Опубликовано в журнале Новый берег, номер 40, 2013
Знакомясь
с творчеством художника Василия Васильевича Верещагина, письмами и архивными
документами, воспоминаниями современников и историографией, я утверждался в
мысли, что его жизненный путь — это лоскутное одеяло с многочисленными белыми
вставками нами неведомого. Одним из таких белых лоскутов в судьбе выдающегося
художника является пребывание в Севастополе и написание им этюдов, посвященных
трагическим событиям Крымской войны 1853-1856 годов.
Мечта, зовущая в
Севастополь
Крымская
(восточная) война застала одиннадцатилетнего Васю Верещагина в стенах Морского
кадетского корпуса. Юным кадетам, в целях привития патриотизма и веры в непобедимость
русского оружия, полагалось о ней знать не многое. «Нам раздали большие листы Синопской победы, –
вспоминает Верещагин в одном из писем В.В Стасову. – По мнению мелюзги-кадет, так тому и следовало
быть: Нахимов или кто другой должны разбить турок…»1. Но
пытливый кадет из случайно оброненных реплик старших товарищей и воспитателей
офицеров делал вывод: в Крыму положение наших войск ужасное. «Сквозь официальные замалчивания о крымских неудачах, – пишет он в
рассказе «В Севастополе» – проскальзывала
серьезная забота о том, что будет дальше? <…> и в умах возникал вопрос:
ввиду полной нашей неготовности вести войну, не благоразумнее ли заключить мир?
Вопрос только как заключить: неужели первым предложить его?»2.
Тогда-то
и зародилась мечта: непременно побывать в Севастополе и зримо представить, что
же происходило там. Но задумка осуществилась не скоро. В марте 1865 года,
отправляясь из Парижа на Кавказ, ему довелось лишь проездом побывать в
героическом городе. После Турецкой войны (1877-1878), состоялся уговор с
Михаилом Дмитриевичем Скобелевым, непременно съездить в Севастополь. Не
довелось. Прославленный военачальник и друг, с кем вместе прошли Туркестан и
Балканы, ночью 25 июня 1882 года скоропостижно скончался в гостиничном номере
московского отеля «Англия».
Летели
годы. Оглушительная Слава, обрушившаяся
на художника после показа в России и в
Европе Туркестанских и Индийских полотен, в начале 90-х годов сменилась
затяжным душевным кризисом. Скандальный показ в Вене Палестинской серии картин
(октябрь-ноябрь1885), развод с первой женой Элизабет Фишер (1890-1893),
холодный прием Московской (1895, ноябрь-декабрь) и Петербургской (1896,
январь-февраль) публикой первых десяти полотен «1812 год», разрыв отношений с
Павлом Михайловичем Третьяковым (февраль
1896) основательно расшатали нервы. Врачи рекомендуют безотлагательно
отправиться на отдых к морю. Лучше всего в Крым.
Великолепную крымскую природу и чудное море
давно расхваливал киевский почитатель таланта художника и его меценат Иван Николович Терещенко. Поначалу эти сообщения Василия
Васильевича не особенно трогали. «Думаю,
что в Крыму да еще на хорошей даче да еще на самом берегу моря должно быть
хорошо, – пишет он Терещенко 1 мая
1892 года, – хотя сознаюсь что "ala longue", море мне тоскливо»
(публикуется впервые, подлинник хранится в рукописном фонде Киевского
национального музея русского искусства). Теперь же с врачами приходится
соглашаться, но прежде нужно показать охаянные полотна «1812 года» в Харькове,
Киеве, Одессе.
Выставка
в Харькове открылась в марте 1896 года. В середине апреля, отправив полотна в
Киев, Верещагин убыл в Крым на дачу Жуковского «Магарач»,
но прежде осуществил свою давнюю мечту – посетил Севастополь.
В
городе русской славы уже мало что напоминало о былых сражениях 1854-1855 годов,
но Василий Васильевич приехал сюда не для развлечения, а с твердым намерением
основательно ознакомиться с ходом осады города и его обороной. Правда, смерть
шестилетней дочери Лиды прервала его исследования. Пробыв около месяца в Севастополе,
Василий Васильевич, получив трагическое известие, немедленно выехал в свое
подмосковное имение Нижние Котлы. Но свое намерение всё же успел выполнить.
Тайная задумка
Зная
характер Верещагина, можно с уверенностью сказать: это не было праздное любопытство
туриста. Время свое художник ценил и попусту не тратил. Значит, существовала
задумка. Какая? Бесполезно искать ответ на этот вопрос в верещагинском
эпистолярном наследии, а вот логические построения, не нарушая истину,
попытаться сделать следует.
