Роман о шестидесятниках
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 40, 2013
«…Останьтесь, прошу вас, побудьте еще молодыми…». Это сказано о шестидесятниках. Нет, не о тех, что в романе Л. Улицкой, а о тех, что в романе В. Аксенова «Таинственная страсть». Автору этих слов двадцать семь лет, она занимается маркетингом и рекламой. Круг ее чтения – вся мировая литература. Тут и романы Диккенса и Марка Твена, и русская классика, и современная переводная и отечественная литература. В том числе и «Зеленый шатер». Но герои «Шатра» восторженного отзыва не вызвали. Почему?
Ведь, слушая ответы Улицкой интервьюеру на вопросы об этом поколении, невозможно не разделить ее гордости.
«Диссиденты в России, – говорит Улицкая, – были первым поколением, которое побороло в себе страх перед властью, которое начало великую борьбу за право иметь собственное мнение, за право думать не "по-газетному", это была школа выхода из тотального страха. Диссиденты заплатили огромную цену за эти попытки освобождения, отчасти неудачные, отчасти успешные.
Ваше поколение гораздо свободнее, чем были мы, именно благодаря тому, что Александр Гинзбург, Наталья Горбаневская, Лариса Богораз, Павел Литвинов, Андрей Синявский и Юлий Даниэль, Александр Лавут, Елена Сморгунова, Гарик Суперфин – я называю только имена тех людей, которых знала лично, а не составляю иерархического списка – прошли по пути лагерей, ссылок, психбольниц. Они первыми вслух стали говорить то, что думают. И не так уж важно для меня сегодня, согласна ли я с их мыслями тех лет. Это была школа мужества и независимости.
Вы возлагаете на диссидентов ответственность за "кривизну" сегодняшнего государственного полета? Простите! А кто голосовал за новых руководителей страны с кагэбэшной выучкой? Не ваше ли поколение прагматиков? Уж точно не мы, диссиденты и околодиссиденты шестидесятых»1.
Людмила Улицкая – один из самых читаемых сегодня писателей. Тиражи ее книг достигают двухсот тысяч. Для сравнения: роман Аксенова издан тиражом двадцать пять тысяч. Поэтому она с полным правом может обращаться к самому широкому кругу читателей. Свой роман «Зеленый шатер» она называет «предупреждением для всех, кто ностальгирует по советскому прошлому, всех, кто сейчас вспоминает, что мы были тогда сильнее, и ракеты наши летали, и балет танцевал, и как-то вроде проще жилось»2. Но было ли услышано это предупреждение? И можно ли назвать диссидентство шестидесятников «школой мужества и независимости», как называет его Улицкая в интервью?
Конечно, Аксенов, тоже любимец читателей, особенно старшего поколения, не столько сочинил своих героев, сколько воспользовался художественной формой, чтобы рассказать о друзьях и недругах, многие из которых были кумирами его времени. Но писал он свой роман, не идеализируя ни их, ни время. Какая уж тут идеализация, когда название дано по строке Беллы Ахмадулиной: «К предательству таинственная страсть»…
Эта «страсть» – одна из центральных тем романа Улицкой. Так или иначе, она звучит во многих главах, разыгрывается в разных тональностях. Но сама писательница, говоря о романе, эту тему не акцентирует. Ее больше интересует вторая тема – незрелость души при физиологической (репродуктивной) зрелости. «Там, в романе, – объясняет Улицкая, – есть метафора или, если хотите, биологическая параллель: в зоологии известно явление неотении, смысл которого в том, что существо, не достигшее стадии взрослой особи (имаго), начинает размножаться уже на стадии личинки… Это в некотором роде сравнимо с тем процессом, который происходит в сегодняшнем мире, – инфантилизацией общества. Не именно нашего, всякого»3.
И, наконец, третья тема – «зеленый шатер» – тема примирения, очень близкая христианскому самосознанию Улицкой. «Зеленый шатер, – говорит она, – всех примиряет – и тех, кто предал своих друзей, не сумев противостоять давлению власти, и тех, кто это давление выдержал. Все равно все они предстанут перед лицом Господа и, надеюсь, будут прощены»4. Вот эти темы и составляют основу романа Улицкой, его внесюжетное содержание, т. е. послание автора читателю.
