Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 40, 2013
Миниатюры
о большом и маленьком
Хозяин квартиры включает свет. Комната
похожа на полузатопленное утлое судёнышко. Сам хозяин похож на тех, кого
никогда не разыщет милиция. У него ячмень на глазу, небритость,
будто по лицу рассыпали крупную серую соль,
и дырка на рукаве пиджака, которую он странным образом приспособил под ношение
спичек. Он достаёт коробок, высекает огонь, прикуривает сигарету – всё одной
рукой. Выдыхает дым и говорит:
— Здесь вот он и жил. Много путешествовал.
Цирковой артист! Даром, что человек был небольшой. Маленький человек, из тех,
кого и не заприметишь на улице. Карлик, одним словом. Мы с ним частенько
выпивали, когда он проездом останавливался в городе. Он рассказывал о дальних
странах и ближнем свете, показывал свою коллекцию талонов и матерился
по-польски.
И ещё он страдал. Конечно же, из-за
женщины. Не потому, что влюблён был в воздушную гимнастку недоступную,
недостижимую – и прекрасную, как это обычно бывает. Совсем нет.
Он был влюблён в кондукторшу
троллейбуса, гигантскую женщину с красным лицом и мясистым носом, радостным
отблеском золотых зубов – и открытым взглядом, какой бывает у щенка или Мадонны
кисти средневекового мастера. Её все называли – Брунгильда.
Было в ней что-то от одноногого пирата и немецкой оперы. Помутнение богов, я бы
сказал. Думаю, если бы она согласилась отпустить бороду – вполне смогла бы
путешествовать вместе с ним в одной труппе.
Но она не соглашалась. Он страдал и пил
портвейн на димедроле. Курил слежавшиеся папиросы, но всегда расстёгивал
ширинку, когда мочился, даже в полном беспамятстве. Настоящий мужик.
Брал её, как Измаил, измором. Днями
наворачивал круги на её маршруте, цеплялся к её обильному телу колючим
взглядом. А когда не мог подолгу тратить время – развивал кавалергардскую
атаку, наскоками. Пел под балконом любовные песни на испанском,
падал в ноги посреди улицы — и дарил охапки роз в час пик.
Но однажды, во время гастролей в
Таиланде, он слишком сильно отпружинил от батута. Видимо, зол был, мучился весь
– не рассчитал прыжок, словом. Отлетел прямо в открытую пасть бегемоту. Зверюга проглотила его живьём.
Хозяин щурится сквозь дым, качает
головой:
– Такая вот история. Бегемот потом тоже
помер, от несварения желудка. Карлик хоть и был небольшой человек — но с нелёгкой
жизнью, один из тех, полных жёлчи, знаете. Бедолаги, — он снимает шляпу, не то в память о двух
существах, которых жизнь и смерть связала столь странным образом, не то из
уважения к расстройствам желудочно-кишечного тракта.
Когда он приступает к показу жилья в
деталях и открывает шкаф – там обнаруживается противогаз, аккордеон и сломанный
перекидной календарь за 1988 год.
о похоронах и
танцах
Я
родился за день до Нового года. Мой отец, в осенней шинели, замерзал под
роддомом. Ночь, оранжевая патока фонарей, лютая стужа, метель, безысходность.
Отчаявшись, папа замер под взглядом матери с той стороны тепла и крикнул:
—
Рожай уже что-нибудь!
Через
несколько часов появился я. В качестве подарка от Дедушки Мороза мне нетрезвой
рукой загнали вторую БЦЖ. Вместе весело шагать по просторам, скрытая форма
туберкулёза. С тех пор я немного охладел к духу рождества и подгулявшим
медсёстрам.
Меченный праздником с
рождения – деваться было некуда. Остаток лет я фестивалил
на полную. Кому бандитский беспредел
– а кому и казачья вольница. Любил пение птиц в метро, хорошую драку,
бессонницу – и терпеть не мог, когда сосиски варили в целлофане. Это будто
пытаться зачать ребёнка в презервативе, честное слово.
Жизнь
была немилосердна, я начал работать в двенадцать лет. Пришлось решать очень
много проблем, философские вопросы, знаете ли. Как превратить уголь в медь,
например, или молчание в золото. Чуть позже расскажу вам про второй рецепт,
дайте докурю только… иногда, знаете ли, приходилось бросать камни в чужой
огород. Обезьянник с трудом делал из меня человека.
