Стихотворения
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 40, 2013
***
За зиму стены в полуподвале опять отсырели,
печку топили дровами, уголь кончился в январе.
К марту дети побледнели и присмирели.
Не слышно ни криков, ни хохота во дворе.
Оттепель докучала туманами и капелью.
Но по ночам прихватывало – лужи покрыты ледком.
Маме к восьмому марта – копеечной акварелью
на листочке в клеточку – надпись над худосочным цветком.
Красное это – роза, желтые точки – мимоза,
белое это – подснежник, не бывает других цветов
даже на детских рисунках – такова житейская проза,
обед уже час, как варится, а все еще не готов.
Ходят чьи-то ноги под потолком в окошке,
если нога одна – то рядом два костыля.
Голуби хлебные крошки клюют на потеху кошке,
рыбий жир густеет на ложке, выход один – петля.
Кстати, вот и веревка протянута бельевая.
Но Ангел все это видит и пальцем грозит с высоты.
Китайский бумажный зонтик лежит в ожидании мая.
Это – от солнца, но больше – для красоты.
***
Между тем смеркается, и уже зажгли фонари,
сквозь витрины – аквариумы лица проплывают, пяля глаза,
странное зрелище, что там ни говори,
по фасаду карабкается пламенеющая лоза.
Просто время вышло, и ты уже где-то вовне,
между тем смеркается, и музыка не слышна,
просто лица в витринах плывут с тобой наравне,
старость нам не страшна. а другим скорее смешна.
Нужно сделать покупки к ужину, очередь в кассу, нам
не привыкать, свертки укладывают в пластиковый пакет.
между тем смеркается, и, озираясь по сторонам,
одинокий прохожий переходит улицу на зеленый свет.
Проносится скорая. странно, вечер хороший такой,
а кому-то плохо, нельзя дышать и камень в груди,
и нужно вспомнить, что реквием по-русски значит покой,
между тем смеркается, и ночь еще впереди.
***
сначала ничего не боишься
потом никого не любишь
потом ни о чем не думаешь
господи что будет дальше
знал но забыл
в палате десять кроватей
раз два три четыре и дальше
даже такая жизнь может продлиться
как и всякий цифровой ряд
в юности я умел устно
умножать шестизначные числа
так же легко как умножаются скорби
и размножаются белые мыши
с розовыми хвостами
я часто показывал этот фокус
пока не понял что правильность моего решения
никто уже не проверяет
не могут или не хотят
была такая игра
да нет не имеет значения
можно восстановить ситуацию
если правильно задавать вопросы
***
Ибо рукою крепкою и мышцей высокою
вывел нас Господь из Египта, чтобы потом
вместе собрать и вновь рассеять по заросшим осокою
топким местам земли, чтоб томить под властью жестокою,
чтобы души убитых собрать в разрушенном Храме святом.
Чтобы облачком дым сожженных по небесам скитался,
чтобы враг теснил, обступая народ кольцом.
Потому что мы ушли, а Египет – остался
с туристскими видами,
знаменитыми пирамидами,
и огромным Сфинксом с разрушенным плоским лицом.
Остались боги с головами шакала и сокола,
остались огромные статуи с жезлами в руках.
И черные мумии ходят вокруг да около,
и тигры каменные с иероглифами на боках.
Также остались коконы диковинных птиц и кошек.
Долина царей с миллионом выпотрошенных могил.
Саркофаги похожие на расписных матрешек,
один в другом, посмотришь – и свет не мил.
Потому что тьма египетская лучше света
египетского, ближневосточного. освещающего пески,
по которым цепочкой идут рабы, их песенка спета,
да так, что и слушатель и поющий заходятся от тоски.
***
Горшечник доволен. Ему хорошо заплатили
за каменистый, бесплодный участок земли.
Ветер гонит вдоль дороги облако пыли.
Холм с тремя крестами едва различим вдали.
Теперь земля горшечника будет кладбищем безымянных
пришельцев, самоубийц, преступников, а пока
тридцать монет – серебряных, окаянных
в кармане горшечника, на дне его кошелька.
Горшечник едет прочь из обреченного Иршолаима.