Роман имеет четкие исторические рамки: он начинается смертью Сталина и заканчивается смертью Бродского, то есть охватывает время с 1953-го по 1996 год.
Улицкая называет себя младшим поколением шестидесятников. Она родилась в 1943 году.
Главные герои «Зеленого шатра» Илья, Миха и Саня чуть старше самой Улицкой. Читатель знакомится с ними, когда их дружба только зарождается, в пятом-шестом классе. Эта дружба, несмотря на разные характеры и судьбы, свяжет их навсегда.
В школьные годы два человека оказали на мальчиков особое влияние: бабушка Сани – Анна Александровна и учитель литературы.
Виктор Юльевич Шенгели начинал урок с чтения стихов. Нет, вовсе не c тех, что предписывала школьная программа. Он читал школьникам и Нарбута, и Анненского, и Пастернака, и Сапфо, и Катулла. Словом, легче перечислить, кого он не читал. Учитель умел говорить о литературе так, что она стала любимым предметом всего класса. Кроме того, «по средам Виктор Юльевич таскал любителей русской словесности, "люрсов", как они себя называли, по Москве и выводил их, дуя в свою флейточку, из бедного и больного времени в пространство, где работала мысль, где жила свобода, и музыка, и всякие искусства».
Тут, конечно, очень любопытна «флейточка» – не то оговорка (что по Фрейду не бывает случайностью), не то продуманный ход. Правда, я побоюсь настаивать на продуманности, хотя бы потому, что роман написан довольно неряшливо, в нем много стилистических ляпов и даже фактических неточностей. Во всех рецензиях отмечено, например, что Тула не была сдана немцам. Еще один пример, ускользнувший от рецензентов, это Александр Первый, названный Освободителем. «Только один период в истории России можно сравнить с сегодняшним, – говорит полковник Чибиков Илье, – Россия императора Александра Освободителя. В начале девятнадцатого века Россия освободила Европу, как и в середине двадцатого». Но даже школьник знает, что Александр Освободитель – это Александр Второй, который никак не мог освобождать Европу, а вот крестьян действительно освободил…
Но вернемся к «флейточке» Виктора Юльевича. Известно, кто чарующей дудочкой заманил и вывел детей из города, после чего они сгинули навсегда. Гамельнский крысолов. Ни критики, ни читатели не обратили на это внимания. А между тем, хотела того Улицкая или не хотела, но так оно в сущности и случилось в романе… Илья стал стукачом, Миха покончил с собой, Саня эмигрировал. И никто из них не стал любимым героем читателей, не запал в душу. Кроме, конечно, души самой Улицкой, памятующей о "зеленом шатре" примирения. В одном из читательских отзывов очень точно подмечено: «Роман можно было бы с легкостью назвать "Дети Арбата" (как роман А. Рыбакова. – А. К.). Только дети тут не такие наивные, не такие беспомощные, не такие невинные, как это может показаться на первый взгляд. Но зато какие любимые и до последних строк хранимые автором… Настоящие Дети Улицкой».
«Зеленый шатер» – это, если угодно, роман воспитания, потому что момент становления героев четко выделен. Первостепенную роль в нем сыграли, кроме уроков литературы, разговоры с Анной Александровной, как уже было сказано, бабушкой Сани. Если Илья и Миха в общем дети улицы (воспитанием ни того ни другого никто всерьез не занимался), то Саня – мальчик из интеллигентной семьи. Анна Александровна, или Нюта, как зовет ее внук, – хранитель семейной памяти и той далекой культуры, о которой ни Илья, ни Миха понятия не имеют. Кстати, у многих читателей возникла устойчивая ассоциация с другой Анной – Ахматовой. «Чудная Анна Александровна, неуловимо похожая на Анну Ахматову». «Единственное очень приятное впечатление, пожалуй, это… Ахматова. Да, Анна Ахматова. В книге столько раз было названо ее имя, что мне захотелось перечитать… Вот только к самому роману это вряд ли имеет хоть какое-то отношение».