Как
уже отмечалось, первые десять полотен «1812 год», в которые он вложил
колоссальный труд, душу и немалые средства, оказались невостребованными. Павел
Михайлович Третьяков не взял ни одного, царская семья вообще проигнорировала
предложение приобрести картины. Даже близкий человек Владимир Васильевич
Стасов, посетив петербургский салон, разочаровался в увиденном.
Он не стал давать публичной оценки картин, а свое отношение к выставке изложил
в письме скульптору Марку Матвеевичу Антокольскому.
«… Идет
у нас теперь здесь выставка
Верещагина, – пишет он приятелю,
– и никто, решительно никто, кроме
"Новостей" … никто не на стороне Верещагина! Да и нельзя. Техника, работа сильно у него
понизились. Что-то выступило черное, довольно мрачное, скучное и неприветливое…»3.
Реакционная пресса, многочисленные завистники, военная и светская власти
наперебой упрекали художника в унижении русского народа перед французскими
завоевателями («С оружием в руках – расстрелять!», «Поджигатели»). В
богохульстве («В Успенском соборе», «На этапе дурные вести»). И даже в прямом
искажении исторических фактов и художественном примитивизме.
Вполне
вероятно, что ответить на обрушившуюся клевету Верещагин задумал серией картин,
посвященных Крымской войне, поставив в центр Инкерманское
сражение 24 октября /5 ноября 1854 года – одно из самых трагичных событий
начала Севастопольской обороны. Но дабы не искушать очернителей и не выдавать
никаких векселей, задумку крепко держал при себе.
Сняв
в центре города небольшую комнатку, Василий Васильевич с присущей ему
методичностью приступил к изучению Севастопольской эпопеи. Знакомство начал с
четвертого бастиона, располагавшегося в юго-западной части Большого бульвара
(ныне Исторический бульвар – Авт.), откуда лучше всего
просматривалась панорама всей оборонительной позиции, центра, левого и правого
флангов. Побывал на Малаховом кургане, где
разворачивались главные события и где сложили свои головы руководители обороны
города: вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов (5 /17 октября 1854) и
всеми любимый флотоводец адмирал Павел Степанович Нахимов (30 июня /12
июля1855). Осмотрел Инкерманские каменоломни, место
страшной трагедий первых боев. Посетил Балаклаву, главную базу англичан, и
кладбища коалиционных войск.
Чем
больше узнавал об одиннадцатимесячном отчаянном сопротивлении защитников
морской цитадели, тем больше убеждался в правильности давних осторожных
высказываний старших товарищей кадетов и передовых офицеров-воспитателей
морского корпуса: «история ничему не учит наших высокопоставленных военных».
Неподготовленность армии, «шапкозакидательство», воровство и распутство
военных чиновников, с одной стороны, и ничем не оправданную гибель тысяч солдат
и офицеров, с другой, он видел своими глазами, будучи с первых дней Балканской
войны в действующей армии. Там, как и в севастопольскую оборону, избежать
позорного поражения удалось благодаря незаурядным личностям из числа
немногочисленных военных профессионалов и патриотов отчизны. В Севастополе –
П.С. Нахимова, В.А. Корнилова, В.И. Истомина, С.А. Хрулева,
Э.И. Тотлебена; на Балканах – М.Д. Драгомирова, М.Д.
Скобелева, Н.И. Скрыдлова, Ф.Ф.Радецкого.
Итогом этого знакомства с местами боевых действий стал девяностостраничный
рассказ «В Севастополе».
Считается,
что севастопольские исторические экскурсы художественного отображения у
Верещагина не нашли. Это не так. На состоявшейся двумя годами позже после
поездки в Севастополь московской выставке в залах Строгановского училища (25
октября — 15 ноября 1898года)4 среди картин наполеоновской серии
демонстрировалось пять новых этюдов: «Скала под Инкерманом»
(два); «На Юге. Французское кладбище в Севастополе»; «Главный памятник (среди
кладбища)» и «Кладбище англичан».
След
этих этюдов теряется. В каталогах последующих выставок, в многочисленных
альбомах и публикациях ни репродукций севастопольских этюдов, ни упоминаний о
них не встречается. Не исключено, что разбросаны они по экспозициям
провинциальных музеев под другими названиями. Возможно, утеряны или погибли,
как многие произведения художника. Велика вероятность, что вывезены за рубеж,
где и осели в частных коллекциях любителей живописи.
Одним
словом, пока судьба этих этюдов неизвестна. Как, впрочем, неизвестно, почему
задумка (если таковая существовала) создать серию картин о севастопольской
обороне 1854-1855 годов не воплотилась в жизнь. Можно только предполагать, что
этому помешали осознание, что всё это уже пережито, прочувствованно и
выстрадано на Балканах, и неодолимое желание, наперекор всему, довести
наполеоновскую серию картин до конца, добиться
признания их на родине и сохранить в одном из музеев России.
