потенциала. Некая застывшая электрическая субстанция и есть душа.
В этот момент я пожалел, что согласился на поездку. Все эти бредни я слышал много раз. Перед Гудаловым стоял графинчик коньяка. Он уже несколько раз опрокидывал широкую рюмку себе в рот.
Я не пил, поднося коньяк ко рту лишь для виду, и довольствовался ужасной котлетой по-киевски с резиновой картошкой «фри» на гарнир. Теперь мне показалось, что я понимаю, почему многие считают Гудалова шарлатаном: он и вправду выглядел человеком, которому впечатление, которое производят на окружающих его слова, гораздо дороже истины. Под воздействием коньяка он раскраснелся. Жиденькие волосы его растрепались. От прежнего джентльмена остался разве что строгий костюм и пока еще чистая рубашка. Скорее всего, он любил выпить и в подпитии делал все свои сверхценные научные сообщения.
— Все эти мысли не новы, — достаточно резко оборвал его я. — Точка зрения, которую вы излагаете, ничем не доказана.
Не успел я договорить эти слова, как в ресторане что-то начало происходить. Словно бы все, кто в нем находились, неожиданно принялись сходить с ума.
Первым уронил поднос, на котором стояла бутылка шампанского и ваза с фруктами, официант, остановившийся по какой-то непонятной причине в метре от нашего столика.
Я сидел лицом к двери, за которой была кухня и буфет, и видел, как он из нее вышел. У него было застывшее лицо. Будто он только что получил ужасное известие. Пройдя несколько шагов по вагону-ресторану, он замер. Принялся что-то бормотать себе под нос.
Потом он громче, чем до этого, проговорил:
— Не могу так больше! Сил никаких нет!.. Когда же это кончится?! Они душат меня!
Не уверен, что эти слова слышали все в ресторане, но мои уши четко различили их.
В мгновение ока он словно бы подбросил поднос с бутылкой и вазой с фруктами вверх, точно желал поскорее от них освободиться. Тут же, действительно, схватил себя за горло.
Бутылка упала, спружинила на ковровой дорожке, которой был выстлан пол вагона-ресторана, подпрыгнула, ударилась о металлическую ножку стула и раскололась. Шампанское, пенясь, разлилось по полу.
Ваза же чудом не разбилась.
На мгновение официант замер. Я был уверен, что с ним произойдет истерика. Но он, словно спохватившись, убрал руки с горла и тут же принялся собирать с пола осколки.
Пока мое внимание было привлечено к официанту, за моей спиной что-то происходило. Обернувшись, я увидел, что один из посетителей ресторана схватил молодую официантку за шиворот форменной курточки и пытается затолкать ей в рот кусок красной рыбы. При этом он выкрикивал только что уже слышанные мною слова:
— Когда же это кончится!.. Сил никаких нет!
Собиравший с полу бутылочные осколки официант бросил это занятие и ринулся в другой конец ресторана. Там его коллеге пытались затолкать в рот кусок рыбы, который показался посетителю несвежим.
Народа в вагоне-ресторане было полно.
— Да что же здесь, в конце концов, происходит?! Это не первый случай. Что-то происходит в этом поезде, когда мы проезжаем по этому месту! Я здесь езжу и знаю, — раздалось за соседним столиком.
Пожилой, огромного роста и крупного телосложения дядька, заявивший это, с силой припечатал к столу кулак.
— Скорей отсюда! Мы приближаемся к тем местам! Здесь повсюду тысячи захоронений, — Гудалов вскочил из-за стола. В глазах его был ужас. — Нам надо спрятаться в тамбуре! — воскликнул он.
Признаюсь, хоть за пару минут до этого я и был полностью убежден, что он пьяница и шарлатан, тут его состояние заразило меня. Безотчетный страх, переходящий в панику, охватил все мое существо. Я невольно посмотрел в окно. С двух сторон к насыпи примыкал густой лес. В нем не было ничего необычного. Ярко светило солнце. В его лучах густая чаща выглядела даже живописно.
Мы вскочили из-за столика, и, позабыв о недоеденной еде, ринулись к выходу из ресторана. Никто не попытался нас остановить, хотя мы и не расплатились, оставив расчет с нашим официантом на потом.