Действительно, к роману это отношения не имеет. Решающую роль здесь сыграло, конечно, имя. Написанная ярко, Анна Александровна слилась с образом Ахматовой, как с символом ушедшей эпохи. Но, казалось бы, читатели должны были обратить внимание на другую подробность. На родословную Анны Александровны и Сани, включавшую и Лунина и Трубецких. В романе говорится о том, что декабристы каялись во время следствия, что Трубецкой не вышел на Сенатскую площадь и тем как бы предал своих товарищей. Но Саня не похож ни на ни в чем не каявшегося Лунина, ни на Трубецкого.
Собственно, и каяться Сане было не в чем. «На кухнях пили чай и водку, шелестели преступные бумаги, шуршали магнитофонные ленты с Галичем и молодым Высоцким, там тоже рождались новые звуки и новые смыслы. Но этого Саня почти не замечал. Это был мир Ильи и Михи, его школьных друзей. Он был увлечен музыкой и если принимал участие в окружающей его жизни, то только как друг Ильи и Михи, не вмешиваясь в их дела», – пишет Улицкая.
Произвольных деталей в романе много, слишком много. Непонятно, почему в голову Виктора Юльевича приходит аналогия с имаго, – к слову сказать, довольно неудачная, явившаяся из воспоминаний Улицкой о давно оставленной профессии биолога.
Еще пример. Зачем было сочинять Илье сына с диагнозом аутизм, которого он родил в первом браке? Для того, чтобы потом написать главу о том, как бывшая жена с этим сыном уехали в Америку и сын выиграл в лотерее миллионы? Ну, тут только руками разведешь от художественной беспомощности.
Очень подробно останавливаясь на формировании характеров главных героев, Улицкая дальше от подробного повествования отказывается, переходя к вставным эпизодом с новыми действующими лицами, которые имеют лишь косвенное отношение (и то не всегда) к главным героям. И если четверть романа читается и воспринимается с интересом, то дальше очень сложно следить за всеми его перипетиями. Критики охарактеризовали такую композицию красивым словом «дискретная». Читатели были проще. В большинстве отзывов отмечено, что это не роман, а сборник рассказов. И даже еще суровее: «Фактически – это сериал… Если бы Улицкая начала с 1812 года или с 1917-го, роман бы получился только длиннее. Но в длине ли достоинство?»; «Вот первых страниц сто, где описывается детство мальчишек, их учеба, уроки литературы, – это действительно интересно, а потом книга теряет всякую структуру, приобретая подобие сборника рассказов, а скорее даже серий сериала». Одним словом, как написала критик Наталья Иванова: «ткань еще не соткана, а нитки уже рвутся»5.
Итак, «Зеленый шатер» хоть и не совсем удачный, но все-таки роман воспитания, поскольку характеры основных героев даны в развитии. Кульминация этого развития – приход к диссидентской деятельности, или, как говорит Улицкая, к уяснению «взаимоотношений личности с государством».
Веселый, общительный и обаятельный Илья, первым осознавший, «что не хочет работать на государство ни с девяти до пяти, ни с восьми до восьми, ни в режиме "сутки-трое", а также не хочет учиться ни в каком учебном заведении, потому что все, что ему было интересно, он мог узнать без дисциплинарной муштры и насилия», нашел свой способ существования – «фиктивный наем в секретари к ученым и писателям… Что же касается "башлей", Илья знал много способов, как их добывать».
Знакомый со всей Москвой, он довольно скоро стал торговать самиздатом, в изготовлении которого ему помогала жена Оля, исключенная из университета за подписание письма-протеста в защиту изгнанного профессора. Был у Ильи и переплетчик, который тоже неплохо зарабатывал на самиздате. Звали его Артур. Личность эксцентричная. Ему посвящена в романе отдельная глава. Кроме того, Илья был прекрасный фотограф. При обыске, пишет Улицкая, «забрали фотографии его "золотой коллекции", портреты самых ярких людей времени: Якира, Красина, Алика Гинзбурга, священников Дмитрия Дудко, Глеба Якунина, Николая Эшлимана, писателей Даниэля и Синявского, Натальи Горбаневской. Это был единственный в то время фотоархив, который годы спустя стал называться диссидентским. Там были среди прочих фотографии, опубликованные в западных газетах. Те, что продал Илья немецкому журналисту Клаусу и еще одному американцу, и те, что ушли через бельгийского дружка Пьера, который распоряжался ими на Западе». После обыска последовало приглашение от КГБ.