Не
имея самих этюдов, мы всё же попытаемся воссоздать их облик, опираясь на
сохранившиеся в архивах старые фотографии конца XIX
— начала XX веков, комментарии самого Василия Васильевича к
каталогу картин Строгановской выставки и исследования севастопольских
историков-краеведов5,6,7.
Скала под Инкерманом и Часовня
Это
дань памяти русским солдатам и офицерам, погибшим в Инкерманской
битве (24 октября /5 ноября 1854 года). На Рис.1 приведена схема сражения и
место гибели русских защитников. Трагические события разворачивались на вершине
Каменоломного оврага, недалеко от селения Инкерман
(Рис.2).
Вот
краткая хронология того дня устами историков. Командующий русскими войсками
адмирал А. С. Меншиков решил отрядами Павлова и Самойнова
предпринять попытку прорыва между линиями осаждавших англичан и войсками
поддержки французов в районе Черной речки и Килен-Балки.
Главный удар пришелся на британцев. Сражение длилось весь день, причем обе
стороны полностью утратили управление и контроль войсками, а накрывший место
боев туман только увеличил неразбериху. Шаткое равновесие удалось переломить,
когда в бой вступила французская бригада генерала Боскета. Меншиков отступил,
понеся большие потери.
А
вот как этот эпизод прокомментировал Василий Васильевич в «Указателе выставки
картин и этюдов В.В. Верещагина»: «Скала под Инкерманом,
на которой разыгрался последний акт драмы Инкерманского
боя. С этой скалы была сброшена часть наших войск: за шумом и беспорядком отступления,
добежавшим до края утеса нельзя было остановить напора всей
многотысячной массы спасавшихся от погрома, и несколько сот человек пехоты и
кавалерии были сбиты в кручу.
Окруженная деревьями, часовня внизу горы
покрывает тела убившихся». Сохранившаяся открытка
конца XIX века (Рис.3) дает представление об этом страшном месте.
История
же упоминаемой часовни такова. После окончания войны по инициативе участника
этой трагедии, унтер-офицера Н.А. Коновченко по
подписке собрали деньги. На братской могиле воинов установили крест, а могилу
обнесли каменной оградой. В 1882 году Н. А. Коновченко
умер, не успев осуществить главную цель своей жизни — соорудить часовню и
восстановить находившийся рядом средневековый пещерный храм Святой Софии.
Часовню построили уже после его смерти в 1885 году (Рис. 4). К ней ежегодно в
день Инкерманской битвы духовенство расположенного
неподалеку Свято-Климентовского монастыря совершало
крестный ход. Пещерный храм Святой Софии восстановили лишь в 1904 году к
50-летию Обороны Севастополя и назвали его во имя иконы «Всех скорбящих
радостей».
До
наших дней ни часовня, ни храм святой Софии не дожили. Во время Великой
отечественной войны в этом месте шли ожесточенные бои, и сейчас оно
представляет чудовищное нагромождение каменных глыб, а рядом железнодорожный сортировочный узел. Лишь
чудом сохранившиеся представленные старые фотографии дают нам возможность хотя
бы приблизительно представить, как могли выглядеть эти Верещагинские этюды.
На юге.
Французское кладбище в Севастополе. Главный памятник
(среди кладбища)
К
этим этюдам Василий Васильевич предпослал следующий комментарий: «Кости убитых воинов, до 80 000
человек, были вырыты с полей битв и погребены
в отдельных павильонах, внутри этой ограды. Посредине офицеры
генерального штаба, вдоль стен в порядке гвардия, армия, артиллерия, флот.
Кости офицеров выше, солдат – ниже;
черепа в одном месте, остальное в другом». А вот что повествуют
севастопольские краеведы. В 1863 году французское правительство приобрело у
русского генерала А.Б.Бракера землю (около гектара) на месте бывшей главной
квартиры французской армии и там организовало собирательный некрополь. Его
огородили каменной оградой. На колоннах кованых ворот установили мраморную
доску с надписью на французском и русском языках: «Французское кладбище
1854-1856 гг.» и «Земля французской республики». Возле входа поставили
двухэтажный дом, в котором до
Кладбище
англичан
Этот
этюд Василий Васильевич снабдил такой справкой: «… полное надгробных памятников,
большинство которых поставлено не над прахом павших, оставленных там, где они
были зарыты вначале. Каменщики, выбивающие плиты по окрестностям Севастополя, и
теперь находят много пуговиц, пряжек,
медалей и т.п., продаваемых ими английским туристам». Случайно удалось
обнаружить фотографию (Рис.7), очень напоминающую копию с живописного полотна.
Не верещагинский ли это этюд? Искусствоведы, которым
я её показывал, склоны полагать, что это вполне возможно.
