Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 41, 2013
* * *
Порастает берег пустой
осокой.
Сумерки входят в зенит.
Отплывает лодка с кормой высокой,
рубец на песке саднит.
Весла в воду и брюхо в
омут,
непросохшие невода.
И жуки поплавков не тонут –
не берет ни тьма, ни вода.
Стрекозы деревянной
крылья
занозисты и грубы.
Но лодка скользит без усилья
с изнаночной стороны.
И сети пустые поэтому
ты тянешь через корму.
Что ловишь по сторону эту.
А ангел спасает по ту.
* * *
пустая болтовня
осоки и полыни
пушинки-семена
и бабочек пыльца
летят через пустырь
и свет идет за ними
и ловит на живца
и ты бежишь
на слух
охотником на выстрел
беглец и конвоир
овечка и пастух
что если Бога нет?
как он тебя домыслил?
и вел через пустырь
и выводил на свет
* * *
День вырастал навстречу
калошкой, дикой иргой,
вскипал неопознанной речью,
веткой тугой,
паутинковой сонной зыбкой,
эмалевой синей рекой,
пушинкой на глади зыбкой,
травинкой сухой.
И ты становилась легче –
то есть самой собой:
серою птичкою певчей,
бабочкой голубой,
пугливой рыбкой придонной
с рваной нежной губой,
сорной травою сонной,
камешком под стопой.
А очнёшься –
девчонкой тонкой
со складочкой на щеке
с влажной спутанной донкой
и червяком в руке.
* * *
Привыкаешь к боли
животной боли
От груди и до самого паха
У ребёнка проблемы в школе
И в гуашевых пятнах рубаха
Замочи ее в тазике белом
Завари эту тяжесть жасмином
А хочешь уснуть в яблоке переспелом
Семечком или на хлебе тмином
Стать маленькой
беззащитной
По весне раскрываться почкой
Или в доме с печкою глинобитной
Рыбачкой папиной дочкой
* * *
Рассвета черта ножевая,
над лесом запекшийся край.
Любая беда – наживная.
Не выгорит – переиграй.
Латай проржавевшую
лодку,
лови свою жизнь на живца.
Бросаешь приманки щепотку,
и леске не видно конца.
Стоит опустевший
коровник.
Вода наполняет следы.
Цветёт одинокий шиповник
у зябкой воды.
* * *
Как эта земля затяжная
слепа! Как старушечья память.
И лампочка чуть живая.
И в бликах соленая наледь.
Иди, ничего не касаясь,
ребенок, подросток, мужчина.
И осень, как ранняя старость,
во влажных морщинах.
Брошенной стройки мимо,
платоновского котлована.
Встанет зима, мой Мио,
с койки. И выпадет манна.
Хватит с лихвой и лихом
всем по любви и вере.
Студентам портвейна в тихом
бульварном сквере.
А тебе выходить на
площадь,
где в сумерках обледенелых
торгуют с лотка наощупь
зрелостью яблок спелых.
* * *
"Ягоды падали,
не достигая почвы".
Е.Дорогавцева
подставляешь руки
густеющей темноте
а она сквозь пальцы твои сочится
выходит живешь в обиде и в тесноте
подобрав детенышей как волчица
то ли кровь чужая то ли зимы озноб
вновь берет и жизнь твою и жилище
нарастает памяти синий сухой сугроб
обжигая сыплется за голенище
по весне в проталинах
ржавых двор
и замков глухих разговор кромешный
это волк или пес или жизнь в упор
подошла и воздух дрожит нездешний
так земля снимает
сопревший бинт
так нежна и свежа обновленная память
жук-типограф не выйдет за свой лабиринт
яблоко падает обнажая мякоть
Уроборос
Уробо́́рос (др.-греч.) – свернувшийся в кольцо змей, кусающий себя
за хвост.
I
Свёрток со старой
шинелью, пропахшей полем,
Нашли в сундуке на чердаке на даче.
Вытряхнув бабочек, вспрыснешь аэрозолем
Мир, что давно утрачен.
II
Дождь с утра, и в бочке
садовой вода вскипела.
Яблоки перебираешь, порченные местами.
Земля, в веснушках августовских переспелок,
Ночами играющая на тамтаме.
III
Скрип калитки, как скрип
патефонной иголки,
Царапает нервы, усталое сердце берёт.
Переставляешь книги, освобождая полки
Для банок. И варишь с утра компот.
IV
Чёрная ходит собака с
ошейником, сторожевая,
Глотает объедки и прочую требуху.
