Эпизод из историко-полицейской саги «Шпион Его Величества, или 1812 год»
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 43, 2014
От автора
Интрига настоящего эпизода вымышлена.
Все персонажи, даже самые как будто незначительные, абсолютно реальны.
Все, что говорится о кампании 1812-го года, полностью соответствует тогдашнему военнополитическому раскладу.
Общая же оценка событий дается в предлагаемом тексте отнюдь не от моего имени, а исключительно через восприятие Якова Ивановича де Санглена, военного советника и директора Высшей воинской полиции.
Ефим Курганов
20-го декабря 2013-го года
Париж
Из тайного дневника
Якова Ивановича де Санглена,
директора высшей воинской полиции
Публикация проф. Николая Богомольникова
Перевела с французского Вера Милкина
Научный консультант проф. Андрей Зорькин
От публикатора
Военный советник Я. И. де Санглен (1776—1864) был близок к императору Александру Первому и неоднократно выполнял весьма важные секретные поручения государя.
И еще одно предварительное замечание.
Сейчас пошла мода на шпионов. В ходу шпионские истории. Разгораются целые шпионские скандалы. А ведь первым в истории Российской империи такого рода акции стал предпринимать де Санглен — сначала как заведующий Особой канцелярией в Министерстве полиции, а затем и как директор Высшей воинской полиции Российской империи.
Де Санглен не только был активно занят ловлей шпионов, но еще и был тем человеком, который, собственно говоря, изобрел в России этот род занятий. А еще он, ежели надо было, и придумывал шпионов, творил целые шпионские мифы.
Яков Иванович де Санглен изобрел шпиономанию. В этом аспекте он для России является своего рода первооткрывателем.
Николай Богомольников,
профессор
20-го декабря 2007-го года
г. Москва
1812
26.11—1.12
Очаровательнейшей баронессе
Н. Штукмейстер в память о наших
вечерних чаепитиях.
Яков де Санглен
Ноября 26-го дня. Третий час пополудни
Гнуснейшая интрига, затеянная генерал-адъютантом Балашовым, мерзавцем и шулером, Слава Богу, не удалась — сие можно утверждать со всею определенностию. Александр Дмитрич, не столько министр полиции, сколько горе-министр, и он явно просчитался.
Именно так! Такого же мнения придерживается и Максим Яковлевич фон Фок, заведующий ныне в Министерстве полиции Особою канцеляриею.
Пусть и весьма тяжелою ценою, но честь Высшей воинской полиции и моя честь спасены. Налицо самая несомненная победа, достигнутая, надо признаться, не без содействия всесильного графа Аракчеева, ставшего с некоторых пор моим АнгеломХранителем.
И вот что получилось в итоге. Несмотря на подлый балашовский наговор, Его Величество принял мою сторону и даже доверительно шепнул мне при самом конце моего доклада (было это сегодня утром): «Не беспокойся, Санглен. Я знаю — у тебя отличные ребята. Штаты Высшей Воинской полиции ни в коем случае расформированы не будут. Так что работайте спокойно».
Но я знаю наверняка, что Балашов не успокоится и непременно опять учудит что-нибудь невообразимо отвратительное, долженствующее сопутствовать падению моей репутации в глазах Государя.
Даст Бог — справлюсь. Да ведь и Государь наш — не наивный юнец и привык к выходкам своего шаловливого министра полиции.
В общем, справлюсь, лишь бы только граф Аракчеев не отвернулся от меня — без содействия Его Сиятельства трудно будет мне, человеку отнюдь не придворному, пресечь балашовские происки.
Ноября 26-го дня. Одиннадцатый час ночи
Бонапарт уже на пути в Париж, а вот Кутузов, к нашему всеобщему отчаянию, еле тащится. Да, да, именно так! Увы, ничуть не преувеличиваю!
Получил я сегодняшним ранним утром донесение от барона Розена из Главной квартиры.
Генералы и старшие офицеры просто в ужасе, да и солдаты явно ропщут, видя бездеятельность светлейшего князя. А смеются над ним чуть ли не открыто: да ведь, надо сказать, и поделом!
Михайла Ларионыч все-таки сильно виноват! Он не уберег армию и, строго говоря, отказался от настоящего преследования неприятеля.