Краеведы
же сообщают: в 1882 году в трёх километрах от Севастополя по Воронцовскому шоссе (старая Ялтинская дорога) на средства
Великобритании было устроено английское военное кладбище (Рис. 8).
Собирательный некрополь получил название Каткартов
холм по имени похороненного там генерала Георга Каткарта,
участника сражения при Ватерлоо, а в период севастопольской осады 1854-1855
годов командовавшего 4-й английской дивизией и погибшего в Инкерманском
сражении. По некоторым данным, на этом кладбище имелось около 450 общих и
индивидуальных могил.
В
1939 году английское кладбище посетил двадцатитрехлетний Константин Симонов. Увиденное взволновало поэта. На свет явилось стихотворение
«Английское военное кладбище в Севастополе». Есть там пронзительные строки:
…Сержант покойный спит здесь. Ради
бога,
С
почтением склонись пред этот крест!
Как много миль от Англии, как много
Морских узлов от жен и от невест.
В чужом краю его обидеть могут,
И землю распахать, и гроб сломать.
Вы слышите! Не смейте, ради бога!
Об этом просят вас жена и мать!
Напрасный страх. Уже дряхлеют даты
На памятниках дедам и отцам.
Спокойно спят британские солдаты.
Мы
никогда не мстили мертвецам…
Во
время обороны Севастополя 1941-1942 годов часть ограды и сторожку смотрителя
разобрали на строительство блиндажей и дзотов оборонительного рубежа. Сильно
пострадало кладбище и от бомбардировок. В феврале 1945 года, во время Ялтинской
конференции, его посетил премьер-министр Великобритании У. Черчилль с дочерью
Сарой. По просьбе англичан на вершине холма Каткарта
27 октября 1991 года был открыт памятный знак с текстами на английском и русском
языках. В том же году решением Севгорисполкома под
мемориал отвели
…После
посещения Севастополя Василий Васильевич, ревниво следил за художественными
новинками, посвященными обороне города. И очень переживал, узнав, что царское
правительство, в очередной раз презрев его талант,
отдало заказ на написание панорамы в честь 50-ти летия
окончания героической обороны Черноморской цитадели французу по происхождению
академику батальной живописи Францу Рубо. Обсуждая с
министром двора бароном В. Б. Фредериксом свои планы
продолжения работы над серией картин «1812 год», он в письме от 7 /20 мая 1903
года недвусмысленно намекает на ошибочность такого решения: «Если Вам угодно, я помечу то, что можно бы сделать (на Бородинском поле – С.А), не прибегая к расходам, к тем
экстравагантностям, которые приводятся теперь в исполнении в Севастополе и
которые представляют дорого стоящую безвкусицу, ни мало не помогающую делу
ознакомления будущих поколений с историею обороны»8. Тут Василий
Васильевич оказался не прав. Панорама героической обороны Севастополя 1854-1855
годов, пережив жестокие испытания революциями и войнами, являет собой
уникальный образец батальной живописи, вызывая восхищение миллионов людей.
…Заканчивая
свой рассказ, я в тайне надеюсь: вдруг, прочитав эти заметки, найдутся и
откликнутся люди, знающие о судьбе севастопольских этюдов Василия Васильевича
Верещагина? Поделятся своими познаниями, а возможно (вот была бы удача) и
фотографиями так внезапно исчезнувших произведений, и мы сообща восстановим и
подарим потомкам ещё один творческий миг в трудной, противоречивой, но
искрометно яркой судьбе великого
русского живописца.
Использованная литература
1. Переписка В.В. Верещагина и В.В. Стасова. В 2-х
томах. Т1. – М.:
Искусство, 1950. –423с.
2.Верещагин
В.В. «В Севастополе. Рассказ художника
В.В. Верещагина» – Москва, Типо-литография
тов. И.Н. Кушнеров и К╟, 1900г. – 90с.
3.Стасов В.В. «Письма к деятелям Руссой культуры»,
Т.1, М.1962
4.Указатель
выставки картин и этюдов В.В. Верещагина с описательным текстом. – Москва, Типо-литоргафия тов.Н. Кушнеров и Ко, 1898 – 22с.
5.Москвич Г.
Путеводитель по Крыму 1913. – С.– Петербург, 1913 – 57с.
6.Гуркевич
В.Н. Французское военное кладбище в
Севастополе и его смотритель Жозеф Равве. Газета
«Слава Севастополя» 7 июля, 1990.
http://memento.sebastopol.ua/showrelic.php?code=10
7. Памятники Севастополя. Английское военное
кладбище. http://www.sevmonument.ru/readarticle.php?article_id=205
8.Верещагин В.В. Избранные письма–
М. : Изобразительное искусство. 1981.
С.199-200.