Идя на встречу с полковником Чибиковым, Илья, разумеется, и не помышлял о сотрудничестве с этой организацией. Но, как говорится, обстоятельства сильнее нас. Он дал согласие, выторговав право оставлять у себя негативы, с веселым цинизмом заявив: «Если речь идет о деловом соглашении, я должен защищать свои интересы». Он и защищал свои интересы, уехав на Запад и расставшись с обожавшей его женой. Работал на радиостанции «Свобода», выгодно женился, хотя счастлив не был и умер от рака. Улицкая не говорит, продолжал ли он сотрудничество с КГБ, но если исходить из логики характера, то продолжал.
Другое дело Миха. Его отношения с государством сложились несколько иначе. Миха «был одарен такой душевной отзывчивостью, такой безразмерной, совершенно эластичной способностью к состраданию, что все прочие его качества оказывались в подчинении этой "всемирной жалости"». Окончив филологический факультет, Миха увлекся дефектологией и «учил русскому языку и литературе глухонемых и глухих детей. Работал в паре с логопедом, и сразу же все пошло очень хорошо… Он вводил в обучение ритмику, отхлопывал руками разные стихотворные размеры, и его дети промыкивали ямбы и хореи. Как они были счастливы похвалами учителя и как щедро Миха их отпускал!»
Случай решил судьбу Михи.
«–Ты вообще там со своими глухарями что-то слышишь, что происходит-то?» – спрашивает его Илья.
«– Ты про что? – немного испугался Миха, что пропустил важное.
– Арестовали двух писателей.
Любознательный Миха уже знал об этом аресте из ночных радиопередач. Имена забыл. Илья напомнил. Передавали рукописи книг на Запад, и там их опубликовали.
Миха выразил желание прочитать. Илья сказал, что у него нет, но у его приятеля есть фотокопия. Он сам и делал эту фотокопию, но Михе не сказал, на всякий случай».
Получив от Ильи фотокопии, Миха читал «всю ночь так самозабвенно, так беспамятно, что наутро вспомнил не сразу, что надо было к восьми ехать в интернат… Неважно вдруг стало все это. И даже немного стыдно. Да. Как-то стыдно стало жить, оттого что этот Даниэль, потрясающий писатель, проникший в самую суть сегодняшней жизни, сидит в следственном изоляторе, и Бог знает, что его ожидает».
Восторженный и простодушный, Миха дает фотокопии своему коллеге Глебу Ивановичу… Неважно, что Глеб Иванович состоял на учете в психдиспансере, донос он написал по всем правилам и адресом не ошибся. С работы Миху выгнали, в аспирантуру не взяли, и новой работы он тоже найти не мог. Жить ему было не на что. Тут и пришел ему на помощь Илья, в блестящей речи обрисовав необходимость и способы распространения самиздата. За деньги, конечно.
«Миха вступил в должность коммивояжера… Через два месяца Миха признался Илье, что хотел бы более осмысленного занятия, нежели развозка рюкзачка по адресам. Он ознакомился с существующим самиздатом и считает, что может делать нечто более творческое». Так Миха стал соиздателем самиздатского журнала «Гамаюн». Но задуманный как литературный, журнал обрастал политическими публикациями. Знакомство в Коктебеле с Мустафой Усмановым – борцом за право татар вернуться в Крым – окончательно решило Михину судьбу. Он с головой окунулся в правозащитную деятельность, был арестован и получил три года лагерей. Улицкая не рассказывает о лагерной жизни Михи. Читатель снова встречается с ним в Москве, уже после лагеря. Но вернувшийся Миха остался верен себе. Ему снова грозил арест. Сознавая, что больше лагеря не выдержит, он выбрасывается из окна со словами: «Имаго, имаго». Вот, оказывается, когда понадобилась эта биологическая метафора. Самоубийство с последним словом «имаго!» на устах – забавно, не правда ли?