Я показал донесение барона Розена Государю, но Александр Павлович лишь досадливо махнул рукой и отвернулся. Затем Его Величество подошел ко мне, смахнул случайно набежавшую слезу и молвил следующее:
«Санглен, происходит сущее безобразие. Князь фактически растерял вверенную ему армию (ты и сам ведь знаешь, что она сжалась уже чуть ли не до двадцати тысяч человек), и теперь этот свой чудовищный просчет он использует для того, чтобы не преследовать Бонапарта! Понимаешь, он же еще выходит и прав! Хитрость и наглость совершенно неслыханные и, конечно, феноменальное умение делать плюсы из собственных минусов! Так все ловко подстроено, что я не могу сию старую лису уволить в отставку. Да, Барклая никак не следовало убирать. Это было непростительною ошибкою. Но заверяю тебя — он еще вернется и поможет-таки нам добить злодея Бонапарта».
Дай-то Бог! Появление Барклая было бы спасением и для армии и для всей России.
Ноября 27-го дня. Одиннадцатый час утра
Весьма занятное донесение получил я. Объявился наконец-то Яша Закс — одно из самых моих доверенных лиц. Сей мальчишка оказал в ходе сей кампании немало совершенно неоценимых услуг Высшей воинской полиции.
Правда, за последние дни, когда остатки «Великой армии» делали последние свои бешеные скачки, от Яши ничего не было, что и понятно — в беготне не до писем. Но вот он объявился опять, но уже собственною персоной.
Яша все еще числится переводчиком при секретном бюро у Бонапарта, но сам-то император еще 23-го ноября, оказывается, оставил войска и рванул в Париж, общее командование вверив маршалу Мюрату.
Яша пребывает в Вильне, в доме родителя своего, виленского аптекаря, и в Париж отнюдь не собирается. Он написал, что почитает свою миссию, под коей понимает он оказание нам помощи в деле борьбы с корсиканским злодеем, исчерпанной и собирается теперь на поиски учителя своего Шнеура Залмана.
Да, еще Закс, пока что пребывающий в Вильне, сообщил мне, что в городе, оказывается, крутится старая наша знакомица графиня Алина Коссаковская.
Живет Алинушка в доме дядюшки своего, а на дню имеет огромное множество встреч. Закс полагает, что она двинется с остатками «Великой армии», но пока что неутомимо рыщетпо Вильне и имеет, кстати, право свободного доступа к маршалу Мюрату и правом сим между прочим весьма активно пользуется.
Несомненно, Алинушка не случайно сейчас оказалась в Вильне. Подозреваю, что она исполняет какие-то поручения самого Бонапарта. В общем, я прошу Яшу, чтобы он окружил графиню незримым вниманием.
Копию с донесения Закса незамедлительно пересылаю графу Аракчееву.
Да, вот что еще сообщил Яша (известие, надо сказать, мало приятное и даже чудовищное). Оказывается, в обозах бегущей «Великой армии» есть довольно большое количество русских девиц, присоединившихся к завоевателям и решивших сопровождать их во Францию.
Ноября 27-го дня. Почти полночь.
Под вечер неожиданно я был призван к Государю. Аудиенция оказалась чрезвычайно короткой, но весьма значительной по последствиям своим.
Александр Павлович без обиняков тут же приступил к делу:
«Санглен, как ни медлит Кутузов, но наши войска уже на подходе к Вильне. Конечно, при Главной квартире уже находится Великий князь Константин Павлович, но мой братец горяч и еще наломает дров. Я решил ехать, и ты это знаешь. Но видишь ли, Аракчеев не пускает меня, вернее пускает, но с условием (граф исключительно доверяет тебе), что прежде в Вильну отправишься со своими людьми ты, все проверишь, очистишь город от нежелательных элементов, в общем подготовишь мой приезд».
«Ваше Величество, я жду Ваших распоряжений относительно времени моего отъезда».
«Поезжай хоть сейчас… Нет, скажем так… Через два часа ты и твои люди должны уже быть в пути. А теперь зайди к графу Аракчееву и барону фон Штейну. Они ждут тебя».
Вот и вся аудиенция. Граф Аракчеев дал мне ряд наставлений, заметив, что он вручает мне заботу о безопасности Государя.
С бароном же фон Штейном беседа продлилась чуть дольше и была она, скорее, политического свойства (в разговоре участвовал и секретарь барона Мориц Арндт, отлично мне известный).
Надо сказать, что барон — это именно тот человек, который прежде всего нацеливает нашего Государя на то, что недостаточно очистить от неприятеля Россию, а надобно разрушить и само логово зверя, что без российских войск невозможно.
Сам барон выедет с нашим Государем и будет сопровождать его до Пруссии. В Вильне охрана фон Штейна, злейшего недруга Бонапарта, тоже должна лечь на плечи моих людей.