Возвращаешься в город и крутишься, выживая,
Как собака, размениваясь на чепуху.
V
Всё, в конце концов,
попадает в компостные ямы.
Земля, отпевая, хоронит своих мертвецов.
Их кресты уже вставлены в оконные рамы.
Гнёзда птичьи хоронят своих птенцов.
VI
Пахнет горячим асфальтом
и первым снегом –
Город опять дороги переложил.
Оранжевый цвет отдаёт грабежом и побегом
Оттуда, где те, кто эту одежду шил.
VII
Если верить фильму, мы
все – это часть программы.
Говорят, в ста километрах от МКАДа уже ничего нет.
Пусть говорят, говорит Малахов, включается блок рекламы.
Президент из космоса передает привет.
VIII
На бульваре голубей
редкая сизокрылая стая
С культяпками красными вместо лап.
Подлежит застройке каждая пядь пустая.
Найден в шахте повесившийся прораб.
IX
Метрополитен в сущности
та же модель мира
В которой все ходят по краю, а то в строю.
Большинство живет незаметно, не засоряя эфира,
В съемном своем раю.
X
На базаре джигиты
правят, бомжи ночуют в канаве.
Все идет свои предсказуемым чередом.
Сок арбузный течет, и семечки как лодочки на переправе.
И облака, как пена, бурлящая за винтом.
XI
После лекций шла в
церковь Иоанна Богослова,
Что рядом с почтой, где ты меня ждал.
Ставила свечи, а потом ошибалась снова.
А Он все равно прощал.
XII
Сладкое облако на
палочке, и следы эскимо на платье
Мы застряли, помнишь, в кабине на большой высоте.
Город лежал беззащитный, розовый на закате,
Подключенный всеми каналами к пустоте.
XIII
На Улице 905 года в
детской городской больнице
Практикантка, не зная, что делать, плечами жмет.
Сыпется краска со стен в кроватку, и пол слоится.
Младенец лежит, как рыба, широко открывая рот.
XIV
Арок ввалившиеся
глазницы на Малой Бронной
Глотали воздух, которым дышал Блок.
Роман дочитали под лампой сонной.
Но все тянется эпилог.
XV
Ветер в карманах гуляет
без сигарет и денег,
Выходит под снег на тебя похожий Пиит.
Все своим чередом. Начинается понедельник.
И Блоковский ангел над ним парит.
XVI
На столе проигрышная
комбинация из посуды.
Затянувшийся похмельный синдром.
Смотрит понимающе деревянная нэцкэ
Будды.
На часах времени палиндром.
XVII
Таджик метет шагреневую
кожу, задыхаясь от пыли.
Перелицованный город, гоголевская шинель.
Хлеб на стакане для всех, про кого
забыли.
Бабушки вяжут пучки из вербы. Дрожит апрель.
XVIII
Испарина на лице от
упавшей температуры.
МКАД, как море в ракушке, дождь – сиротлив и мелок.
Лежишь наглотавшись колес, начитавшись макулатуры.
И ночь, как часы без стрелок.
XIX
Сердце – пустой
скворечник – холодное, нежилое.
Но уже проступили пролежни на Москве-реке.
Герцен писал мемуары и забывал былое.
И начинал жить сызнова, налегке.
XX
По Кривоколенному
переулку идет человек из теста
Под дождем, под кайфом, под цветным зонтом.
Озимандия, для твоей земли больше не надо места,
Потому что она фантом.
XXI
Выцветший старый корпус
НИИ, бывший почтовый ящик.
Теперь там офисы, мастерская, шиномонтаж, склады.
Существуют десятки схем исполнитель тире заказчик.
На земле и всюду бензиновые следы.
XXII
Девятибалльная пробка,
клаксоны и стоп-сигналы.
Склера рыхлого неба огнями обожжена.
Каменный мост гудит и большой и малый.
А под мостом – тишина.
XXIII
Берешь
мотоцикл и мчишься из центра в область
Слепая поземка тонкий стирает след.
За Малым кольцом – пустоты первобытная
полость.
Там действительно ничего нет.
XXIV
Мир вторичен и блекл,
отпечатанный под копирку.
Произнесенное слово уже есть ложь.
Бог разверз небеса, задумав большую стирку.
Агнцы ложились под нож.
XXV
Затопленный муравейник –
страна, оставшаяся от империй.
Подрезанное дерево, боковой ветвью уходящее в рост.
Кольцо колец, в панцире из невежества и суеверий.
Змея, пожирающая свой хвост.
17 октября
2012