В ресторане все сильнее разгоралось безумие. Официант и человек с куском рыбы вцепились друг в друга. Каждый из них пытался повалить противника на пол. Посетители галдели. Звякнула, разбившись об пол, уроненная со стола тарелка…
Мы оказались в тамбуре.
— Вы помните библейское предсказание о том, что мертвые восстанут из могил, — заговорил Гудалов. — Это произойдет, когда мир слишком погрязнет в несправедливости, мраке и грехах. В древних текстах содержится изрядная доля преувеличения. Ведь нарисованная пророком картина призвана поразить слушателей… На самом деле все случится и так, и не так… Электрическое поле человеческой особи со всем накопленным отрицательным электрическим потенциалам кошмарных эмоций никуда не девается. Тело гниет в могиле, а поле пребывает где-то рядом…
Я уже давно начал улавливать его мысли и продолжил за него:
— Чем больше на Земле умирает одухотворенных живых существ, тем больше накапливается электрических полей. Чем сильнее были негативные эмоции, испытанные умирающим существом перед смертью, тем больше величина электрического потенциала, который оно оставляет после себя на Земле…
Взглянув за окно, я увидел все те же ярко освещенные солнцем лесные чащобы. На этот раз мне почудилось в них что-то зловещее. «Ведь именно в этих местах, — припоминал я известные мне исторические сведения, — проходили одни из самых жестоких боев Великой Отечественной. Последствия их были таковы, что землю устилали сотни тысяч трупов — и каждый погибший перед смертью мог испытывать ужас, боль, отчаяние…»
Воспользовавшись паузой, Гудалов опять взял ход разговора в свои руки.
— Земля не резиновая… Она не может вместить бесконечное количество электрических потенциалов. Емкость — ограничена. История организмов, обладающих так называемой душой, на Земле не так длинна. Хотя нам и кажется, что они были чуть ли не всегда, но это не так. Соответственно, количество смертей хоть и огромно, но поддается исчислению.
— И оно приближается! — вдруг раздался за нашей спиной чей-то возглас.
Мы оба резко обернулись. За нашей спиной стоял маленький мужичок, — сильно пьяный, в костюме, на рукаве которого был след от плохо стертого томатного соуса.
— Встреча с женой приближается! — проговорил он еще раз, угрюмо посмотрел на нас и, покачнувшись, пошел в следующий вагон.
Странно, я мог поклясться, что в первый раз он сказал не «она» — «встреча», а «оно приближается»!
Словно читая мои мысли, Гудалов заметил:
— И момент, когда количество электрических потенциалов умерших станет столь велико, что Земля не сможет вместить его, — действительно, вполне реальная точка во времени. И она, как правильно подметил этот человек, приближается к нам. И здесь начинается именно то, чем я занимался всю жизнь — математические расчеты и демография. Чем больше население Земли, тем, даже при отсутствии войны, больше смертей, тем ближе точка. А если прибавить к этому чудовищную войну вроде Второй мировой — точка окажется совсем близко…
— И что же тогда произойдет? — перебил его я. Лес за окном сменился полями, по которым тут и там были разбросаны какие-то машинные станции, фермы, склады строительных материалов. — В священных текстах описан Апокалипсис…
— Когда Земля не сможет больше вмещать в себя электрические потенциалы умерших, случится коллапс. Не знаю, как он будет выглядеть. Но полагаю, что, когда в переносном смысле слов «мертвые восстанут из гробов», на Земле случится нечто вроде гигантской магнитной бури. Электрические потенциалы мертвых, действительно, восстанут… Я думаю, что сейчас мы очень недалеки от этого момента. Судите сами, население Земли стремительно увеличивается и уже достигло небывалой прежде величины. Соответственно, количество смертей и душ, остающихся на Земле после гибели физической оболочки, тоже стремительно увеличивается…
Через какое-то время мы вернулись к нашим местам в вагоне и продолжили беседу уже сидя в креслах. Разговор прервался лишь на время, когда Гудалов отлучался в ресторан расплатиться по счету. Вернувшись, он сообщил, что в ресторане все успокоилось.
Мы вышли на одной из больших станций, где делают остановку все без исключения поезда. Не успели покинуть вагон, как Гудалову на мобильный позвонил человек, который сообщил, что автомашина ждет нас на вокзальной площади.