Ноября 28-го дня. Полночь
Из Петербурга мы отправились на Псков, а оттуда поехали на Друю, переправились через замерзшую Двину, а оттуда чрез Видзы и Свенцяны двинулись на Вильну.
Бедная, несчастная, малонаселенная местность лишь около Вильны становится плодороднее. Мы видели живую картину войны, мы даже двигались в ней, погружались в нее все глубже по мере того, как мы приближались к Вильне. Множество разбитых, растоптанных, отворенных настежь домов, без людей и животных (даже ни единой кошки не встретилось). Запустелые пожарища и обломки стен. Изможденные почтовые лошади, загнанные до того, что у каждого холмика мы должны останавливаться, чтобы дать им вздохнуть.
Нам беспрестанно встречались толпы пленных, которых вели назад, на восток. Какое зрелище! Меня мутило, а коллежский секретарь де Валуа упал без чувств на дно повозки.
Оборванные, посиневшие, пленные едва походили на людей. Перед нашими глазами умирали они в деревнях и на почтовых станциях. Больные один за другим лежали в санях, покрытых соломою. Как только кто-либо из них умирал, его сбрасывали с саней в снег.
На улицах трупы лежали, словно падаль, непокрытые и непохороненные. Некоторые из них представляли окровавленные члены, ибо убитые были прислонены к деревьям как страшное предостережение. Они и павшие лошади обозначали дорогу к Вильне. И не знакомый даже с этою дорогою не смог бы с нее сбиться.
Наши лошади часто ржали и становились на дыбы. Но это было не только следствие испуга при виде трупов. Лошади чуяли волков, коих мы там и сям видели стаями от десяти до пятнадцати голов, занятых глоданием своей добычи.
Ноября 29-го дня. Седьмой час утра
Вот я и в Вильне. Неприятель уже исчез из города. Наш авангард, говорят, вот-вот может появиться. Я и мои люди разместились в HotelNiszkowski — в главном здании, том, что на улице, называемой Лоточек.
В передней прибывшего встречает прилично одетый швейцар, а в номера провожают и служат без особенной платы ливрейные лакеи. В номерах прекрасная мебель, покойная постель, одним словом, все удобства и необыкновенная чистота.
Для безопасности приезжих ворота на двор всегда засыпаются, а приходящие могут входить в заведение не иначе, как чрез главную сень, в которой постоянно находится швейцар, имеющий обязанность не пропускать далее никого незнакомого, не узнавши наперед, кто он и по какой надобности явился.
Первым делом я приказал Вейсу вступить в свои права полицмейстера, а затем сразу же послал за Яшею Заксом.
Как только явился сын виленского аптекаря, мы тут же отправились в кофейню Юльки, заказали там себе отдельный нумер — предстояла обстоятельная беседа, коей никто не должен был помешать. Закс рассказал мне, что с приходом Бонапарта поляки в костеле выставили на хорах французский флаг, что они в помощь французам устроили в городе милицию под названием «Охрана». Но что-то в сем роде я ожидал, но вот чего я никак не предполагал и даже предположить не мог: часть православного духовенства во главе с епископом Варлаамом изменила присяге, российскому императору и присягнула Бонапарту! Вот это и есть подлинный ужас!
Среди всего прочего Яша поведал, что вчера в седьмом часу вечера он видел графиню Алину Коссаковскую, вальяжно разгуливающей по Замковой улице.
Конечно, ясно, что теперь-то графини уже и след простыл, и все же я призвал квартального надзирателя Шуленберха и велел ему немедленно приступить к поискам неуловимой нашей Алины.
Сам же я приступил вместе с Заксом к дотошнейшему изучению списка тех лиц, коих в последние дни навещала графиня.
Конечно, местные французы уже сгинули вместе с последними остатками «Великой армии», но шляхта явно таится по своим особнячкам. Надо будет обойти всех, кого Яша отметил в своем списочке. И начинать надо сразу, не дожидаясь появления наших войск.
Ноября 29-го дня. Почти полночь
Вильна занята российскими войсками. Светлейший князь Кутузов остановился в замке и, говорят, целый день спит.
Из Гродны явился барон Розен. Он рассказал вот какую историю, — и надо сказать, что весьма занятную.
В город ворвался отряд под командованием известного партизана Давыдова. Приветствовал его один жидовский кагал. Поляки попрятались. Заметив на балконах особняков шляхты полотна, позорящие российского императора, Давыдов приказал собрать горожан и объявил им итоги кампании 1812-го года.