В первом попавшемся городе первый попавшийся дом
он купит – под старость кровля необходима
даже ремесленнику, живущему тяжким трудом.
Ему не везло. Неразумные дети, жена-блудница.
Родители – пухом земля! – бранили его почем зря.
Он ко многому притерпелся, но ни с кем не сумел сродниться.
Ложился в полночь. Вставал – ни свет, ни заря.
Теперь он один. Он будет жить своим домом.
наконец он поставит все на свои места.
А земля горшечника будет не пухом, но в горле – комом,
отданная мертвецам, ящерицам, насекомым.
Пророк предрек эту сделку, видимо неспроста.
Горшечник смотрит по сторонам расслабленным взором.
Вдали он видит город и холм, над которым
возвышаются три креста.
***
Потеря Отчизны велика, да легка, под боком мягка
Потеря себя — мала, да на зуб тверда, на вес тяжела.
Мама небесная на кузнечика-солдатика глядит издалека.
Была одна жизнь, да прошла, рана была – и та зажила.
Под розовым рубчиком не то, чтобы болит,
а все беспокоит, ноет, забыть-уснуть не дает.
Попик полковой толковый со свеклой-головой – тот же замполит.
Одна нога торопится, другая отстает.
Скачет сивый конь, да поет гармонь, говорит "Аминь!"
Колокольчик динь-динь. Сказка – ложь – вынь да положь.
Ты послушай ложь, может что поймешь, стаканчик опрокинь.
закуси огурчиком, снова слушай ложь.
Просторна казарма полк на полке – живи не тужи.
Сказка ложь, да в ней намек – такое хроникальное кино. .
А как будешь улетать, то свечку потуши.
а то сам не заметишь, как вокруг не совсем темно.
***
стоят ромашкой голова к голове
белые овцы да на зеленой траве
ох и щиплют они и топчут эту траву
а трава говорит топчите я всё живу
крепко накрепко корни мои сплетены
в подземельный ковер и стебли мои плотны
на них сидят составные раздвижные жуки
идут машут косами толстовские мужики
сушат траву собирают ее в стога
желтеют стога но вокруг все те же луга
а на этих лугах травы и в небесах синевы
хватит на всех что бы ни думали вы
***
все эти твердые мелкие с вывернутым скелетом
с наборными лапками и наростами роговыми
собранные под линзой часовщика тонким пинцетом
частицы материи притворяющиеся живыми
лезущие из всех щелей особенно летом
все эти звенящие и жужжащие разбивающиеся снаружи
о стекло сгорающие на огне допотопной дачной
керосиновой лампы скользящие по застойной поверхности лужи
из-под надкрылий дрожащие хрупкой слюдой прозрачной
через комья земли переваливающиеся неуклюже
при рассмотрении обнаруживающие сходство
с ангелами и демонами фрагментами Божьей воли
в которой навек исчезают красота и уродство
где нет ни воздыханий ни печали ни боли
хоть сачком размахивай хоть топчи но своего превосходства
не докажешь ни бронзовке ни серой пушистой моли
***
по приговору суда он сгорел со стыда
поделом проклятому кто его звал сюда
где суммарная площадь всех площадей городских
вдвое больше площади города геометр не постиг
такой возможности но гражданин поймет без труда
что пространство вещь растяжимая протяженная не беда
если оно однажды свернется в рулон
поставленный вертикально он не хуже античных колонн
те кто сжался от чувства вины никому уже не видны
особенно на просторах невинной страны
убеленной снегами скованной льдом
возделанной бессмысленным освобожденным трудом
если хаос за нас то кто же на ны
разве только лысый черт объевшийся белены
разве только тайный советник секретный сотрудник гад
слепорожденный дорогу нащупывающий наугад
мы легко справляемся с безумием и слепотой
неустойчивостью отчаянием словно змея под пятой
мысль извивается укусить норовит
но сапог не прокусишь и не поставишь на вид
тому что незримо кухонька чай спитой
мама в фартуке склонившаяся над плитой
фотография дедушки в рамочке под стеклом
стены сходящиеся как всегда под прямым углом