Шагая по ней, я с затаенным любопытством смотрел по сторонам, пытаясь обнаружить где-нибудь признаки коллапса. Какие-нибудь тени погибших солдат, то и дело возникающие из-под земли. Но их не было…
Хотя день уже заканчивался, небо было ясным, без единой тучи. Клонившееся за горизонт светило покрывало городской пейзаж ровной, яркой позолотой. Атмосфера вокруг царила вполне жизнерадостная.
А между тем городок находился в эпицентре тяжелых боев прошлой войны. Во время нее он несколько раз переходил из рук в руки. Здесь в сорок первом огромные массы советской пехоты из-за бездарного военного начальства попали в окружение и вели отчаянную борьбу с превосходившим их многократно по числу и вооружению противником. Мало кому удалось выжить в этих неравных боях.
Затем началось контрнаступление. Враг в этот момент еще не растерял большей части своих сил. Бои в тот период напоминали гигантскую мясорубку, в которой в качестве приза победителю доставалась выжженная, залитая кровью и заваленная трупами земля, которую уже через пару недель противник мог отбить назад.
Количество убитых и наспех похороненных в этой земле не поддается никакому точному исчислению. Гудалов полагал, что такие места относительно массовых, свежих захоронений — это постоянно действующие вулканы, через которые наружу выходит энергия мира мертвых. Недаром культ умерших существовал у всех народов мира. Их почитали, пытались задобрить… Ученый, которого все считали шарлатаном, и этому придумал объяснение: живой человек тоже, разумеется, является источником электрического поля. Если оно во время священного ритуала, обращенного к миру мертвых, особым образом настроено, то может вступать с электрическими душами умерших в волновые взаимодействия и отчасти гасить их опасный потенциал. Древние знали это. Именно этим объяснялись их многочисленные ритуалы, посвященные культу загробного мира.
Современному человеку не пристало верить в подобные глупости. Тем временем проблема электрического поля мертвых не только не ослабла, но, как объяснил мне в поезде Гудалов, усилилась и дошла до критической точки. Особенно там, где существуют поля-захоронения сотен тысяч, миллионов жертв Второй мировой. Подсознательно живые чувствуют их влияние. Вот почему, несмотря на то что война давно позади, многочисленные чествования, посвященные ее годовщинам, становятся с каждым годом интенсивнее и пышнее…
— Нас обуревает ужас перед миром мертвых, который вот-вот вырвется наружу, — заявил Гудалов, когда мы садились в автомобиль. — Я полагаю, что в местах сражений, где смертей было слишком много, критическая точка уже пройдена, и апокалипсис уже стартовал. Но каким-то образом у нашей планеты еще есть небольшой резерв. Негативные электрические потенциалы погибших людей из мест ожесточенных боев могут растекаться… — тут он сделал паузу, подбирая подходящее слово: — Ну что ли вбок… Пока вбок, а не вверх, не восставая из гробов… Пока они заполняют собой те свободные участки, где смертей было не так много. Но совсем недалек тот час, когда места для покойников просто не останется!..
Мы очень быстро проехали улицы небольшого города, которые по сравнению со столичными показались мне тихими и пустынными. Был вечерний час, когда над московскими проспектами знойным маревом висит горячее дыхание тысяч автомобилей. Здесь же мы обгоняли лишь редкие автобусы, да навстречу попадались медленно катившие легковые машины.
Очень быстро городские, в основном пятиэтажные, дома закончились. По обеим сторонам дороги побежали покосившиеся деревенские домики. Затем исчезли и они. Короткий отрезок шоссе змеился между полей, а потом начались леса. Точно такие же, как те, которые мы проезжали на поезде: угрюмые, густые, высокие, подступавшие со своими буреломами вплотную к краям дороги. Неожиданно опять пошли свободные пространства. Но их занимали уже не сжатые нивы, а овражки, болотистые низинки с едва угадывавшейся в камышах обмелевшей речонкой. Потом по узкому мосту мы пересекли реку покрупнее. Краска на металлической табличке, на которой было нанесено ее название, облупилась, и я не смог его прочитать.
— Вот здесь происходили одни из самых страшных боев Великой Отечественной войны! — проговорил Гудалов.