В двухчасовый срок полякам было велено сдать оружие и в двухдневный срок изготовить и вывесить новые полотна, изображающие победу русского оружия над французами. В довершение триумфа гродненский ксендз, который совсем недавно благословлял французов и Бонапарта, обязан в том же костеле произнести проповедь, восхваляющую русских и Александра Первого.
Власть в городе наш партизан передал жидовскому кагалу, ибо все остальные силы запятнали себя дружбою со злодеем и его пособниками.
Вообще нельзя не признать, что жиды во время сей войны повсюду выказали особенную преданность России. Они сердцем не отпали от нее, как поляки, ибо хваленая польская свобода не доставляла им того обеспечения собственности, коим пользуются они под русским скипетром.
Правда, в ответ на эти мои рассуждения Яша Закс возразил, что дело не в ограниченности и выборочности польских свобод, а в призыве, с коим обратился к своим единоверцам его учитель Шнеур Залман, призвавший всемерно вредить Бонапарту. Что ж, может быть так и есть.
По-видимому, у жидов было и верное политическое чутье, ибо они с самого начала (не исключено, что как раз благодаря разъяснению сего Шнеура Залмана, великого друга нашей Империи) враждебно отнеслись к французам и, несмотря на денежные приманки, в большинстве случаев не соглашались быть шпионами и изменниками.
В Вильне они даже, при вступлении русских (знаю об этом совершенно доподлинно), храбро сражались против французов и так усердно, с воинственными криками, преследовали их, что многих убили и несколько сотен даже взяли в плен.
Собственно, когда французы покидали город, то именно стайки жидов набрасывались на уходящих: дрались, отбирали награбленное, а потом спасенную церковную нашу утварь (золотые и серебряные оклады от икон, да и сами иконы) снесли мне.
Позднейшая приписка автора дневника:
Когда я поведал Государю о сем поступке жидов, то Его Величество даже прослезился.
Я. И. де С.
Ноября 30-го дня. Десять часов утра
Конечно, графиня Коссаковская исчезла. Да и с чего бы ей оставаться в Вильне? Встреча с русскими сулила ей самую несомненную виселицу.
По списку Яши Закса мы обошли всех, с коими графиня встречалась в Вильне, но ничего предосудительного, увы, так и не обнаружили. Однако тут одно открытие сделал Закс, правда, на сей раз старший.
Виленский аптекарь поведал сыну, что к нему явился повар графа Тышкевича и приобрел у него склянку с одним сильным ароматическим ядом.
Об этом рассказал Яша, прибежавший ко мне сегодня утром. Да, история прелюбопытная. Граф Тышкевич принадлежит к кругу виленских бонапартистов, и Алина с ним в последнее время общалась, можно сказать регулярно. Граф в списке Яши идет третьим нумером. Что ж, надо будет поискать графского повара.
Ноября 30-го дня. Полночь
Вести есть, но они явно неутешительные.
Повар графа Тышкевича напрочь исчез — исчез и все тут.
Лакеи, горничные, садовники на наши нежные расспросы отвечают, что не имеют никаких сведений о местопребывании графского повара и ничего не знают о причинах его исчезновения.
Я уже послал квартального надзирателя Шуленберха и его помощника Зейдлера рыскать по городу, но надежд на успех их экспедиции у меня нет.
Но вот где же искать исчезнувшего повара — ума не приложу. Завтра с утра подойдут барон Розен и капитан Ланг — будет маленькое совещаньице на сей счет. Поглядим; может, они чего предложат. У меня лично даже предположений никаких нет.
Да, прислал письмо граф Аракчеев.
Алексей Андреич уведомил меня, что декабря 6-го дня Его Величество помолится в Казанском соборе, а на следующее утро отправится в Вильну, но, конечно, это только в том случае, ежели я смогу гарантировать безопасность высочайшей особы.
Государя в поездке будут сопровождать: обергофмаршал граф Толстой, граф Аракчеев, государственный секретарь Шишков, генерал-адъютанты князь Волконский и Винценгероде, а также статссекретарь граф Нессельроде.
Так что Балашова, слава Богу, не будет.
Ежели поездка состоится, то светлейший князь Кутузов, выйдя из спячки, даст в замке по случаю дня рождения Государя бал.
Хорошо, что граф предупредил меня о бале. Нужно будет обдумать план охраны замка и обсудить кандидатуры приглашенных в плане их благонадежности.
Кстати, Кутузов чрез ординарца своего звал меня вечером на чай, но я, как верный барклаевец, не поехал к этому интригану, занявшему место, которое по праву принадлежит Михаилу Богдановичу.