Имаго, то есть взрослый. Но было ли самоубийство единственным взрослым решением во всей жизни Михи, как он полагал? Да и взрослое ли это решение вообще? И был ли у него другой выход? Да, был. Эмиграция. Такая деятельная и отзывчивая натура, какой был наделен Миха, могла найти себя и в эмиграции. Ведь Миха был искренне и горячо предан правозащитному движению, и эмиграция предоставляла множество возможностей продолжать начатую им еще в СССР работу. Но даже и помыслить об эмиграции он не мог.
Мысли об эмиграции занимали третьего героя романа – Саню. Он и уезжает в Америку, фиктивно женившись на американке. Живя в мире музыки, Саня был достаточно далек от деятельности своих друзей, да и от политики как таковой. При этом друзьям он оставался верен. Пока Миха был в лагере, Саня взял на себя заботы о его жене и дочери. Эмиграция для Сани – это обретение свободы творчества. Ему хотелось писать и говорить о музыке без оглядки на постановления партии и правительства.
Таковы судьбы трех главных героев «Зеленого шатра».
Так о чем же этот роман?
О том, что шестидесятники были подловаты, как Илья? Или по-детски простодушны, как Миха? Или индифферентны, как Саня? А куда же делся гордый пафос речи Улицкой о шестидесятниках? Тот, с которым она говорит о них в интервью? Кто, прочитав «Зеленый шатер», сможет сказать: «Какое невероятное поколение. Смелое, беспечное, яркое», – как сказано еще в одном читательском отзыве о героях Аксенова?
Пафос Улицкой нашел выход в эпилоге, названном «Конец прекрасной эпохи» – по одноименному стихотворению Бродского. В гости к поэту и его жене Марии приходит Саня со своей приятельницей-пианисткой. Ни гости, ни хозяин не знают, что это их последняя встреча. Ночью поэта не станет. Это и есть конец прекрасной эпохи, оправданием которой только и может быть Поэт. Все так. Эпохи часто называют или по имени правителя, или по имени Поэта, и для культуры, конечно, имя поэта первостепенно. Но Улицкая несколько перестаралась… То, что она не называет фамилии поэта, а только его имя, сослужило ей недобрую службу. В эпилоге появляются Иосиф, Мария и дитя. Ни дать ни взять – «Святое семейство». Но дитя, к несчастью, девочка. И тут вместо того, чтобы замереть в священном трепете, мне вспомнился вопрос, заданный экскурсоводу в Эрмитаже: «Скажите, пожалуйста, почему Мадонну всегда изображают с мальчиками и никогда с девочками?» Вместо пафоса вышел анекдот.
Подлинное понимание эпохи, которого нет в романе Улицкой, сформулировала в своем отзыве Елена Сироткина (eruselet): «Все мы все равно из русской школы – музыкальной, литературной, мировоззренческой – человеческой, в которой свои уроки преподают разные Иосифы. Кто и как их понял, каждый отвечает своей жизнью».
Желая написать правду, ничего, кроме правды, Улицкая перепутала писательскую беспристрастность со свидетельскими показаниями, искусство с жизнью. Отсюда, кстати, и вызывающая недоумение смесь персонажей и реальных людей. Вот что пишет один из читателей по этому поводу: «Также не совсем понятно, почему одни диссиденты прямо названы в романе (Горбаневская, Сахаров, Даниэль), а другие спрятаны за псевдонимами (Якир, Литвинов, Григоренко, Синявский). Поэтому от романа остается ощущение «полуправды» или «правды не до конца». Я полагаю, что эти «полуправда» или «правда не до конца» появились именно от непонимания природы искусства. Это и убило книгу. Сколько бы благородных «месседжей» Улицкая ни пыталась послать, сколько бы метафор и стилистических находок ни было в ее тексте (а они, безусловно, есть), по точному определению Натальи Ивановой, у нее получился «самодонос интеллигенции»6.
1 Личинки, дети личинок. Интервью с Л. Улицкой. – 21 декабря 2010. Газета.ru
2 «Зеленый шатер» предупреждение ностальгирующим по СССР. – Новости. 9 февраля 2011 г. News.ru
3 Личинки, дети личинок…
4 «Зеленый шатер» предупреждение ностальгирующим…
5 Н. Иванова. Самодонос интеллигенции и время кавычек. – Знамя, № 7, 2011.
6 Там же.