Возможно, я был под впечатлением предыдущих рассказов, но в тот момент мне показалось, что я и без его пояснений угадал, что в этом месте много десятков лет назад происходили кровавые события. Что-то такое было в атмосфере редких кустиков, поросшей чахлой травой глинистой почве, постепенно надвигавшихся сумерек. Точно души погибших уже начинали струиться по земле белесым бесплотным туманом.
* * *
К моему огромному сожалению, мое здоровье, прежде никогда меня не подводившее, на этот раз продемонстрировало неожиданную слабину.
Теперь я, разумеется, думаю иначе, но в тот момент мне казалось, что неожиданная слабость, мушки, черточки и палочки, которые вдруг стали плясать у меня перед глазами, заболевшая голова — все это последствия тяжелой дороги и того, что за целый день я ни разу толком и не поел. Утром я проспал и, торопясь на вокзал, обошелся без завтрака, а наш обед в вагоне-ресторане был прерван инцидентом…
Путешествие от вокзала завершилось тем, что мы свернули с узкой, но вполне приличной шоссейной дороги на еще более узкую дорогу, частью представлявшую собой ужасно разбитый, весь в глубоких ямах, асфальт, частью — покрытие из плохо состыкованных между собой бетонных плит. По ней мы добрались до стоявшей на краю густого леса деревеньки.
* * *
Палатка была разбита под высоким косогором. В каких-нибудь двух десятках метров от нее текла речка. Берег с другой ее стороны постепенно поднимался к вершине холма, располагавшегося поодаль.
У палатки сидел мужчина. Лет сорока. По виду — местный житель. Он помешивал ложкой в висевшем над костром котелке.
Дневной свет постепенно угасал. Надвигались сумерки. Мы подошли к этому человеку. Он поздоровался и, больше не говоря ни слова, продолжил помешивать свое варево. Только тут я заметил: слева от палатки стоит прибор, похожий на радиостанцию. Рядом с ним — сложная конструкция из металлических реек и натянутых между ними проводов. По-видимому — антенна.
Гудалов медленно приблизился к «радиостанции», проговорил:
— Это устройство по моему заказу создали в одном питерском НИИ. Оно регистрирует малейшие волновые колебания в окружающей среде. Мужичка нанял в соседней деревне, — Гудалов кивнул на дядьку у костра. Тот не обращал на нас никакого внимания. — Еще… — ученый проворно подскочил к палатке и откинул полог, — у меня есть особая фотографическая аппаратура.
Он извлек из палатки большую угловатую сумку, расстегнул молнию, — она опоясывала ее верхнюю часть. Откинул крышку.
Я увидел внутри большой фотоаппарат и несколько вспышек к нему. Ученый тем временем вытащил из палатки еще одну большую сумку. В ней были штативы для ламп, аккумуляторные батареи и сами лампы с большими рефлекторами.
— Эта работа требует профессионализма, — сказал Гудалов, выдвигая телескопические ножки штативов и расставляя их в нескольких метрах от палатки. — Ему я ее поручить не могу, — он опять кивнул на дядьку у костра. — Когда-то я почти профессионально занимался фотографией, так что…
Он не договорил… Рассматривая лежавшие в раскрытой сумке сменные фотообъективы, я обратил внимания: поверх линз надеты какие-то крышечки. Уловив мой взгляд, ученый пояснил:
— Я снимаю через особые, придуманные мною фильтры.
— Кого?.. — я усмехнулся.
Приготовления и вся аппаратура показались мне составными частями какого-то спектакля. Если по дороге в поезде и в машине я почти поверил утверждениям Гудалова, то теперь опять вспомнил про то, что многие обвиняли его в шарлатанстве.
Как бы там ни было, я буду вынужден досмотреть «спектакль» до конца. «Что ж, — подумал я. — По крайней мере утром либо стану ярым приверженцем его теории, либо придется признать, что время потрачено зря: ничего, кроме ночи на речном берегу в компании сумасшедшего, я не получил…»
Я ощущал слабость, слегка побаливала голова. Потому выбрал неподалеку от палатки место, где травка была не так сильно, как везде вокруг, примята ногами ходившего по ней мужика, улегся прямо на землю. Не обращая на меня внимания, Гудалов продолжал возиться с аппаратурой. Штативы с лампами уже расставлены. Теперь он устанавливал треногу, чтобы водрузить на нее фотоаппарат.