Декабря 1-го дня. Четвертый час пополудни
Все-таки случай имеет свое значение в истории. Местопребывание повара графа Тышкевича удалось открыть, и вот каким образом.
Полицмейстер Вейс шел с осмотром Вильны (он всегда это делал) и добрел до замка, коий он решил не осматривать, ибо тот находился под защитою военного ведомства. Но тут во дворе замка внимание полицмейстера привлекла личность, одетая в штатское, но имеющая явную военную выправку.
Вейс пригляделся и вскоре узнал сего человека — это был не кто иной, как повар графа Тышкевича.
Так совершенно неожиданно мы нашли то, что столь усиленно искали.
Вейс навел справки, и вот что ему удалось выяснить.
Кутузов за свою службу два раза был в Вильне губернатором, и он не только отлично знал графа Тышкевича, но был знаком и с превосходнейшими изделиями его повара (в особенности он ценил кулебяку, приготовляемую последним). Предполагая скорое свое появление в Вильне, светлейший князь вошел в переписку с графом и на время перекупил у него повара.
Все это так. Но вместе с тем я еще был убежден в том, что тут имеет место интрига, в коей задействована графиня Коссаковская, агентша самого Бонапарта.
В общем, надо действовать и самым решительным образом.
Декабря 1-го дня. Двенадцатый час ночи
Прихватив с собою коллежского секретаря де Валуа, полицмейстера Вейса, квартального надзирателя Шуленберха и Яшу Закса, я двинулся в замок.
Де Валуа я поручил разыскать повара и затянуть того в длиннейший разговор о французской кухне. Вейс и Шуленберх были оставлены у ворот замка, а я с Яшей пошел к коменданту, дабы он показал нам комнату, занимаемую новым Кутузовским поваром. Не успел комендант ввести нас в комнату, как Яша, аптекарский сын, решительно повел носом и подбежал к окну, растворил его, высунулся в окно, снял с карниза два пузырька и на вытянутой ладони поднес их мне с торжествующим видом и сказал:
«Яд, Яков Иваныч. Это — яд».
Что ж, повара надо было срочно арестовать, что мы и сделали. Он не оказал нам ни малейшего сопротивления — слишком все было неожиданно для него.
На допросе, коий я повел, дабы не терять времени, прямо в кабинете коменданта замка, повар во всем повинился, хотя и не сразу.
Вначале он заартачился и стал говорить, что не имеет к ядам никакого отношения. Когда я продемонстрировал изъятые пузырьки, повар сказал, что ему их подкинули.
Тут я подмигнул ему и понимающе заметил, что графиня Коссаковская уже во всем созналась и показывает именно на него как на главного исполнителя задуманного злодеяния.
Повар задрожал и сразу же во всем повинился. А виниться было в чем.
На торжественном обеде, пред балом, готовя для Его Величества царский кусок кулебяки, он должен был весьма обильно смазать его ядом, заблаговременно приобретенном у виленского аптекаря, папеньки моего бесценного Яши Закса.
Графиня Коссаковская обязалась чрез своих посредников заплатить повару за сию акцию девять тысяч золотом — означенная сумма была самолично выделена не кем иным, как императором Франции.
Это был прощальный дар, коий Бонапарт намеревался преподнести своему экс-союзнику российскому императору Александру Павловичу. Слава Богу, дар так и не был передан по назначению.
Повара я приказал расстрелять прямо во дворе замка, а потом послал срочную депешу графа Аракчееву, в коей уведомлял, что за безопасность Государя можно теперь не волноваться, ибо главная опасность устранена.
А светлейший князь Кутузов, говорят, страшно рассердился на меня за то, что я оставил его без знатной кулебяки, обещанной графом Тышкевичем. Ну да Бог с ним, с Михайлою Ларионычем! Старик уже, видать, совсем выжил из ума!
Во всех подробностях историю с этою так и не приготовленною кулебякою я расписал в письме к Барклаю, моему благодетелю, другу и советчику. Пусть порадуется, пусть знает, что учрежденная по его плану Высшая воинская полиция не дремлет!
Комментарий текстолога
Могу с высокой степенью точности гарантировать, что почерк явно принадлежит Я. И. де Санглену, но вот бумага довольно-таки поздняя (в 1812-м году такие сорта еще не производились). Я бы датировал то время, когда создавался дневник, концом 1850-х годов XIX столетия. Из этого можно сделать вывод, что автор — действительно, де Санглен, но реально текст, им созданный, был не дневником, а скорее авторской реконструкцией событий 1812-го года.
Николай Богомольников,
Профессор Московского университета.
18-го мая 2008 года
г. Москва.