Я
подрос, окреп, возмужал и завёл себя в тупик. В нём обнаружилась женщина и
годовалый сын, которого надо было
кормить. С моим резюме тяжело было устроиться в приличную контору – оно было
наколото до самых плеч. Приходилось носить длинный рукав и нож за голень, чтобы
не лазить в карман за словом. Но денег это не прибавляло, только сроки мотало
на ус. В конце концов, жена выпилила из меня Буратино. Я сплюнул и, сказав:
—
Любви достойна только мать, — пошёл работать гробокопателем, с одним своим
дружком, таким же юродивым. Если налегать – в день можно было поднимать
сотенную. Но задел был в другом – в полезных ископаемых.
Если напасть на жилу – можно было удачно обобрать покойника. Уважаемые,
молчание – это золото. У нас каждую ночь был свой праздник мёртвых. Я нарисовал равнобедренный треугольник между
кладбищем, ломбардом и своим домом. Сынишка ел и пил вдоволь, женщина исправно
ложилась в койку – чужая смерть продолжала мою жизнь, круговорот веществ в природе. Остальное меня не трогало.
Но
однажды мы позарились на свежую могилу. Обычно, не
позволяли себе такого – но тут уже леность, азарт и наглость костью в горле.
Едва только убедились, что сегодня не будет скорби без сахара, всяких там
родственников – принялись копать. Достали и вскрыли гроб, грязные и
потные, зоб спирает
от жадности, недостатка воздуха.
Я
посветил фонариком и увидел лицо мертвеца. Сам – обмер, перестал дышать.
Это
был мой отец, который бросил нас с матерью, когда мне было двенадцать лет.
Просто исчез, вышел за солью. Мой фестиваль жизни превратился в чумной пир,
ровно после этого дня.
Я
почувствовал холод и слабость в ногах, опёрся на лопату, выплюнул горечь. Схаркнул прошлые годы.
А
после выпрямился, снял часы с его руки («Командирские»,
чёрт бы их) и сказал хрипло:
—
Здравствуй, папа. Вот я и нашёл тебя.
про звёздного волка
Если вести речь о происхождении видов и воспитании достойных – нет более странной истории в этом Городе. Послушайте…
…мне довелось потерять родителей на изломе эпох. Волчицей, которая меня вскормила, была бабушка. Один её глаз был слеп и видел только прошлое, другой – дальнозоркий, заглядывал в будущее. Она помнила Войну, рассказывала истории про кочевое детство, про то, как всю жизнь тяжело работала, с малолетства. Её слова были злым молоком, но эта пища позволила крепко встать на лапы — и не растеряться, когда я впервые встретил Капитана.
Капитан был высоким и статным, начерчен уверенно, острыми гранями. Собранный, резкий, всегда в форменном кителе без отличительных знаков. Сказочный рыцарь у разбитого корыта, в которое превратилось государство. Он собирал гаврошей и маугли на отшибе Города под своё чёрное крыло. Говорил сквозь прищур: "Найдёныши".
Наша стая жила в заброшенной учебной ракетной шахте. Словно эхо, электричество продолжало поступать в этот бетонный череп. Я не знаю, что делал Капитан — возможно, ходил по воде и умел делить один батон на сотню голодных ртов, но кошмарный Голод девяностых обходил нас стороной. Он был — Отец и он был — Огонь, у которого грелось наше оборванное волчье племя.
Со временем, каждому находилось занятие, своя верная цель. Подслеповатое освещение боковых тоннелей подарило мне зрение, а великое молчание главной шахты — терпение. Мы обучались тайным наукам и тёмным искусствам, необходимым для того, чтобы запустить Ракету. Над нами мир зашёлся в агонии, мы были свидетелями последнего дня. Капитан в подземном убежище ковал будущее так, как он его понимал. Иногда мы выбирались на поверхность — смотреть на звёзды. И тогда он указывал на одну и ту же звезду, и говорил просто: "Дом".
Вы уже, наверное, догадались, что эта сказка не может быть со счастливым концом. Потому что принцессы того времени делали миньет людоедам, а королевством давно уже правил дракон по имени Франклин. Капитана настигли рыночные отношения. Это разбило ему сердце, а также колени и череп. Он умирал у меня на руках, молча. Просто смотрел на ночное небо и затухал.
Но самое главное в этой истории вовсе не это.
Когда мы выбрались выть на луну и провожать в путь душу нашего звёздного волка, отца, вожака — все до единого, чтобы уже не возвращаться обратно — и когда мы отошли достаточно далеко… из нерабочей шахты, озарив всё небо библейским светом, отправилась в полёт учебная ракета. Последняя фантазия, реквием, безумная мечта.
Даже
спустя столько лет я вижу её след, закрывая глаза. И я знаю: все мы, дети
Капитана, звёздные волчата, однажды попадём — туда.
Хозяин квартиры молчит. Мы допиваем горький чай без ложки сахара, когда за окном вдруг начинает полыхать салют.