Положив локоть под голову, я принялся лениво рассматривать окрестности. Ничего примечательного я не увидел. Речка, холм, поле, лесок вдалеке. Ни хозяйственных построек, которые встречаются в сельской местности, ни человеческого жилья… Гудалов говорил мне, что здесь проходили ожесточенные атаки советской пехоты, а затем — контрнаступление немцев. Должно быть, под огнем пулемета, который вполне мог быть установлен вон на той высоте — на вершине холма — форсировать даже такую узенькую речку — сущий ад!.. Я начал представлять, как бегут к реке солдаты в ватниках, как вода окрашивается кровью… Я сам не заметил, как уснул…
* * *
Проснулся я от яркой вспышки света. Это сработали лампы, которые Гудалов установил на пятачке рядом с палаткой. Они разорвали мрак, укутывавший к этому моменту землю.
Голова раскалывалась!.. В первое мгновение я решил, что это последствие внезапного пробуждения, но оно на самом деле было тут ни при чем. Голова начала болеть у меня еще до этого, во сне. Подобные приступы ночной мигрени случались со мной и раньше, но теперь боль оказалась особенно сильной.
Я поднял голову, чтобы осмотреться. Волосы мои принялись вставать дыбом от ужаса. Я слышал сотни голосов. Все пространство перед рекой, в самой воде и на другом берегу было заполнено темными фигурами. Они беспорядочно ходили в разные стороны и если натыкались друг на друга, то проходили одна через другую, точно были лишь облаками каких-то частиц, очень плотно связанных друг с другом.
Фотографические вспышки Гудалова опять сработали. Но странно, в их свете никаких фигур на берегу я не увидел. Теперь, после яркого света, мои глаза почти ничего не видели в темноте. Но я продолжал слышать голоса. Их были тысячи, и они накладывались друг на друга. Мне удавалось различить лишь отдельные слова.
— Как вы там?.. Я здесь… Толя, сынок… Не смог к тебе вернуться… Аня, тосковал о вас… Отец!.. — голоса непрерывно на что-то жаловались или кого-то звали. — Мама… Феденька… Танечка… Ребята…
Никто не произносил каких-то фраз, связанных с войной. Все звали близких людей.
Я медленно поднялся с земли, чтобы лучше видеть то, что происходит вокруг меня. Сильное головокружение… Нет, я не видел больше никаких темных фигур.
— Что происходит?! — крикнул я, хотя на самом деле прекрасно понимал, что происходит. Я не видел Гудалова. Берег реки, — теперь я мог ясно рассмотреть в свете луны и звезд все подробности, — был совершенно чист. Мужичка, который помогал ученому, я тоже нигде не видел. Я лишь различил на земле в метре от палатки несколько бутылок из-под водки. Позже я узнал, что, почувствовав безотчетную тревогу, страх и нервозность, мужичок сразу после того, как я заснул, залез в палатку и чуть ли не залпом, пока Гудалов его не видел, вылакал из горлышка целую бутылку водки. После этого он добрел, шатаясь до костра, съел несколько ложек супа из котелка и пошел обратно в палатку — спать. Там он и провалялся без чувств до следующего утра…
Кстати, — опять-таки это Гудалов узнал потом, после этой ночи, — у теней, которые возникли в ту ночь на обоих берегах маленькой речки, — не могло быть свидетелей. Все жители окрестных деревень в ту ночь либо очень плохо себя чувствовали и не могли оторвать головы от подушки, либо, как наш помощник, пребывали в состоянии тяжелого алкогольного опьянения.
Я сделал несколько шагов, обернулся. Гудалов лежал возле своего прибора. Голова у меня в этот момент кружилась так сильно, что я боялся упасть раньше, чем сделаю шаг в его сторону. Все же ощущение, что я должен помочь человеку, которому в эти минуты еще хуже, чем мне, заставило собрать всю волю в кулак.
Медленно я преодолел те полдесятка шагов, которые отделяли меня от Гудалова. Опустился возле него на корточки.
Он лежал возле своей «радиостанции» и не подавал признаков жизни. Я принялся трясти его за плечо.
Через несколько мгновений он очнулся от обморока и посмотрел на меня. Потом приподнялся на локте и кинул взгляд туда — на реку и вздымавшийся за нею холм.
— Смотрите! Им тесно здесь! И они уже не могут растекаться по другим местам. Они восстают из своих могил! Но как же это ужасно!..
Я посмотрел туда, куда он показывал рукой. Моим глазам опять открылись тысячи темных силуэтов, хаотично бродивших по берегам реки и то возникавших, то снова пропадавших в ее темных водах.
— Это те, кто утонул во время переправы! — воскликнул Гудалов.
Темная масса теней словно услышала его крик и на мгновение замерла. Потом тысячи покойников начали медленно двигаться в нашу сторону.
Головная боль стала нестерпимой.
— Нам надо отогнать их от нас!.. — выкрикнул ученый.
— Как?!..
— Не знаю!.. Умилостивить их… Вечная слава павшим героям!.. Слава героям!.. Что же вы не кричите?! Повторяйте за мной! — повернувшись ко мне, прокричал он, что было силы.
— Эй, вы! — закричал я. — Вы — герои! Вечная слава героям!.. Слава героям боев!..
Бормотание покойников усилилось. Мне показалось, что своими криками мы только внесли в их ряды какое-то особенное возбуждение. Тени по-прежнему медленно приближались.
— Я не могу дать вспышку. Аккумуляторы сели!.. — закричал Гудалов. — Вспышка бы рассеяла их. Но аккумуляторы пусты!..
В этот момент пульсировавшая в моей голове боль достигла необыкновенной силы, и я потерял сознание.
* * *
— Вы не страдали никогда прежде повышенным давлением?.. — говорил мне врач уже здесь, в Москве.
— Нет, — отвечал я. — Головные боли случались у меня и раньше — как у каждого обычного человека. Но чтобы такой интенсивности!.. С потерей сознания!.. Никогда прежде со мной ничего подобного не происходило.
Врач принялся записывать что-то в лежавшую перед ним мою медицинскую карточку. Я отвернулся от него и стал смотреть в окно.
Утром проспавшийся после водки мужичок, обнаружив меня и Гудаловабез сознания, позвал на помощь жителей близлежащей деревеньки и перевез нас в районную больницу. Оттуда Гудалов, не попрощавшись со мной, в тот же вечер уехал в Москву. А за мной на следующее утро приехали оповещенные им о моем местонахождении родственники.
Сюда же, в один из кабинетов одной известной московской клиники, я попал, скорее, по настоянию все тех же родственников, нежели по собственному желанию. После того как я покинул тот злополучный берег реки, мое физическое состояние стремительно улучшалось и без помощи врачей, и я не ощущал потребности в каком-то особенном лечении.
Главным, что мучило меня теперь, были мысли о теории Гудалова, которые неотступно преследовали меня… Я пытался понять, какой эмоциональный потенциал несли в себе души солдат перед гибелью на поле боя. Ощущали ли они себя героями или жертвами бездарного руководства?.. Или в них царило смятение чувств, в котором долг перед Отечеством и ненависть к врагу кружились рука об руку с государственной несправедливостью и неправдой? Я перечитывал воспоминания участников сражений. Меня не интересовали пафосные книги, изданные за казенный счет, хотя и из них я старался извлечь объективную информацию. Я вслушивался в негромкие, но искренние голоса рядовых героев… Я перечитывал страстные строки поэтов и прозаиков военной поры.
Но однозначного, простого ответа я не находил. Мое эмоциональное, психическое состояние становилось все более тяжелым. Но я не хотел жаловаться на это специалистам от медицины. Разве от такого можно вылечиться?
С таким надо идти в церковь. Или на кладбище в День Поминовения…
Я заинтересовался архаичным культом мертвых. Их таинственной страной, где есть свой Владыка и свой Привратник. В книгах пишут о какой-то реке, которая протекает под сумеречными сводами подземного царства. Не на ее ли берегу я побывал той ночью?!
Еще я узнал, что ранее умершее существо, согласно некоторым древним верованиям, может «окутать» живую оболочку человека и поселиться в ней. Что произошло со мной и Гудаловым той ночью, когда мы потеряли сознание?.. Кто я теперь?!..
Кстати, ученый куда-то исчез: он не выходит на контакт и не отвечает на мои звонки. С той ночи я его больше не видел.